Спустя более чем полвека после исчезновения обнаружились личные документы Всеволода Игнатовского — первого президента Академии наук, человека, стоявшего у истоков нашей государственности, — его подпись значится под «Декларацией» 1920 года о провозглашении независимости Советской Социалистической Республики Белоруссии — предтечи современной Республики Беларусь.
Ученые идут по следам чекистов
Удостоверения, рукописи Всеволода Макаровича исчезли не при загадочных обстоятельствах. Допросы в ГПУ по обвинению в руководстве не существовавшим никогда «Саюзам вызваленьня Беларусi» привели к тому, что 4 февраля 1931 года Игнатовский выстрелил из именного пистолета себе в висок. Трагедия случилась у него дома — на Карла Маркса, 30 (здание, увешанное мемориальными досками в честь многих выдающихся людей — от Феликса Дзержинского до Петруся Бровки, сохранилось до сих пор на углу с улицей Ленина).
После рокового выстрела в жилище академика прибыли сотрудники ГПУ. Они забрали архив Игнатовского. До войны, по–видимому, он хранился в здании на улице Советской (нынешний проспект Независимости), которое тогда занимали чекисты, а теперь — МВД.
С тех пор судьба собрания Игнатовского неизвестна. Хотя найти его в архивах страны и за рубежом пытались такие видные специалисты, как Виталий Скалабан, Николай Токарев, Ростислав Платонов, Владимир Михнюк, Александра Гесь. Те крохи, которые обнаружились в хранилищах Беларуси, России и Эстонии, опубликованы в 2010 году Скалабаном и Токаревым в сборнике «Академик В.М.Игнатовский. Документы и материалы».
Визит неизвестного
Кто бы мог подумать, что все это время папки с неизвестными рукописями Всеволода Макаровича лежали на антресоли одной из минских квартир! Но это не тот архив, который вывезли из дома на Карла Маркса.
У найденных сейчас документов, впрочем, не менее загадочная судьба. До 1931 года рукописи находились в Москве. А после самоубийства Игнатовского их срочно переправили в Минск. Что с ними стало дальше — темная история. Последние 30 лет часть бумаг хранилась у Майи Сташевской, жительницы Минска. Как же они попали к ней?
Снимая папки с антресоли, Майя Александровна рассказала вкратце историю своей жизни и тех бумаг, которые находились у нее дома:
— Я дочь Александра Сташевского, бывшего наркома внутренних дел и юстиции БССР, расстрелянного в декабре 1938 года. Отец мой был ближайшим соратником Игнатовского по Белорусской коммунистической организации, боровшейся в 1920 году в подполье против польских оккупантов. А в 30–е годы герои стали жертвами несправедливости. После ареста отца в апреле 1937 года мою маму, Татьяну Ивановну, осудили на 10 лет исправительно–трудовых работ, сослали в Казахстан. 8 лет она провела в «Алжире» — «Акмолинском лагере жен изменников Родины». Сестру Ирину, которая старше меня на 3 года, забрали в детский приемник. В годы Великой Отечественной войны Ирочка ушла добровольцем на фронт — медсестрой. Мне повезло больше: взяла к себе на воспитание мамина сестра. Во время войны мы остались в Минске. А в 1943–м, мне тогда было 16 лет, я попала в остарбайтеры: нацисты вывезли в Германию работать на ферме. После Победы вернулась в Минск. Но только в 1956 году государство восстановило справедливость в отношении нашей семьи: отца реабилитировали, а нам дали однокомнатную «хрущевку» недалеко от старого аэропорта. Я устроилась на работу в телефонный переговорный пункт. Проработала там всю жизнь, оттуда ушла на пенсию.
— Как попали к вам личные документы Игнатовского?
— В 1979 году, сразу после смерти мамы, на меня вышел незнакомый мне человек весьма преклонных лет, представившийся давним знакомым моих родителей. Имени его я не запомнила. Он оставил у меня папки с документами и попросил сохранить. Объяснил, что держать их у себя на склоне своего века больше не может. Я знала о содержимом папок. Страх из прошлого побуждал меня их сжечь. Но рука не поднялась. Документы пролежали в прихожей на антресоли. И только совсем недавно я решила передать их в дар Национальному историческому музею.
В роковом 1931–м
Документы, переданные Сташевской музею, — это 5 рукописей на 96 страницах и 17 удостоверений Игнатовского как народного комиссара просвещения, члена Всебелорусского, Всероссийского и Всесоюзного Центральных исполнительных комитетов (парламентов), Минского горcовета, делегата III Съезда Советов СССР и другие.
По пометкам на документах мы попробовали восстановить их предысторию — с 1931 по 1941 год.
Среди бумаг обращает на себя внимание «Вопiс спраў, здадзеных Прадстаўнiцтвам БССР пры ўрадзе СССР у ЦКК НКРСI праз т. Давiдовiча (архiўны матэрыял Iгнатоўскага)». 26 папок 9 февраля 1931 года «запакаваны i замацаваны сургучовай пячаткай Пастпрэдства» и приняты в Москве Давидовичем, представителем Центральной контрольной комиссии Народного комиссариата рабоче–крестьянской инспекции БССР от постпреда Александра Павлюкевича. На «Вопiсе» сохранилась отметка, что 11 февраля 1931 года коробка с документами сдана Давидовичем в секретный отдел личных дел ЦКК НКРКИ.
Итак, 4 февраля Игнатовский стреляется, 9 февраля его бумаги пакуются в Москве, а 11–го прибывают в Минск. И в 1970–е годы попадают к Майе Сташевской. Но далеко не все 26 папок, а лишь жалкие остатки «московского архива», в котором были документы о Всебелорусском съезде 1917 года, деятельности Белорусской коммунистической организации в 1920–м, проведении Академической конференции по реформе белорусского правописания и азбуки в 1926–м и многие другие.
В папке № 25 «Розныя дакумэнты Iгнатоўскага» согласно «Вопiсу» значилось 16 единиц хранения. Столько же удостоверений Всеволода Макаровича было в конверте, переданном Сташевской в музей вместе с другими бумагами. Видимо, эта часть архива до нас дошла в целости. В папке № 26 лежало «Палажэньне аб членах i кандыдатах ЦВК БССР». Документ этот мы обнаружили в конверте с удостоверениями. Причем положили его туда, видимо, еще в 1931 году, о чем свидетельствует приписка в «Вопiсе»: «Дакумэнт знаходзiцца ў справе асабiстых дакумэнтаў», — то есть в том самом конверте.
Белорусское постпредство в Москве, которое до 1924 года сохраняло статус дипломатического учреждения, Игнатовский, несомненно, регулярно посещал, бывая в столице СССР на разного рода съездах. С 1922 года, с самого основания представительства, и по 1931–й его возглавляли идейные сподвижники Всеволода Макаровича: Михаил Мороз, Фадей Бровкович, Александр Павлюкевич, а ответственным секретарем работал поэт Владимир Дубовка. Возможно, не случайно многие свои важные бумаги Игнатовский хранил здесь, а не в Минске.
Где же рукописи и другие материалы из «московской коллекции» академика, переданные в Минск в 1931 году? Пока лишь можно утверждать, что до Великой Отечественной войны они числились в партийном архиве. Красноречива пометка, сделанная в левом углу первой страницы «Вопiсу»: «К нам у iнстытут гiсторыi партыi гэтыя матэрыялы за №№ 22 i 23 не паступiлi. 21/ХII–1934 г.». То есть остальные «перешли» из ЦКК НКРКИ в архив КП(б)Б? Видимо, да.
Непоступившие папки содержали 3 номера «Вестника Народного комиссариата просвещения ССРБ» за 1922 год и «Тэзiсы да ХI зьезду КП(б)Б Iгнатоўскага». О папке «Падрыхтоўка Кастрычнiцкай рэвалюцыi ў Беларусi» сказано в пометке 1934 года: «без усякiх матэрыялаў».
До июня 1941 года «дислокация» 26 «московских папок» вряд ли менялась. А потом они или могли погибнуть в период немецкой оккупации, или рассеяться, что вероятнее: ведь если часть документов сохранилась у неизвестного, передавшего их Сташевской, значит, где–то могут быть и другие фрагменты собрания. Не исключено, что какие–то «обрывки» могут рано или поздно найтись на Западе. Во всяком случае, после войны некоторые рукописи Купалы и Богдановича обнаружились в собраниях эмигрантов, бывших коллаборантов. Исследователи установили, что автографы классиков прежде хранились в архивах Академии наук, Госбиблиотеке имени В.И.Ленина и были выкрадены предателями.
Поиски эталона Государственного герба
Вместе с Майей Сташевской извлекаем из конверта с удостоверениями не совсем обычные «пропуска» Игнатовского на высокие трибуны партийных и правительственных съездов. Эти документы рассказали нам о двух важных моментах в истории нашей государственности — о создании Государственного герба и выработке официального названия республики.
Перед нами «Пасьведчаньне № 12» 1925 года. Читаем: «Паказчык гэтага тав. Iгнатоўскi Ўсевалад Макароў ёсьць Народны Камiсар Асьветы БССР». Лаконично и понятно. Неясно только на первый взгляд, что за эмблема изображена на документе рядом с Государственным гербом СССР. В левом углу удостоверения мы заметили инициалы «Г.З.». Судя по стилю оформления «Пасьведчаньня», его автор — Геннадий Змудзинский. Художник известен как разработчик ордена Трудового Красного Знамени БССР. Он также участвовал в конкурсе на проект нового Государственного герба БССР. И, вероятно, перед нами вариант эмблемы республики, предложенный Змудзинским. Если это так, то странно, что рисунок попал на официальный документ, не будучи утвержденным партией и правительством.
В 1926 году госкомиссия одобрила проект герба в исполнении художника Валентина Волкова, окончательно утвержденный в 1927–м и с некоторыми изменениями просуществовавший до 1991–го, а также ставший прообразом нынешнего Государственного герба, принятого на референдуме 1995 года.
Не так широко известно, какой герб был у Советской Белоруссии до 1927 года. Его мы видим на других «корочках». На документе 1924 года читаем: «Беларускi Цэнтральны Выканаўчы Камiтэт Рад Рабочых, Сялянскiх i Чырвонаармейскiх Дэпутатаў. Сяброўскi бiлет № 45. Паказчык гэтага тав. Iгнатоўскi Ўсевалад Макараў абраны сябрам Цэнтральнага Выканаўчага Камiтэту Рад». На удостоверении указаны аббревиатуры названия республики на 4 государственных языках: белорусском, русском, польском и идиш. По–белорусски вместо привычной надписи «БССР» значится «БРСР», то есть «Беларуская Радавая Сацыялiстычная Рэспублiка». А под портретом Игнатовского отпечатано: «Паказчык гэтага — сябра БЦВК мае права вольнага ўходу ва ўсе Радавыя Установы». На удостоверении 1925 года формулировка иная: «мае права вольнага уваходу ва ўсе Савецкiя Установы БССР».
На удостоверении, выданном Игнатовскому в 1921 — 1922 годах, мы видим иное название республики и, соответственно, аббревиатуру на гербе: «Усебеларускi Цэнтральны Выканаўчы Камiтэт Саветаў Работнiцкiх, Селянскiх i Чырвонаармейскiх Дэпутатаў С.С.Р. Беларусi» и «ССРБ».
В высших эшелонах власти и среди творческой интеллигенции несколько лет шел поиск оптимальной формы наименования государства: в результате термин «Рада» в отношении высшего органа власти не прижился и остался «Савет». Вероятно, коммунисты в Белоруссии таким образом противопоставляли себя Раде Белорусской Народной Республики. Хотя в украинском языке слова «Рада» и «радянський» в значении «Совет» и «советский» прочно закрепилось сразу после Октябрьской революции, несмотря на существование другой, Центральной Рады Украинской Народной Республики.
Одно из удостоверений, уцелевших на антресоли, добавляет еще один штрих к биографии Игнатовского. До сих пор документально не подтверждался факт, что Всеволод Макарович был делегатом с правом решающего голоса от КП(б)Б на V Конгрессе Коминтерна 17 июня — 8 июля 1924 года в Москве. Об этом свидетельствует красная «ксива» из конверта: на фотографии Игнатовский отображен в кепке — его любимом головном уборе. Но пока Майя Сташевская не открыла «затаившиеся» у нее бесценные бумаги, мы не знали о других образах Игнатовского. Фотографии на разных удостоверениях позволяют уточнить портрет выдающегося деятеля. Эти кадры помогут скульпторам воссоздать облик Игнатовского в бронзе, если будет принято решение увековечить память ученого и политика на здании Национальной академии наук. Пока такой мемориальной доски нет. Перед первым президентом академии потомки еще в долгу.
Владимир ЛЯХОВСКИЙ, кандидат исторических наук, доцент БГУ.
