Едва мы начали разговор, над Раубичами закружил снег. Первый в этом году. Значит, до старта лыжного сезона осталось совсем мало времени. А ведь от него ждут ответов пусть не на все, но хотя бы на некоторые из многочисленных вопросов, которые сегодня задают белорусским лыжникам.
Несколько месяцев назад, принимая национальную команду, Виктор Камоцкий бодро делился планами и надеждами. Сегодня он выглядит куда более озабоченным, слова подбирает осторожно, но обойти все острые углы и скользкие темы не удается.
— Понимаете, какая штука получается, — поднимает воротник Виктор Евгеньевич. — Команда эта изначально была сырой, такой и осталась. Но парадокс в том, что при этом я не могу никого ни в чем упрекнуть. И, если честно, только сейчас начинаю понимать всю глубину пропасти между лидерами и теми, кто уже совсем скоро должен будет их сменить. Рейтинг Татьяны Коляды или Марины Рыженковой — в седьмой сотне. А следовательно, я даже не могу обозначить, какое место для них можно будет считать достойным выступлением. Давайте так: наша цель — Сочи–2014, и к ней мы будем стремиться.
— Вы считаете, что за четыре года реально совершить рывок?
— Это такой вопрос... Все может быть. К тому же, кроме молодых спортсменов, у нас есть и Михаил Семенов, который вновь вернулся в лыжные гонки из биатлона. Да, он, можно сказать, пропустил три года, но все равно остается перспективным спортсменом и на чемпионате мира мы рассчитываем увидеть его как минимум в десятке. Есть и Сергей Долидович. В Сочи он, конечно, вряд ли выступит, но в этом году настраивается на медаль первенства мира и заметно подтягивает своим примером младших ребят.
— Другие варианты усиления рассматриваете?
— Есть спортсмены и тренеры, которые хотят приехать и выступать за нашу команду и с которыми мы ведем переговоры. Но в этих переговорах есть и нюанс: россияне сегодня создали группу из 30 лыжников, выступающих на длинных дистанциях, и 40 спринтеров. Из них и будут формировать команду к сочинской Олимпиаде. А это значит, что мы можем рассчитывать на приезд лишь тех, кто в это число не попал. Если же говорить о лидерах, то что мы можем им предложить, если на носу уже снежный сезон, а сборная до сих пор даже роллеры не получила?
— А своими силами выкарабкаться из той ямы, в которой оказались, нереально?
— Тяжело. С одной стороны, государство инвестирует в спорт, в том числе и в лыжный, очень большие деньги. Я не призываю выяснять, куда они уходят и как расходуются, — это не мое дело. Дело не только в этом. Очень сложно найти тех детей, в которых можно эти деньги вкладывать. Раньше ведь как было: любой тренер мог прийти в школу и попросить журнал с нормативами. Я уже не говорю о нормах ГТО. А сейчас даже в детско–юношеских спортивных школах с проведением нормативов проблема. Что уж говорить об обычных уроках физкультуры? Или вот еще показательный пример: когда мы проводили тестирование национальной команды, ребята с искренним удивлением спрашивали: «Зачем нам, лыжникам, сдавать бег?»
— Вы поднимали эти вопросы на уровне федерации?
— И поднимал, и писал, и выносил на тренерский совет. Выслушали, обсудили, покивали. И забыли. На централизованные тесты, куда мы приглашали всех желающих, чтобы составить картину резерва, приехало пару человек. Хотя каждый тренер должен регулярно проводить тесты и высылать нам результаты. Почему? Им это не надо! Ситуация такова, что в школах тренерские ставки, надбавки, коэффициенты зависят от результатов формирования так называемых списочных составов. Если спортсмен попадает в этот список, то тренеру, в группе которого он занимается, вне зависимости от того, растут ли результаты его подопечного, начисляется зарплата, назначаются сборы. Получается, что тренерам выгоднее держать в группе средненьких, но оказавшихся в списках лыжников, нежели заниматься поиском новых ребят — пусть и талантливых, но с которыми все придется начинать с нуля. А вот если бы при формировании этих списочных составов наряду с результатами соревнований учитывались бы и результаты тестов с прогнозированием функционального роста, то нам в сборной не приходилось бы работать с изначально «немедальными» ребятами лишь потому, что вокруг не видно тех, кто мог бы пробежать быстрее. Тем же, у кого возникнут вопросы к объективности этой системы отбора, замечу, что немецкий опыт подготовки лыжников однозначно говорит: в сборной нет смысла держать спортсмена, который не может пробежать 3 километра по стадиону быстрее чем за 9 минут. Лишь единицы из тех, кто не укладывался в этот норматив, смогли достичь каких–то вершин. В сборной СССР, кстати, самым слабым бегуном на моей памяти был Алексей Прокуроров. Он 3 километра бежал за 9,05. В Норвегии и вовсе лыжники вполне могли бы квалифицироваться на чемпионат мира по легкой атлетике. А в нашей команде из девяти минут не выбежит никто, кроме разве что Долидовича.
— Так все–таки, чего нам ждать к 2014 году?
— Скажите, возможно ли из человека, который на юниорском чемпионате мира финиширует в седьмом десятке, сделать призера Олимпийских игр? А у нас нет не только призеров этих самых чемпионатов, нет и фармакологии, и многострадальных лыжероллеров, которые просим несколько месяцев, тоже до сих пор нет. Это наши реалии, и рассуждение о медалях в такой ситуации равносильно размышлениям о жизни на других планетах.
