Актер, сыгравший в сериале «Физрук» учителя физкультуры Фому, признался «ЗН», как, чему и у кого учился он сам

– Только что закончился сериал «Физрук». Собираются снимать полнометражный фильм. Играя учителя, вы чему-то учили молодых актеров, с которыми вместе работали? 

– Я далек от того, чтобы называться учителем: любые назидания мне претят. Вопрос в том, может ли кто-нибудь назвать меня учителем. Ответ на него мне неизвестен. Но стараюсь никого не учить – предпочитаю больше приглядываться, прислушиваться и учиться сам. 


– В школе у вас были любимые педагоги?

– Будем честны, я ходил в школу настолько давно, что мне иногда проще вспомнить восстание декабристов, чем свои школьные годы. Но, безус­ловно, есть люди, которые остались в памяти. C благодарностью вспоминаю мою первую учительницу – Людмилу Николаевну. Может быть, она и не в курсе, что я у нее учился, потому что таких, как я, у нее были сотни, но я ее прекрасно помню. Дальше отношения со школой у меня не ладились практически совсем, поэтому не хотел бы никого ни обижать, ни превозносить. Таких школьных преподавателей, которые стали бы для меня учителями с большой буквы, сейчас не вспомню. А вот тренера по самбо Виктора Михайловича Горлова буду помнить, поскольку он из меня, пухлого и весьма инфантильного юноши с персиковыми щеками, пытался делать мужчину и во многом преуспел.

– Вы слушались беспрекословно или сопротивлялись?

– Вообще все, что касается нагрузок, это не мое. Мое – это теплый плен дивана и одеялко. Кому-то, вероятно, тренировки давались легко, а я на каждую шел, как на Голгофу. И только мамины увещевания, папин рык и кеда 60-го размера моего тренера помогли достичь хоть каких-то результатов в борьбе.


– Неплохие «хоть какие-то результаты» – чемпион СССР среди юниоров… Чему-то вас спорт научил?

– Если раскладывать по полкам, получится слишком уж долгий и скучный разговор. Но человеком, которым являюсь на сегодня, я стал во многом благодаря спорту. Он мне дал некий мужской стержень, возможно, зачатки силы воли. И даже сейчас, когда наступила, скажем так, вторая молодость, я сам выполняю в кадре многие каскадерские трюки. 

– После школы вы поступили в электромеханический институт. За год, проведенный там, чему-нибудь научились?

– Конечно! Научился подметать улицы и грамотно подавать пальто, работая гардеробщиком. 

– Не всплывает в памяти фор­му­ла-другая?

– Нет. Пришел туда без формулы и ушел без формулы. Поступал по спортнабору, мне сказали: «Только не сдавай чистый лист!» Но я все-таки умудрился сдать именно чистый лист. Однако все равно был зачислен, правда, без стипендии. Конечно, театральный институт, куда поступал после армии, дал несопоставимо больше. Перечислять тамошних педагогов можно долго, потому что каждый из них оставил большой, средний или маленький, но след в моей судьбе, голове, душе. Этот список возглавляет руководитель моего курса Владимир Викторович Петров. Человек, который из меня, не подающего никаких надежд красноармейца, пытался вылепить актера. 

– Вы же с первого раза поступили при конкурсе 155 человек на место. Значит, подавали ого-го какие надежды!

– Чтобы разглядеть во мне хоть что-то, требовалась недюжинная фантазия. Я был катастрофически скованным, зажим не уходил, и к концу первого курса Владимир Викторович сказал, что поймет меня, если после летних каникул я не приду в институт. Петров отличался деликатностью и не выгонял, а мягко подталкивал в сторону выхода, но вежливость формулировки не сильно меня утешала. Лето после первого курса у меня выдалось не самым радостным, однако 1 сентября я отважился вернуться, и все мало-помалу пошло на лад. Но тот случай стал первым, когда струна жизни натянулась конкретно. Он перевернул что-то в сознании и включил ощущение, что у меня могут быть профессиональные неудачи. С годами я к ним привык и попытался научиться бороться. 

Одна поучительная история случилась со мной в институте еще до того, как туда поступил. Находясь в армии, я мечтал служить Мельпомене и выписывал в тетрадку отрывки, которые в моем исполнении поразили бы приемную комиссию. К концу службы две тетрадки были исписаны мелким почерком. Пришел в институт, отбежал в туалет, не взяв с собой китель и пакетик с тетрадочками. Вернувшись через две минуты, обнаружил, что мои тетради и носовые платки сперли. А ведь у людей, встреченных мной в этом прекрасном здании, были такие одухотворенные лица! Тогда я понял, что не стоит безог­лядно доверять даже гражданам интеллигентного вида: их могут интересовать не только высокие материи, но и плохо лежащие материальные ценности.

Однако потом я начал заниматься айкидо и, немножко проникнув в самые верхние пласты этой философии, понял, что, ожидая чего-то нехорошего, ты это нехорошее и получишь. Поэтому стараюсь о плохом не думать и, оставляя около магазина велосипед, даже не задумываюсь, украдут ли его. Поэтому, если у кого-то есть желание стырить мой велик, это можно сделать весьма спокойно, он не привязан.

– Ни разу не крали?

– Нет.

– Видимо, вы прониклись философией айкидо уже после того, как у вас в Питере в прошлом веке угнали «мерседес»… Меня поразил рассказ вашего директора. Он сказал, что сразу после кражи вы ему позвонили со словами: «У меня угнали машину. Теперь я знаю, как это сыграть!» 

– Я подошел к окну и увидел: заснеженная улица, ровненько стоят машинки, среди которых дыра на месте только что оставленной моей. Я отошел от окна и через несколько секунд вернулся в надежде, что за это время все изменится.

– Надеялись, что померещилось?

– Да. Но нет, ее там не оказалось, и я стал смотреть внутрь себя, со стороны: что делаю, как себя веду. По­этому теперь знаю, как это сыграть.

– Вы сыграли человека, у которого украли машину?

– Не приходилось. Но в драме «Непрощенный», в которой только что закончил сниматься, довелось играть человека, у которого украли куда большие ценности – жену, детей, жизнь… И до сих пор нахожусь в растрепанных чувствах, поскольку, как выяснилось, не умею прикидываться. Я вынужден был все это пропускать через себя. Премьера «Непрощенного» будет после Нового года. Посмотрите, что получилось. 

– Стараетесь сейчас выбирать серьезные, глубокие проекты?

– Нет, не хочу быть похожим на артистов, которые мечтают сыграть только Чехова. Считаю, что мы призваны развлекать зрителя своим существованием в любом жанре, поэтому беру то, что, как мне кажется, будет интересно. Пытаюсь в каких-то, на первый взгляд, не очень глубоких историях находить другие слои. Пожалуй, тот же «Физрук» – тому доказательство.

– Съемки кино тоже богаты на возможности чему-то научиться? В картине «Возвращение мушкетеров» вам пришлось чуть ли не впервые скакать на лошади.

– Вождение копытного или колесного транспорта – это все физика, которой можно научиться достаточно быстро. Гораздо сложнее научиться не одуреть в ожидании кадра, роли.

– Но какой-то интересный транспорт пришлось осваивать в последних работах? Сегвей, скейтборд?

– Как только я буду сниматься в «Спасателях Малибу – 3» с Дуэйном Джонсоном, начну это делать и вам расскажу. А пока могу рассказать, как на съемках последних «Ёлок» освоил бег в унтах по пластиковому снегу на дистанцию в 300 дублей.

Читайте также

Заслуженный деятель искусств Елисеенков — о первой песне, любимой жене, семейном бюджете и дружбе с Солодухой

– Это было трудно?

– Это было ужасно. Дуэйн Джонсон просто счастливчик: он бегает загорелым в плавках по нежному песку. А я бегал в тулупе и унтах при температуре плюс шесть. У нас якобы зима, морозное утро. Ты полной грудью вдыхаешь свежий воздух, но он только по сценарию чистый и бодрящий, а на самом деле морозная пелена – это всего лишь пластиковая пыль, висящая в воздухе. К концу дня, сморкаясь, ты можешь слепить комок из того, что выходит. Потом наступает день, когда тебе надо тонуть в «проруби». На самом деле это замаскированный бассейн в неотапливаемом павильоне. В бассейне всю ночь подогревали воду, но утром выяснилось, что это делали сломанным нагревателем, – и приходится погружаться в воду температурой +11. И тебе обеспечены бодрость духа, ревматизм и геморрой.

– Жуткие воспоминания о съемках новогодней комедии на подлете убивают новогоднее настроение?

– Оно должно воскреснуть у окна бухгалтерии, где выдают то, на что можно будет купить любимым и близким людям подарки.

– В одном из интервью вы говорили, что в последнее время стали намного ближе общаться с младшим братом. Что Евгений, к вашему удивлению, просто мудрецом оказался и дает вам теперь советы… 

– Да, мы с Женей вроде не расходились, но у каждого были свои жизни. Смерть мамы нас очень сблизила. К сожалению, только после таких событий понимаешь, что у нас мало по-настоящему близких, любящих и любимых людей. И вот на сегодня брат – один из самых близких мне людей. У нас даже какой-никакой совместный бизнес появился – мини-отельчик. Я нахожусь на передовой и продолжаю ковать славу семье, чтобы брату было не стыдно сказать, что это наш совместный бизнес. А брат в полях, в жару и в снегопад занимается закупками сосисок.


– Ваш сын, которого вы ласково зовете «маленькой умницей», тоже занимается бизнесом и, наверное, тоже пытается что-то советовать отцу в присущей всем Нагиевым шутливой манере. Или все-таки вы его чему-то до сих пор учите?

– Я его ничему уже научить не могу. Могу только дать понять, что всегда рядом. Кирилл живет жизнью, абсолютно не свойственной мне. 

– И, наконец, чему вас научил «Голос»?

– Это очень важная история в моей жизни, она учит абсолютной собранности, учит поддерживать визуальный ряд, поскольку это красивый проект, и ты не можешь быть кучей дерьма посреди красоты. Поэтому пытаюсь хоть как-то внешне соот­ветствовать, чтобы не омрачать людям зрелище своим присутствием. Я учусь на «Голосе» деликатности. В который раз там убедился: сколько людей – столько судеб, и каждый считает свою жизнь и биографию самой важной. И я стараюсь говорить с ними очень деликатно, но при этом не потерять интерес телезрителя. Здесь весьма сложная для меня работа: это не ток-шоу, куда пришли люди, которым заплатили и которые теперь отрабатывают, – здесь во многом решается судьба людей.

Елена ФОМИНА, ООО «ТН-СТОЛИЦА» (специально для «ЗН»), 

фото Любы Шеметовой, Андрея Федечко