Недавно, и как всегда со слезами, снова посмотрела фильм Михаила Пташука «Возьму твою боль». И сама хорошо помню двух бывших полицаев из своей деревни, вернувшихся после тюрьмы домой, даже фамилии их засели, как занозы, в голове — Залесский и Холод. Помню, как «душевно» к ним относились местные старожилы, от которых вскользь слышала отдельные эпизоды страшных историй с участием этих полицаев. Но в силу своего возраста тогда многое не понимала и не могла глубоко прочувствовать. И сейчас, переживая в очередной раз личную трагедию главного героя Ивана Корнеева, вдруг вспомнила: а ведь полтора года назад я слышала подобную историю от живого свидетеля — жительницы Смолевичей Лидии Игнатьевны Мельничук.
Тогда мы встречались с ней совсем по другому поводу, а разговор о далеких и страшных событиях зашел как-то сам собой. Началось все с небольших рассказов о малой родине — деревеньке, что в 18 километрах от села Дараганово Осиповичского района.
Родилась Лидия в октябре 1927 года в семье Игната и Марии Альферович:
— Окончила в Дараганово 5 классов местной школы. Дед по этому поводу подарил мне 10 золотых монет и старинную икону. А потом война… Свой пионерский галстук завернула в газету и закопала. Через несколько лет нашла это место, но ткань сгнила в земле.
Для абсолютного большинства мирных граждан, оказавшихся на оккупированной гитлеровцами территории, повседневная жизнь превратилась в выживание. При этом мать Лиды распространяла партизанские листовки, а сама девушка носила еду местным евреям, которых гитлеровцы загнали за колючую проволоку, оградившую часть деревенской улицы. Гиля, Сима, Роза… Девочки учились с Лидой в одном классе. Разве она могла оставить их в беде?
Во время нашего разговора женщина показала свои ноги, на которых даже спустя семь десятков лет остались ссадины и глубокие вмятины. Оказывается, летом 1942 года за передачки евреям ее сильно избил местный полицай Иван Буланов, отец одноклассницы Нины. До войны он мастерил бочки и кадки, а с приходом фашистов переметнулся на их сторону. На глазах у Лиды уводил на расстрел ее односельчан-евреев:
— Дядя Шая Лившиц был женат на украинке Наде, но родился у них, получается, ребенок-еврей. Его за это и убили, Буланов всех сдал, люди не успели в лес уйти. Я видела, как вели по улице дядю Шаю, Гилю, Розу, Симу… Хотела к ним побежать, но меня за руку остановила тетка Федора Лабазиха: «Лидочка, стой! Не надо, им не поможешь». Потом слышно было, как в лесу их расстреливали. Мы в деревне плакали, стоя на коленях. Это же одноклассники мои! Там семь моих друзей было! На следующий день я специально погнала корову к тому месту. Надеялась, может, кто-то в живых остался и я помогу. Но меня там встретил пьяный Буланов: «Что, жидам еду носила?» Я ответила: «Носила и буду носить». За это он избил меня палкой очень сильно. Корова сама пришла домой, мама не знала, где меня искать. Я просто ползла вся побитая к дому. После этого почти год лежала, не могла ходить, даже пролежни появились. На стене икона Казанской Божией Матери висела, подаренная дедом, на нее смотрела и молилась о выздоровлении. А выходил меня, как ни странно, немецкий врач. Я однажды услышала его слова, сказанные втихаря кому-то: «Гитлер дурак, Москву не победить».
На всю жизнь запомнила Лидия Игнатьевна и октябрь 1943 года. Накануне своего дня рождения она мыла в хате полы, когда порог переступили немец и полицай из местных сельчан. Прошли в другую комнату, а через некоторое время оттуда буквально на четвереньках выползла избитая и плачущая мать. По выражению лица, паузам и интонациям голоса моей собеседницы можно было понять, что происходит у нее в душе, даже спустя десятки лет:
— Ох, как же я их ненавидела. Не выдержала и тогда: «Ничего, скоро вам всем придет погибель». Полицай тут же ружье на меня наставил, собирался выстрелить. Поверите или нет, но после того избиения у меня всякий страх пропал, только злость сильная внутри клокотала. Может быть, и убил бы этот прихвостень меня, но немец почему-то ударил рукой по стволу, и пуля попала мне в ногу.
Полицая Буланова, избившего до потери сознания и покалечившего, Лидия встретила случайно в Старых Дорогах в сентябре 1955 года:
— Я уже замуж к этому времени вышла, хотя не верила, что такую перебитую калеку кто-то возьмет, дочка и сын родились. Нужно было съездить по делам в райисполком. Все уладила и решила к маминой сестре Оле зайти. Иду по улице, вся в своих мыслях, и тут… Я сначала не поняла, почему мужчина, который шел следом, когда поравнялся со мной, вдруг рванул вперед. Потом меня ужас охватил, когда осенило, что это за дядька убегает. Это ж и был тот самый полицай, сделавший меня инвалидом! От страха что-то спросила, он остановился и ответил, и тогда я окончательно узнала его по голосу. Дальше не помню, как бежала через огороды, как добралась до дома тетки, как проскочила мимо ее злой овчарки… Все из памяти вышибло, перед глазами только стояло лицо этого полицая. А когда залетела в хату, потеряла сознание.
Потом выяснилось, что после войны Буланов построил добротную хату за высоченным забором по соседству с маминой сестрой. Ну надо же было так случиться! Он не сидел в тюрьме, никто не знал в Старых Дорогах о его прошлом. Тогда полицаев выслеживали долго, они же часто бежали подальше. Правда, однажды его жена у тети Оли поинтересовалась, кто из ее родственников живет в Дараганово. Ну, спросила и спросила, значения этому тетя не придала. Разве она знала?
После встречи со мной Буланов попал в больницу, сердце прихватило. А муж моей тетки пошел и рассказал врачам, что за пациент к ним попал. Недолго лечился, выписали. И практически сразу после этого умер. И жену его скрутило, год лежачей была, мучилась. Просила мою тетку, чтобы приходила помогать ей. Но та отказалась, не могла простить. И сыновья их рано ушли: кто погиб, кто умер. Вот и не верь в возмездие: не люди наказали, так Боженька.
Скажите, кто мог заставить честного человека служить немцам? Ведь и моего папу как бывшего кулака звали в полицию, но он не согласился, а на фронт ушел. Погиб в 1944-м в Польше, похоронен на военном кладбище в городе Макув-Мазовецкий Остроленкского воеводства. И после войны только его реабилитировали. Я через много лет написала письмо в московский архив и получила подтверждающие документы, а в 1990 году впервые побывала на его могиле. Там сотни захоронений советских солдат. Вот это были настоящие люди, не предавшие свои семьи и родину.
Не знаю, сколько нужно было найти в себе сил Лидии Игнатьевне, чтобы в очередной раз пережить эти страшные события. А ведь и жизнь ее послевоенная не была сахарной. Муж Николай в войну был узником концлагеря, с подорванным здоровьем долго не прожил. Ушел из жизни более 30 лет назад. Было у них трое детей, всех женщина похоронила. Теперь радуется, что есть 11 внуков, 19 правнуков и три праправнука. Но та проклятая война до сих пор ей снится. Говорит, что даже среди ночи может проснуться и думать об этом.
После встречи с Лидией Игнатьевной я долго переваривала услышанное. Все время пыталась представить ту ее встречу с полицаем. Нет, не получится, к счастью, прочувствовать то, что пережила моя собеседница и в 1942-м, и в 1943-м, да и в 1955-м. Думаю, это боль, от которой ребра ломаются. И с каким трепетом и болью она показывала мне документы, свидетельствующие о гибели и месте захоронения ее отца, полученные только в начале девяностых. Да… Сейчас вспомнила слова Ивана Батрака из «Возьму твою боль»: «Так и не кончилась для меня война, и маленький Иванька по-прежнему будит меня на рассвете…»
chasovitina@sb.by
Фото автора и из открытых источников.
