Детей надо любить

Нашумевшее самоубийство студента заставило задуматься над системой отношений между преподавателями и студентами, а, говоря проще, между людьми. Правовые аспекты оставим следствию, которое скажет нам, есть ли повод для уголовного преследования или же речь о том, что называют личным выбором. Поговорим об отношениях по оси «преподаватель — студент».

Первый вопрос можно сформулировать так: изменилось ли что–нибудь принципиально в этих отношениях по сравнению с советскими временами? И ответ должен быть утвердительным: да, изменилось. Отношения, в частности, стали прагматичнее. В них нет бытовавшей раньше уверенности в том, что преподаватель знает все. Ныне в ряде случаев получается, что студент знает больше и уже достиг большего — в социальном, конечно, плане. Сам же преподаватель может быть столь же труднодоступен, как Джомолунгма. Он или пробует подзаработать, или слегка впал в алкогольные излишества, или «пишет книгу» — что значит погрузился в депрессию.

Мы и не заметили, как изменились наши университетские кафедры и жизнь на кафедрах. Когда–то там шли шахматно–шашечные бои, разгорались яростные споры относительно какой–нибудь заумной дефиниции. Кафедра для многих была домом. А сегодня она стала учреждением. Это не вина людей, да и не их беда: жизнь изменилась.

Могут сказать: ушли пустые разговоры, стало больше дела и толку. Но на это легко возразить: превращение дома в учреждение вовсе не прибавило нобелевских звезд на наших цивильных пиджачках.

Мне кажется, что произошла ошибка: мы решили, что в новых экономических условиях нужно сплошь изображать прагматизм и креативность. Ректоры должны быть умелыми хозяйственниками, профессора должны зарабатывать наукой, студенты с первого курса должны настраиваться на экономический эффект. Кто спорит, зарабатывать надо. Но надо ли, чтобы при этом уходило чувство дома?

Ведь строить университетский, вузовский дом можно и в условиях хозрасчета и кооперации. Превращение университета в учреждение изгоняет из него ту близость взглядов, идей, настроений, даже ментальную близость, цеховую близость, которая воссоздается с большим трудом.

Вспомнить об этом захотелось потому, что превращение дома в учреждение резко изменило систему отношений между самими преподавателями, да и между преподавателями и студентами. Все стали друг от друга намного дальше. Никого не удивляет, что коллегу можно увидеть один раз в семестр — если повезет. И все правильно: «часы», брат, одолевают.

Но таким образом выстроенные отношения тут же сказались на студентах. Они, студенты, перестали быть детьми, но не стали взрослыми, именно поэтому столь велики проблемы. Мальчишка или девчонка, приехавшая в город из заповедных уголков, может легко потеряться в вузовских коридорах не потому, что инфантильна, а потому, что в этих коридорах достаточно сложно к кому–нибудь «прислониться». Каждый, получается, за себя. А что же взрослые, скажем, кураторы? Будем откровенны: институт кураторства себя во многом изжил. Не организационно, а по существу. Куратор, как правило, это молодой преподаватель, сам озабочен поиском куска хлеба и смотрит на навязанную ему обязанность как на нелегкую ношу, которую неплохо бы сбросить. Студент достаточно быстро понимает, что рассчитывать можно лишь на себя, и отсюда — многие проблемы.

Хотя нынче не приветствуется этика, но скажу: доброта из университетских коридоров как–то незаметно выветрилась. То есть добрых людей меньше не стало, их количество вообще во все времена и эпохи одно и то же, но вот доброты явно стало меньше. Это можно объяснить и тем навязываемым нам прагматичным стилем, который нынче на слуху, и сложностью Богом проклятой перестройки, и нашим неумением быстро сориентироваться в изменившихся условиях.

Доброта — категория нынче непопулярная. Доброта, дескать, тогда чего–нибудь стоит, когда с кулаками. Чепуха. Доброта — разная, это очевидно, но и без пресловутой жилетки, в которую можно поплакаться, здесь никак.

Исчез дом, пропала доброта и оказалось, что на первом месте жесткая требовательность, в ряде случаев превосходящая черты разумного. Ведь вот, скажем, студент. Получил «двойки» — надо отчислять. Формально все правильно. Но если декан заставит себя заглянуть в личное дело студента, то может обнаружить, что отца, скажем, у парня нет. Что болезнь у юноши — на группу. Что вечерами работает, чтобы поддержать семью. И, может, имеет смысл вернуться к этим «двойкам» и посмотреть, сможет ли человек учиться в принципе и если да, то поддержать?

Я понимаю слабость высказанной позиции: так можно дорогу дать чему угодно и кому угодно. И все же уверен: университет прежде всего должен быть домом, а не учреждением...

В этом смысле нет желания «тормошить» такую тему, как компенсация преподавателем своих собственных проблем. У некоторых счастливое юное лицо вызывает не радость, а неудовольствие: оказывается, у кого–то жизнь впереди, а твоя собственная как–то не сложилась.

В истории мысли известен спор между конфуцианцами и так называемыми легистами. Одни в основе общества, государства видели мораль, семью, традицию, другие — закон, право, сугубо прагматические отношения. Сегодня понимаешь: спор бессмыслен, поскольку все зависит от обстоятельств места и времени.

Применительно же к нашей теме склонен полагать, что главная мысль заключается в том, что студенты — это все же дети. И их надо любить.