Держи голову в холоде, а отношения в тепле

Правила жизни Саши Варламова

Я очень хорошо помню свою первую командировку за границу. Первой зарубежной страной для меня стала Румыния. Напротив нашего отеля стояла церквушка. Заходить туда было «не рекомендовано». С нами в поездке, естественно, находились люди, которые следили за нашим поведением. Мне шел 21–й год. И я рискнул.

Я помню, как переступил порог церкви, очутился в полумраке, прошел немного вперед и... ничего страшного не произошло! Увидел все то, что сегодня для нас так привычно: алтарь, иконы. Но когда вышел, напротив отеля уже стоял человек, который спросил: «Что вы делали в церкви?» С тех пор я сторонюсь чужих компаний и люблю индивидуальные поездки. Их за годы было очень много и ситуации происходили со мной самые разные. Однажды в Берлине я ехал на велосипеде, резко затормозил и меня выбросило из седла. Я плашмя ударился об асфальт. У меня было тридцать три перелома кисти. Это случилось в первый день приезда. Я очень хорошо помню, как ко мне бросились люди, спрашивая, нужен ли мне носовой платок. Простая человечность взяла, честно говоря, за сердце...

Но помню и другие времена. Во времена ГДР я работал на крупнейшем советском аэродроме на территории Германии механиком — обслуживал самолеты. Я был гражданским человеком, не военным, и потому на все выходные тайком удирал в Берлин. Он был рядом — 50 километров, 30 — 40 минут на электричке. Из части приходилось выбираться, конечно, обманом: было огромное количество дырок в заборе из проволочной сетки. Всегда можно было отойти на 20 метров от КПП и нырнуть в одну из них. Если бы не нарушал, сидел бы в казарме, выл от скуки и глушил водку, как многие делали. А так кое–что успел посмотреть. На велосипеде, собранном собственными руками, исколесил большую часть Германии.

Однажды возвращался поздней ночью по незнакомой дороге. Фонарей не было. Только одна белая полоска посреди дороги. Я видел только ее. Вдруг вдалеке — силуэты. А в то время в Германии было много случаев, когда советских людей находили покалеченными или убитыми. Ни в коем случае нельзя было признаваться, что ты из СССР. Я набрал тогда такую бешеную скорость, что, если бы на этой темной дороге попалась малейшая ямка, непременно бы разбился. Главное было проехать так, чтобы тебя не успели остановить. И я промчался мимо незнакомой компании, которая только что–то выкрикнула мне вдогонку.

Этим летом в Швеции я приехал в город Борос. Это их текстильная столица. На гербе изображены две пары ножниц. Текстильщики живут там много столетий. Днем были деловые встречи, а вечером свободное время. Надо сказать, что это происходило как раз после чемпионата мира по футболу, когда шведы проиграли немцам. Однажды вечером, когда я стоял у витрины, ко мне подошли три подростка. Они поздоровались со мной: «Добрый вечер, на каком языке вы говорите?» «На немецком», — ответил я. «В таком случае вы не могли бы немного поговорить по–немецки с нашим другом, потому что он его учит?» Я ничего не понимаю: полночь, пустынная улица. Не забывайте, что шведы — это все–таки скандинавы, викинги, завоеватели. «Вы действительно этого хотите?» — спрашиваю я. «Да. Давайте поговорим о том, какое пиво вам нравится — немецкое или шведское?» Думаю: если сейчас скажу, что немецкое, они обязательно меня поколотят. Хотя лично мне всегда нравилось австрийское пиво... «Вот это», — отвечаю я и показываю на банку, которая у меня в руках. Это было шведское пиво. А все в Швеции пьют только шведское пиво. «А что вы такие грустные, почему вы не улыбаетесь? — спросил я. «А что улыбаться, когда вы у нас выиграли», — сказали ребята, приняв меня за немца. Потом мы поговорили минут пятнадцать, и они извинились за то, что меня отвлекли: «Не обижайтесь на нас. Мы просто хотели с вами поговорить и узнать, откуда вы». И ушли.

Мир становится все более толерантным. И это меня радует...