Все мы обещаем: родным, знакомым, друзьям, коллегам, а часто и малознакомым людям. Обещаем, а потом не выполняем, слова не держим. Знакомо? А слово, как известно, не воробей... Кстати, о птичках. Поделюсь давним воспоминанием, случаем, произошедшим не со мной, но который многому меня научил. Произошло это ровно тридцать лет назад, но запомнилось навсегда. Есть в этой истории и месть, и любовь, и жажда наживы. Классический набор, словом.
Срочную службу я проходил рядовым в московской пожарной бригаде, художником в армейском клубе. Планшеты, лозунги, плакаты, тексты присяги, оформление ленинских комнат и прочее. Начальником клуба был старший прапорщик с говорящей фамилией Рационов — хоть и самодур, но невероятный аккуратист. У него в кабинете стояла на зеленом несгораемом шкафу клетка, а в ней порхало три маленьких попугайчика цвета недозрелых лимонов. Прапорщик своих пернатых воспитанников любил больше, чем солдат–подчиненных. Разговаривал с ними, насвистывал, они садились ему на палец, клевали прокуренный ноготь.
Как–то прапорщик приказал–попросил меня сделать в бригадной фотостудии огромный вольер. Помогал мне строить гигантскую клетку клубный столяр. Руки у парня были золотые, но имелся и недостаток: когда он волновался, не мог справиться с чувствами и сильно заикался. Простую фразу из трех слов мог произносить долго: «То–то–то–то то–варищ пра–пра–пра...» Но кто из нас без недостатков?
Я нарисовал настоящие джунгли, пальмы, лианы, цветы, голубое небо, раковины на берегу лазурного моря. Картина получилась во всю стену, от пола до высокого потолка. Начальник клуба радовался, рассказывая, как на фоне этой клетки с райскими птичками будут фотографироваться солдаты и сержанты и посылать расчудесные фотографии своим родителям и любимым. Столяр сделал каркас, обтянул его прозрачной капроновой сеткой, смастерил дверь на рояльных петлях, чтобы в вольер заходить и убирать, менять воду, засыпать пичугам корм. Даже дерево притащил и установил в вольере, чтобы птицам жилось веселей. Рационов поручил за экзотическими попугаями ухаживать клубному столяру как самому исполнительному. Птицы от хорошего ухода начали быстро плодиться. Появилось десять ярких птенчиков, потом двадцать, а потом даже столяр уже не мог сказать, сколько их там порхает, сидит, скрипит кривыми клювами...
Прапорщик начал птичек продавать. Каждую субботу он уносил дюжину попугайчиков в маленькой клетке в город. За две недели до нового, 1985 года столяр признался, что к нему едет жена. Начальник клуба пообещал отпустить солдата в увольнение на целых три дня и две ночи. Всю неделю про жаркие ночи с молодой женой столяр говорил долго и возбужденно. Считал, что ему очень повезло, ведь он служил только первые полгода...
Солдат уже побрился, помылся и отутюжил «парадку», он уже горел и дымился в ожидании встречи, а его жена ехала в поезде из Липецка в Москву. Вся из себя такая красивая, нарядная и влюбленная, с новой прической. Но в пятницу вечером начальник клуба сообщил, что не отпустит солдата в город, так как некому будет присматривать и ухаживать за пернатыми друзьями. С клеткой в одной руке, с дипломатом в другой прапорщик покинул расположение, а столяр остался сидеть на клубной сцене. Его лицо дергалось, говорить он не мог, хотя рот открывал, жадно хватая воздух...
Воскресным вечером после киносеанса столяр поднялся в фотостудию. Птичье племя обрадовалось, узнав кормильца и поильца, птички начали порхать в своем вольере, щелкать клювами. Но солдат не стал открывать вольер. Он распахнул окно, за которым стоял поздний декабрьский вечер, черно–синий, почти ночь. Столбик термометра показывал минус 24 по Цельсию. Солдат поежился, замкнул фотостудию и пошел в казарму спать.
В понедельник, еще до завтрака, столяр закрыл окно. Через два часа у сцены он встретил начальника клуба, веселого, красного с мороза. Приложил руку к зимней шапке и доложил: «То–то–то–то–варищ прапорщик, там м–м–м–мор!» В теплой и светлой фотостудии под нарисованными пальмами и цветами на полу вольера лежали яркие, похожие на опавшие яблоки попугаи. Когда столяр собрал окоченевшие трупики птиц в большую картонную коробку, всех и пересчитал. Попугаев было «сто д–д–д–вадцать семь».
Уже тридцать лет прошло, но когда что–то обещаю, всегда вспоминаю безобидных попугаев цвета незрелых лимонов и прапорщика–самодура.
Советская Белоруссия №240 (24621). Среда, 17 декабря 2014.
