Эта почти невероятная история сама просится в рассказ. Не знаю, смогу ли донести ее до вас такой, чтобы вы вместе со мной взгрустнули по простым человеческим судьбам двух моих одногодков, которых вот уже несколько десятков лет нет в живых. Могилы их заброшены, а значит, и поминать особенно некому. Вот и приходится это делать мне, человеку для них абсолютно чужому. К тому же я единственный из всей этой компании — нашей уличной братии тех лет — кто, как говорится, пробился в люди и стал писателем. Словом, и Бог велел…
История эта драматична еще и тем, что состоит как бы из двух ярусов. Вот что имею в виду: когда два других парня с нашей улицы (тоже одногодки Даруши и Зозуля) решили помянуть своих прежних приятелей, к тому часу безвременно почивших, и уселись с бутылкой водки и нехитрой закуской на могилке, с ними тоже случилась беда. Нет их больше на белом свете.
Вот почему в моей голове крутится мысль, что этим рассказом я, воздвигая некий, пусть и символический памятник своим однополчанам по улице детства, тоже рискую попасть в немилость небесных сил. И все же расскажу вам эту историю…
Духин — это маленький, тщедушный еврей. Моня — толстая, расплывчатая еврейка. Первому мы сдавали железо, а Моне — тряпки и кости. Сырье мы доставали из разных углов и подвалов, выискивали на помойках. За это получали копейки от Духина и Мони, на которые покупали замечательное лакомство — мороженое. Затем наши «работодатели» сдавали весь этот хлам государству и получали, надо полагать, значительно большие деньги. Тем и жили. В послевоенные годы каждый крутился как мог. Пожалуй, единственно полезным в такой работе для меня оказалось то, что расширил свой детский кругозор: из костей, оказывается, делали мыло…
Конкуренция среди нашей братии была жесткой, и выдерживали ее наиболее бойкие и крепкие. Даруша и Зозуль такими не были. Понятно, мороженым мы с ними тоже не делились. Зозулем звали удивительно тощего паренька. Мы в шутку не раз предлагали сдать его на живой вес Моне — кости отыскивать было все-таки труднее, да и стоили они дороже тряпок. Отца Зозуля не помнил никто. Даже соседи. Зозуль с матерью, тихонькой женщиной, жили в маленьком домике, и одному Богу было известно, чем они питались.
Даруша, наоборот, жил в большой семье, и мы не раз видели, как он подкармливал своего друга Зозуля куском черного хлеба с постным маслом или луковицей. У нас у всех были странные клички, и мало кто помнил, почему та или другая к нему привязалась. Так было и с Дарушей и Зозулем. Даруша был чуточку покрепче Зозуля, зато менее ловкий.
Как я уже упомянул, конкуренции друзья не выдерживали и вскоре придумали свой «бизнес». Да такой, что стали богаче любого из нас.
Вспоминая те времена, могу признать, что должен быть благодарен обоим этим парням хотя бы за то, что убедили меня: один из наиболее любимых мною героев — Паниковский из «Золотого теленка» — отнюдь не выдумка.
…Даруша и Зозуль брали с собой большой мешок и запрыгивали на товарняк. Мы жили недалеко от железнодорожной станции, и тяжелые поезда, проходя мимо нее, сбавляли скорость. Даруша и Зозуль взбирались на крыши вагонов и ехали до ближайшей деревни. Там на больших лугах они выслеживали гусей и уток, а то и индюка, вылавливали их, бросали в мешок и в лесной засаде ожидали очередной товарняк, идущий в обратную сторону. Птицу они продавали в другом конце города по дешевке, но и этих денег хватало, чтобы утереть нос нам, кто продолжал рыскать по помойкам.
До нас доходило, что бизнес друзей был нелегким и даже рискованным. Хозяева гусей и уток как-то приловили «паниковских» и избили так, что домой те вернулись только через сутки. А однажды при похищении кур Даруше досталась даже крупная картечь в задницу.
Был и потешный случай. Как-то похитители птицы возвращались с удачного набега. В мешке было полно всякой живности. То ли солнышко разморило друзей на крыше вагона, то ли еще что-то повлияло, но оба слегка вздремнули и проспали место перед городом, где обычно спрыгивали с крыш вагонов. Очнулись, когда поезд уже пришел на вокзал. Здесь большая толпа людей ждала на соседнем пути пассажирского поезда. Непонятно, почему развязался мешок с птицей. Что тут было! Гогочущие гуси и куры летели прямо на головы пассажиров.
Даруше с Зозулем повезло. Они все же улизнули от прибежавшего на инцидент дежурного по вокзалу милиционера.
Вскоре, однако, времена изменились. Парни не могли больше заниматься промыслом: в деревнях их ждали засады.
Даруша с Зозулем приуныли. Но ненадолго… Они открыли еще более прибыльный для себя «бизнес»…
На местном винзаводе было вдоволь охраны, чтобы кто-либо из нас рискнул утащить оттуда бутылку-другую. Но вот новый директор, грузин по национальности, решил блеснуть инженерной мыслью. Между стенами завода и складом пролегала небольшая улица, и было решено высоко над ней провести транспортер, по которому ящики с бутылками попадали прямо к месту временного хранения. Экономия налицо. Молодец был тот грузин! Мы тоже покрутились вокруг новинки и убедились, что, хотя здесь и нет никакой охраны (а зачем она?), добраться до транспортера невозможно. К тому же он обнесен деревянными решетками.
Однако Даруша с Зозулем пришли к другому выводу. На редкость легкий, худой и ползучий Зозуль смог преодолеть по прямой стойке такую высоту. Парни присмотрели время, когда из цехов на склад по транспортеру уходили ящики с вином, и тоже выходили на «работу». Зозуль добирался до движущейся ленты и тонкими пальцами вытаскивал, а затем бросал вниз очередную бутылку с вином. Даруша ловко подхватывал их и совал в сумку.
Сбыть такой товар и вовсе не стоило труда. На соседней улице жил Ленька-Рахит. Пока он сидел в тюрьме, умерла мать, и теперь, по возвращении, он один жил в маленьком, полупрогнившем домике с палисадником, где разрослась малина и красиво стояла единственная яблоня, на которой росли ярко-красные «раечки».
Рахит платил друзьям наличными, которые их вполне устраивали, а сам перепродавал всем страждущим значительно дороже.
Должен сказать, вино было хорошим. Это не нынешние «чернила». Портвейн, «Агдам», «777»… Особенно мне нравилось «Корданахи». Кажется, что и сегодня, спустя много-много лет, я помню его незабвенный вкус на языке. Куда оно, к слову, делось?..
Понятно, что ни один «бизнес», замешанный на воровстве, не может длиться долго. Но Даруша с Зозулем никогда не уставали изобретать новое.
Из родных краев я улетел едва ли не первым и потом уже наведывался лишь временами. Тогда и узнал о дальнейшей судьбе неразлучной пары…
За какую-то мелкую кражу Зозуль все-таки угодил в тюрьму на два года. Там он и подхватил туберкулез. Куда такому дохлому было справиться с болезнью! Умер, когда ему едва исполнилось тридцать.
Даруша сильно переживал смерть друга. Но все же женился… Во время очередного скандала дома не справился с нервами и выбросился из окна пятиэтажки — с самого верхнего. Удивительное дело — выжил. Ходил с палочкой. Регулярно навещал могилу Зозуля. А вскоре то ли от тоски, то ли от болезни и сам умер. Похоронили их рядом.
Есть, однако, в этой истории и второе дно. Мы не дружили с ними, но все же не обижали Дарушу и Зозуля. Зато всегда издевалась над ними другая, не менее странная парочка — Тюля и Чандр. Первый был кряжистый, мордастый, с широкими кулаками парень. Так же, как и Зозуль, рос без отца. Зато Чандр, по нашим меркам, был интеллигентом. Мать работала в заводоуправлении, а отец — мастером цеха. Сам Чандр был стройным и красивым парнем. Смуглый, как цыган, с веселыми карими глазами. Чандр хоть и не был по натуре агрессивным, но во всем потакал Тюле. Дрались обе пары до крови. Больше, конечно, доставалось Даруше с Зозулем. Почти в то же время, что и Зозуль, Тюля также угодил в тюрьму за разбой, но на больший срок. Чандр в это время учился в институте, но, когда Тюля вернулся с зоны, решил бросить учебу. Чем друзья намеревались заняться — неведомо. Да и не пришлось…
На второй день после возвращения домой Тюля зашел к Чандру и предложил помянуть Дарушу с Зозулем и сходить на их могилы. Примириться, что ли… Показал Чандру бутылку водки. Сказал, что, уходя в тюрьму, закопал ее на огороде. И вот достал. Целенькая…
С кладбища еле живой вернулся только Чандр. Тюля умер на месте. Водка оказалась паленой. Чандра выходили, хотя и вырезали полжелудка. С того часа он совсем захандрил. Стал молчаливым и странным. И вскоре ушел из родительского дома к цыганам, которые жили большой общиной на самой окраине города. Говорят, что помешался на цыганских песнях. Но цыгане не доверяют пьющим и вскоре выдворили его. Так он стал бомжом при живых родителях. Как-то он зашел попрощаться с покойником — его бывшим неплохим знакомым. Остался у гроба на ночь. Все разошлись до утра. Чандр где-то нашел бутылку водки, напился и уснул рядом с покойником. С сигаретой… Пожар в деревянном доме занялся скоро. Сгорели и гроб с покойником, и Чандр…
Самый раз поставить точку в этой истории. Но не хочется упускать случая поделиться с мыслями, которые она навевает. По крайней мере, мне. Видно, что жизнь часто преподносит нам такие повествования, что тем, кто мало-мальски владеет пером, не надо ничего выдумывать. Ведь эта история почти документальна.
Далее. Мы любим читать занимательные книги о жизни известных людей и… пропускаем, может быть, главное о тех, кто неприметно живет по соседству. А ведь реальная книга жизни, думается, все же ценнее той, где художник своим воображением увлекает нас в мир, далекий от правды и истины. Те, о ком я поведал вам сегодня, — люди совсем маленькие и незначительные для государства, истории. Но ведь не у всех судьба течет полноводной рекой. На земле больше мелких, пересыхающих ручейков и речушек. Есть озера, но больше неглубоких лужиц. И вся эта вода — единое целое.
Можно сколько угодно возмущаться несправедливостью жизни. Но это всегда глас вопиющего в пустыне. Жизнь может быть только такой, какая есть… И надо уметь быть благодарным. Сегодня, когда мне и самому уже есть что вспомнить, я благодарен тем же Даруше и Зозулю, Тюле и Чандру хотя бы за то, что они оставили какие-то зарубки в памяти и дали возможность их мысленно пережить еще раз. Заодно и свое детство.
Напоследок в этот тихий апрельский вечер подумалось еще вот о чем. На любом кладбище есть как более ухоженные могилы, так и совсем заброшенные. Это своего рода символы и знаки, оставленные при жизни теми, кто там покоится. Все же лишь символы. На самом деле им глубоко плевать на то, что знаменует их путь там, наверху…
Ценить, любить и беречь тех, кто рядом, надо при свете жизни, а не в холодном мраке. Ибо всякий рожденный под луной и солнцем достоин быть понятым.
