Монолог врача
— Мой выбор в жизни сделан не без влияния родителей. Помню, еще в четвертом классе обнародовала в сочинении свою мечту: «Хочу стать врачом и победить рак». Победить — и никак иначе! Но о чем еще могла мечтать девочка, отец которой — знаменитый хирург, профессор, декан лечебного факультета Минского мединститута? Мама — кандидат медицинских наук, доцент кафедры терапевтической стоматологии этого же вуза. И даже мой любимый дедушка — медицинский работник. Фельдшер Григорий Карпович Астапенко из деревни Подсолтово Мстиславского района сделал людям столько добра, что о нем помнят и по сей день. К лекарю приезжали люди не только со всей Мстиславщины, но и россияне из соседних Брянской и Смоленской областей. За участие в Первой мировой войне Григорий Карпович был награжден тремя Георгиевскими крестами.
Врачевание в нашей семье имеет глубокие корни. И, казалось, с моей будущей профессией яснее ясного. Но случился сбой. Оканчивая среднюю школу, я заявила отцу, что хочу стать художницей. И привела аргументы: «Мои работы всегда отмечают как лучшие. Учитель советует...» Папа внимательно, как будто видел впервые, просмотрел наивные творения, а потом и говорит: «У художника должен быть дар от природы. Нет его — будешь ремесленником. А вот врач из тебя может получиться толковый. Я это чувствую. И поверь мне: не существует на свете профессии благороднее и нужнее для людей, чем наша».
Отец — весь нараспашку. Человек добрейшей души, он со всеми был приветлив и всем доступен. К нему за помощью обращались люди совсем незнакомые. И никто никогда не слышал от него отказа. «Можешь помочь человеку — помоги. Это так же естественно, как дыхание», — не раз повторял он слова, ставшие одним из законов его жизни. Правда, этот закон никак не распространялся на моего старшего брата Валентина и меня. Папа считал, что его дети должны всего достигать своими силами. Без родительской подпорки.
И Валентин, и я окончили мединститут с красными дипломами. Распределили меня в Минское медучилище № 2. Преподавала терапию. А во второй половине дня практиковала в кардиологии 9–й клинической больницы. Отработав положенное, уехала в Сибирь. Было мне тогда 28 лет. Так что зовом романтики вряд ли можно объяснить мой поступок. Что и кому я хотела этим доказать? Главным образом себе: смогу ли выдержать испытание суровым климатом, неустроенностью, беспросветной работой, тоской по дому. И никогда не пожалеть о выборе профессии врача. Папа сказал, что к моему решению относится с уважением.
Поселок Болтурино на берегу Ангары — колония–поселение. Закрытая зона. До ближайшего города Кодинска сотни километров. А до областного центра — и говорить нечего. Врач да сестра — весь персонал медсанчасти. Но работы нам хватало с избытком. Простудные заболевания, травмы на лесоповале, колотые раны... Уголовников в колонии не было, но поножовщина — дело обычное. Сколько этих ран я шила–перешила, сосчитать невозможно. Никакого оборудования у нас не было. Ни анализы сделать, ни рентген. А необходимость в этом, конечно же, имелась. Лечишь больного таблетками, лечишь, а у него оказывается не простуда, а туберкулез. И этот горемыка еще и на кухне работает...
Моя добровольная ссылка длилась почти 5 лет. С какими только людьми не сводила меня судьба! Сколько необыкновенного произошло за эти годы... Хотя, пожалуй, необыкновенной была вся моя жизнь в Сибири. А может, просто время так дорисовало портрет былого, что с трудом подавляешь в себе желание побывать там вновь. Моя подруга–сибирячка отговаривает от поездки. По ее словам, от поселка не осталось и следа. Острова оказались под водой, и Ангара уже не та, что была прежде. Ничего там не осталось, кроме тоски и разочарования...
Почти 30 лет работаю в кардиологии Республиканского госпиталя МВД (десять из них — начальником отделения). И ни разу не приходило ко мне чувство, что я создана для чего–то другого. Врачевание — это как дар судьбы. Да, жизнь врача проходит в атмосфере страданий и боли. Здоровые, счастливые люди к врачу не обращаются... И закрыть глаза на эти страдания, не чувствовать их означает одно: не своим ты делом занимаешься. Отец часто повторял, что жестокому и бездушному врачу нельзя доверять больных. Врач, по его пониманию, должен излучать доброту и буквально до самоотречения заботиться о больном. Плохой человек не способен врачевать — это его глубокое убеждение. А еще он нередко приводил слова В.М.Бехтерева: «Если после разговора с врачом больному не станет легче, то это не врач». Вадима Григорьевича выводило из себя выражение «обслуживать больных». «Обслуживают в парикмахерской, за прилавком в магазине, а врач лечит, — говорил он с возмущением. — Но чтобы лечить, надо знать, уметь и любить — профессию свою и человека...»
О выдающемся хирурге обычно говорят: «У него хорошие, мягкие руки и доброе сердце». Таким был мой папа. Таким хирургом стал и мой брат Валентин. Кандидат медицинских наук, заведующий хирургическим отделением. Папа ушел из жизни в 65 лет. А Валентина не стало, когда ему и 60 не было. У хирургов короткий век. Но долгая память о них у людей, кого спасли их руки...
Такой вот монолог услышал я от врача высшей квалификационной категории, отличника здравоохранения Беларуси Жанны Вадимовны Бинкиной. «А это — наша семейная реликвия», — скажет Жанна Вадимовна и, раскрыв папку, выложит на стол письма отца с фронта. Младший сержант Вадим Астапенко освобождал родную Беларусь, сражался за Вильнюс и Варшаву, форсировал Одер и штурмовал Берлин. А выпадала возможность — слал весточку родным, что жив, здоров и невредим. Почитайте эти бесценные свидетельства мужества и стойкости солдата...
Бережно, боясь, что на сгибах письма распадутся на отдельные треугольники, я просматривал их одно за другим. Писались они на листах из ученической тетради, на казенной бумаге и почтовых карточках, где вместо марки — боец с винтовкой: «Стреляю так: что ни патрон — то немец!» Время не пощадило карандашные строки. Да и чернила на отдельных письмах выцвели так, что слова не различить. А кое–где строки вымараны тушью. Цензура. Но что ни письмо, то маленькая повесть. И все они начинались со слов: «Привет с фронта! Здравствуйте, дорогие родные...»
«Если буду жив...»
(письма с фронта)«25.05.44. Сегодня с Евгением получили сухой паек и уходим на фронт (после учебного подразделения). До передовой идем вместе, а там, может, и разъединимся. Ничего не поделать — война. Да, в армии быстро сживаешься и сдружишься. Тем более — в боевой обстановке.
Говорят, что своей судьбы конем не объехать. Вот и посмотрим, какова будет эта судьба!
* * *
08.06.44. Командир моей части поручил мне командовать отделением. Так что я уже — младший командир. Скоро врага разобьем, и тогда жизнь пойдет иначе. Когда идет дождь, вы можете подумать, что вот вам тепло и сухо, а он там мокнет под дождем. Не беспокойтесь, у меня есть такая замечательная плащ–палатка, что никакой дождь не берет...
* * *
12.08.44. Малодушия и слабости у меня нет. Их место заняли ненависть и мужество. Расскажу вам о ночи 10 августа, за которую можно было поседеть. Когда смерть забирает молодую душу и ты ничего не можешь сделать, чтобы воспрепятствовать, испытываешь муку, которая сильнее физической боли. Вместе со мной служил один молодой парнишка (с 26–го года). Он так ко мне привязался, ну и я к нему. Он за мной присматривал, а я — за ним. И вот ночью лежу я в окопе. А он с ребятами наверху. Разорвался снаряд. Осколками ему пробило грудь и бедра. Он упал в окоп на меня. Как мог перевязал, но вынести его отсюда никак невозможно. Почти всю ночь я провозился с ним. Потому что ближе меня у него никого не было. Он много раз повторял: «Вадим, ты мне как отец». Теряя память, еле слышно произнес: «Мама, я не вернусь... Прости...» Пошел дождь. В окопе грязь. Потом пришли санитары и забрали раненого. По дороге он умер.
* * *
26.08.44. Мама, дорогая, не знаю, как тебя утешить. Постарайся не волноваться за меня. Ведь я за вас больше беспокоюсь, чем за себя. Я все переношу легче, чем вы. Побывав в самом пекле, видя, как смерть косит товарищей, что приходится делать? Быть мужественным и хладнокровным. Жизнь научит, как жить.
* * *
06.01.45. Привет из Польши в родную Белоруссию! Сегодня наконец получил от вас письмо, которое блуждало больше месяца. Теперь я иду в бой со спокойной душой, зная, что у вас все в порядке.
* * *
05.02.45. Вот мы и в Германии. Сейчас 2 часа ночи, я пишу вам письмо в доме бауэра. Немцы боятся расплаты. Они знают, что их солдаты делали в России. Мы не детоубийцы, но справедливо рассчитаемся с теми, кто жег наши города и села, убивал детей, женщин и стариков.
Сегодня был в бою. Моего командира и начальника штаба ранило. Спасая раненого товарища, переправлялся через Одер. Едва не утонул, но искупался хорошо. В доме фрица переоделся. Моя одежда сохнет.
Война закалила меня. Научила все трудности переносить со смешком. Не спал три ночи — и что с того! Искупался в феврале в реке — смешно. Ничего, дорогие мои, скоро закончится война и заживет Россия–матушка!
* * *
23.02.45. Сегодня я — именинник: пришел приказ о награждении орденом Славы III степени. Завтра снова в бой, и очень решительный. Кого не убьют, надеюсь, жить будет долго. На нашу часть выпала почетная миссия: штурмовать Берлин.
* * *
15.04.45. Дорогие мои! Через небольшое время, даже не сутки, а меньше, вступим в одно из величайших сражений. Возможно, предпоследнее, а может быть, и последнее. Если буду жив, выйдя из боев, напишу...»
Судьба подарила солдату жизнь. И что может с этим даром сравниться? Значит, надо жить с радостью, творить добро и помнить, что сама жизнь — дар божественный.
Советская Белоруссия № 47 (24929). Вторник, 15 марта 2016
