Чтобы ты появился на свет. Первый журналист, побывавший в уникальном медицинском центре, — корреспондент «Р»

Огромный одноразовый халат до пят и пресловутые больничные бахилы меня совсем не отпугнули. А переход в соседний корпус по узкому, подвального типа, коридору (по словам директора центра Константина Вильчука, временное явление), где иной раз приходилось сгибаться в три погибели, еще больше разжег мой интерес. И я решила не терять времени даром. — Откуда название такое — «Мать и дитя»? — спрашиваю на ходу. — Да вот отсюда, — директор кивает головой в сторону идущей навстречу нам женщины с малышом на руках. — Не я нашел название, оно меня нашло. Приходишь с утра на работу и первые, кого видишь, — это мама с ребенком. Уходишь — то же самое. Но и это не все. Хотелось, чтобы от названия веяло теплом, чтобы женщин, которых направили к нам, не бросало в озноб от одного только названия. Могу поспорить, что на обычного человека, не медика, набор слов типа «центр акушерства, гинекологии и перинатологии» производит жутковатое впечатление. Совсем другое дело – «Мать и дитя». Нежно. Светло. И вера в жизнь появляется. Место, где рождаются гении? В народе говорят: если на свет ребенок появляется с трудом, но выживает — быть ему незаурядной личностью. Может, гением станет, а может, сверхъестественными способностями обладать будет. Медики, увы, не разделяют эту оптимистичную точку зрения. «Если бы это было так, то гениев среди белорусов прибавлялось бы не по дням, а по часам», — говорят они. Сегодня ведь только 30 процентов родов проходят нормально. Остальные отягощены либо нездоровьем матери, либо патологиями в здоровье и развитии ребенка. Медицинская статистика свидетельствует: больными рождаются около 220 детей из тысячи. Вот и выходит, что тут уж не до выдающихся способностей – выжить бы. — К нам попадают очень сложные пациентки, — говорят сотрудники родильного отделения. – Совсем недавно принимали роды у очень полной женщины, не знали, куда ее положить – кушетки ломались. Как никогда, переживали за ребенка, думали, не выживет. Слава богу, все обошлось. Сотрудникам центра к тяжелым ситуациям не привыкать. Но в данном случае такая привычка даже спасает: никакой растерянности в сложных ситуациях, собранность и уверенность в своих действиях. Что для других родильных домов может оказаться диковинкой (например, двойни или тройни), то для центра — обычное явление. Тактика ведения подобных беременностей и их родоразрешения отработана до мелочей. — Практически всегда такие роды завершаются счастливо для мам и детей, — добавляет заведующая родильным отделением Наталья Литвинович. – Если, не дай бог, что-то случится с матерью или ребенком, для нас это будет просто ЧП, катастрофой. Как и в любом родильном доме, естественно. — Простите за вопрос в лоб. А если надо выбирать: спасать мать или ребенка, тогда как? — Боремся и за маму, и за ребенка. По негласным законам, естественно, в первую очередь спасают женщину. На консилиуме определяем степень риска для обоих. Если ситуация критическая, стараемся роженице на доступном уровне объяснить ее состояние. Как правило, решение выносится совместно с женщиной: ведь это ее жизнь, ее здоровье. Но настаиваем на каких-то решениях исходя из чисто медицинских соображений. Чтобы не стать перед выбором в последнюю минуту, еще до родов все больные и инфицированные (пусть даже болезнь находится в стадии ремиссии) женщины пролечиваются в обсервационном отделении. Потому что любой вирус может дать инфицирование и матери, и еще не рожденному ребенку. Поскольку при беременности такие заболевания вылечить невозможно, все они идут на роды через «обсервацию», а их ослабленные и зачастую недоношенные дети – в реанимационное отделение центра. Дети реанимации. Плод, зрелый только наполовину, почему-то оказавшийся вне материнской утробы. Легенький, чуть больше 500 граммов, совсем прозрачный, но уже упорно хватающийся двумя ручонками за воздух. И за жизнь. Такие детки, а раньше это был просто выкидыш позднего срока, — каждодневная головная боль сотрудников детской реанимации центра. — Только с конца 1993 года Беларусь стала придерживаться рекомендации ВОЗ о живорождении. До этого времени дети весом меньше килограмма и сроком беременности меньше 29 недель считались выкидышами, — говорит заведующая отделением Оксана Свирская. — Проблем с выхаживанием килограммовых новорожденных у нас уже нет, работаем над тем, чтобы помочь детям с экстремально низкой массой тела – 500 граммов. Это сложно не только у нас, но и во всем мире. Поймите, природу глобально обмануть невозможно. Дело здесь вот в чем. Допустим, ребенок стараниями специалистов-реаниматологов остался в живых, набрал нужную массу тела и отправился к маме. В этом случае позже он рискует иметь проблемы со зрением, слухом, легкими. Доктора об этом знают, знают и родители, которые делают свой выбор, решая оставлять ребенка или... — Мы стараемся выхаживать этих детей, а потом восстанавливать их здоровье на 70, 80, 90 процентов – как получится. Лучше, если получается помочь малышу дотянуть до конца срока, положенного находится в утробе матери. Если же он появился на свет раньше, нужно создавать условия, близкие к материнским: и температуру, и влажность. Жизненно важные функции недоношенных малышей и тех, у кого пострадала система органов дыхания, сердечно-сосудистая система, обеспечиваются искусственно, при помощи аппаратов. В среднем малыши могут находиться в отделении около 10 дней. Но есть такие слабенькие, что живут здесь и по два месяца. Примерно 70 маленьких пациентов ежемесячно выхаживаются сотрудниками отделения, а в прошлом году через руки реаниматологов прошло 840 младенцев. — Есть ли такие детишки, которых вы запомните навсегда? – спрашиваю у Оксаны Свирской. — Есть такая девочка. Она далась нам ой как нелегко: масса тельца не достигала и 600 граммов. Сейчас девочке 4 года, но так как она была глубоко незрелая, у нее проблемы со слухом. К слову, сейчас деток с весом ниже тысячи граммов выхаживают довольно часто. Раньше, когда не было специальных препаратов (так называемых сурфактантов), из пятидесяти мог выжить только один. Сейчас соотношение изменилось с точностью до наоборот. Это все наши высокие технологии — приборы высокочастотной вентиляции легких. Такое оборудование используется для глубоко недоношенных детей во всем мире. К тому же оно значительно снижает риск осложнений. — Нам бы еще наладить сотрудничество с нейрохирургами, — тут же обращается Оксана Свирская к Константину Вильчуку. – Спасали бы детям зрение. И расшифровывает – уже для меня: — Глубокая незрелость приводит также к отслойке сетчатки. В России, например, научились при помощи лазера приваривать сетчатку. Нам такие технологии как воздух нужны. Связанные одной нитью. Современная медицина вряд ли бы продвигалась вперед семимильными шагами, если бы не поиск ученых. Наука – основа практики, без которой отечественные акушерство и гинекология вряд ли в состоянии продвинуться дальше. Центр «Мать и дитя» по определению должен свести воедино эти два понятия. Те шесть научных лабораторий, за дверями которых постоянно кипит научная деятельность, ведут разработки еще со времен существования НИИ врожденных и наследственных заболеваний. Деятельность двух лабораторий посвящена проблемам акушерства и гинекологии, двух других – вопросам педиатрии, еще две лаборатории занимаются разнообразными генетическими исследованиями. При этом все научные сотрудники либо консультанты, либо практикующие врачи, что, в принципе, очень важно: они не понаслышке знают, во что превращаются их усилия. — Мы первыми в республике внедрили так называемое холтеровское мониторирование в период беременности и родов для женщин с заболеваниями сердечно-сосудистой системы, — рассказывает заместитель директора по научной работе центра Ольга Харкевич. — Уникальное оборудование отслеживает сердечную деятельность женщины в течение суток, делает кардиограммы и измеряет артериальное давление. На основе этих показаний для каждой пациентки мы разрабатываем тактику ведения беременности и родоразрешения. В самое ближайшее время на базе центра «Мать и дитя» будет открыто уникальное для нашей страны отделение – экстрокорпорального оплодотворения (ЭКО). Готовятся специалисты, делается ремонт, подобраны женщины, которые нуждаются в этой помощи. До этого времени в Беларуси подобные услуги оказывали два частных центра. Возможность забеременеть при помощи вспомогательных технологий там стоит больше двух тысяч долларов. — Несмотря на то, что и у нас эти услуги будут платными, стоимость их значительно ниже. А преимуществ – больше, — уверен Константин Вильчук. — Если коммерческие структуры помогают только при оплодотворении, а дальнейшая судьба матери и ребенка их уже не волнует, то специалисты нашего центра будут вести беременность от начала и до конца. Как правило, женщины, зачавшие при помощи способа ЭКО, носят в себе не одного ребенка. Поэтому и беременность протекает тяжело, и дети обычно рождаются недоношенными. Стаж бесплодия пар, решившихся обзавестись ребенком при помощи ЭКО, обычно лет по 15. Поэтому они хотят заплатить деньги и одним махом получить несколько детей. — На базе центра планируется освоить процедуру так называемой редукции, когда под контролем УЗИ несколько эмбрионов изымаются, чтобы оставшиеся развивались нормально: четверым ведь тяжелее развиться без отклонений, чем, скажем, двоим. В Беларуси такое пока в новинку, мы будем первыми, — говорит директор. – Предстоит серьезно поработать генетикам, которым вменено исключить у эмбрионов все генетические патологии. Гениально, но непросто. Зато результат того стоит: человек будет рождаться без малейшего риска умереть в будущем, например, от онкологии или заболеваний сердечно-сосудистой системы. Прочти меня, генетик. Далеко в прошлом остались те времена, когда пол ребенка узнавали только после его появления на свет. Медицинская генетика и оборудование, которое диагностам прошлого века даже не снилось, значительно расширила границы «прозорливости» врачей. Но вряд ли даже самый опытный ясновидец сможет диагностировать тяжелые пороки в развитии центральной нервной системы по… толщине шейной складки и величине носовой кости плода, еще зреющего в теле матери. Центр «Мать и дитя», наверное, единственный в республике, специалисты которого в состоянии распознать практически все врожденные пороки. Причем достоверность их предположений неуклонно стремится к 100 процентам: УЗ-исследования гарантируют 70 процентов достоверности, а биохимические скрининги – целых 90. Для других клиник, кстати, 40—50 процентов выявлений уже считается результатом неплохим. Любопытная (и, надо сказать, необходимая) эта процедура – биохимический скрининг. Его делают в первый триместр беременности для определения врожденных и хромосомных заболеваний, в том числе и болезни Дауна. Из ротовой полости, кишечника и с кожи женщины делаются соскобы, которые впоследствии «сеются», а уже по «всходам» можно определить кареотип будущего ребенка. — Бывает, что обнаруживается целый «букет» осложнений: эндокринного, психического характера, всевозможные сочетанные врожденные пороки, — говорит Константин Вильчук. – То есть заранее становится ясно, что ребенок обречен родиться инвалидом. Что касается болезни Дауна, то за год мы выявляем около 12 случаев этого синдрома. Естественно, лаборатории центра не в состоянии проводить исследования на все генетические заболевания (их насчитывается около 6 тысяч), тем более что некоторые встречаются крайне редко. Специалисты центра наиболее пристальное внимание уделяют тем, которые характерны для белорусской нации. Например, на фенилкетонурию обследуются абсолютно все дети. При этом используется так называемый сухой метод, когда капелька крови ребенка промокается фильтровочной бумагой. После высыхания она в обычном конверте пересылается в центр и здесь определяется: превышено или нет в организме содержание фенилаланина. При повышенном содержании этой кислоты, ребенка привозят в центр, здесь с ним работает педиатр-генетик. Помимо фенилкетонурии, наиболее часто среди белорусов встречается такое заболевание, как муковисцидоз (синдром нарушенного всасывания, когда секреторные выделения становятся густыми). При этом заболевании страдают те органы и ткани, которые содержат большое количество высокоактивных ферментов. — Это заболевание встречается с частотой один человек на две тысячи населения, — говорит сотрудница лаборатории. — Достаточно часто встречается нарушение транспорта меди, названное болезнью Вильсона-Коновалова. Наследственные болезни – это наш генотип, а от него не скрыться. Но лучше все-таки правду знать с самого рождения, чтобы попытаться хоть что-то исправить. Сказав это, она подошла к столу, сплошь заставленному емкостями. Ловко орудуя пинцетом, выудила из кюветы синий квадратик, поднесла к лампе. — Вот эти расплывчатые «кружочки», которые вы, должно быть, видите, на самом деле говорят о многом: какое у ребенка заболевание, какова степень его тяжести. Надо корректировать состояние малыша, и чем скорее, тем лучше. Мне почему-то подумалось, что вся жизнь этого ребенка (впрочем, как многих остальных в центре «Мать и дитя») именно в той синей лакмусовой бумажке. И как она будет расшифрована людьми в белых халатах, такой ей и быть.