В наших музеях нет ничего «лишнего»Сотрудники кунсткамер предупреждают, что готовы взять в свои запасники не любое творение живописи и скульптуры. Только бесспорно уникальное и бесценное имеет право остаться на века. А все ли хранящееся в государственном музейном фонде заслуживает такой чести?
В России после прошлогоднего скандала в Эрмитаже полным ходом идет перепись всех фондохранилищ и выясняется, что в них скопилось очень много «лишнего». За последние полвека один только и без того не бедный Эрмитаж оказался перегружен тремя миллионами вещей всех времен и народов. К слову, и белорусских древностей там немало. Наши музеи уже не раз предлагали часть из них вернуть на историческую родину или хотя бы обменяться по схеме «мы вам — русское, вы нам — белорусское». Но россияне не спешат протягивать руку сотрудничества коллегам. Меж тем фонды Эрмитажа давно никто не проверял — с 1949 года! Нынешние проверки также не способны учесть все богатство крупнейшей сокровищницы мира: его нужно сфотографировать и описать, а специалистов не хватает. Всего в России — от 80 до 100 миллионов предметов (никто не знает, сколько точно, — разбежка в 20 миллионов говорит сама за себя), представляющих культурную, историческую и материальную ценность...
По подсчетам специалистов Белгосинститута проблем культуры, в нашей стране почти полторы сотни музеев, где хранится 2,5 миллиона предметов. То есть меньше, чем в одном Эрмитаже. В Национальном музее истории и культуры примерно 270 тысяч экспонатов только основного фонда, в художественном — в десять раз меньше. Просто ли все, что имеем, сохранить?
— Пополнение наших хранилищ — бесконечный процесс, — говорит заместитель директора Национального художественного музея по фондовой работе и реставрации Сергей Масловский. — И конца этому не будет. Поэтому проблема, где и как хранить собранное, повисла навечно. Теперь, когда у нас появилась новая пристройка к главному корпусу, две трети коллекции по–прежнему нуждаются в расширении жизненного пространства.
Чтобы высвободить место в хранилищах, в России думают о возможности распродать предметы «четвертого эшелона». О том, что это такое и как поступать с подобного рода вещами, рассуждает Андрей Гилодо, заведующий отделом металла Всероссийского музея декоративно–прикладного и народного искусства:
— Есть, к примеру, в коллекции не один десяток старинных подзорных труб. Их можно отнести к последнему «эшелону» по принципу количества подобного рода вещей. Но через какое–то время может выясниться, что одна из труб принадлежала Кутузову. Глядя в нее, фельдмаршал отдавал команды на Бородинском поле. И вещь вдруг станет «первоэшелонной».
Поэтому в музеях к распределению ценностей по «эшелонам» относятся крайне осторожно. Никто здесь свои сокровища отдавать не собирается, тем более на аукционы.
— У нас есть тиражная графика второй половины ХХ века, которую можно причислить к последнему «эшелону». Но нет такого закона, который позволял бы продавать подобные ценности, — рассуждает Сергей Масловский.
Эту мысль продолжает Светлана Гаврилова, главный хранитель Национального музея истории и культуры:
— У нас также практически не найдется дублетных экспонатов, которые можно было бы составить в некие «эшелоны». Даже если это не единственная в своем роде екатерининская копейка, то одна хранится в составе клада, другая подарена вместе с коллекцией монет собирателем древностей, а третья просто найдена во время раскопок. Для историка важен не только сам предмет, но и его биография. Схожие вещи с разными «жизнями» поэтому и ценятся одинаково.
В этом году исторический музей ожидает комплексная реконструкция здания, переданного еще в 2003–м под фонды. Это бывший госпиталь XIX века по нынешней улице Фрунзе, 19. В 2010–м сюда переедут все ценности НМИК из подвалов музея истории Великой Отечественной войны, где они ютились полвека. Так что в главном белорусском музее вскоре не будет такого понятия, как теснота. Не говоря уж об обиде. Сотрудники НМИК явно довольны решением их давней проблемы.
И пока в России распродают сокровища, у нас ищут те из предметов прошлого, которые на первый взгляд и ценными не назовешь.
— Еще хватает «белых пятен» — фрагментов истории, о которых в музеях нет почти никаких материальных свидетельств, — продолжает Светлана Гаврилова. — Мы только начинаем собирать одежду и утварь начала 1990–х. Теперь вот ищем клубные красные и зеленые пиджаки, в свое время культовые у «новых белорусов». То, что сегодня считается обыденным, уже через лет десять становится историей...
У российских музейщиков, по словам Нины Куниной, собирательницы скифских древностей Эрмитажа, к историческим «мелочам» отношение иное. Нине Залмановне уже за 70, а она каждый год ездит в Керчь в надежде отыскать что–нибудь достойное, а привозит все подряд:
— За мной числятся сотни черепков, прихваченных на всякий случай, — вдруг когда–нибудь их можно будет соединить? Теперь понятно, что смысла в них никакого нет, и списала бы лишнее с удовольствием, но для этого нужно заполнить массу бумаг и пройти не одну комиссию. Так что быстрее махнешь рукой — ну их, пусть себе лежат.
В НМИК настроены по-другому.
— Во–первых, фондово–закупочные комиссии тщательно отбирают предметы и лишь бы что на хранение не возьмут, — уверяет Светлана Гаврилова. — Во–вторых, и у нас хранятся черепки из раскопок. Это не просто обломки прошлого, а фрагменты истории, дающие полное представление о жизни предков — из чего они ели, чем черпали воду, чем украшали свой быт. Придет время, и кто–то обязательно соединит эти кусочки прошлых жизней воедино.
...Музеи создаются с одной целью — сберечь историю. Может ли в таком случае какая–либо часть нашего прошлого оказаться ненужной?
Фото РЕЙТЕР.
