После Минска графику Анатолия Александровича покажут на его родине в Дзержинске

Выставка Анатолия Александровича «Между словом и образом» в Национальном художественном музее продлится до 11 марта. Конечно, это мало. Потому что почти каждый из его графических листов даже случайного зрителя остановит не на пару минут. И вопрос «как такое вообще возможно?» в пространстве летучих линий Александровича вскоре станет навязчивым, благо этот камерный музейный зал позволяет глазам приблизиться к гравюрам вплотную. Далеко не все оттиски можно воспроизвести еще раз. Такой выразительный эффект бумаги, будто выхваченной из пожара или дагерротипа с затертым столетиями изображением не повторит ни огонь, ни время, ни рука другого художника — мастерам свои доски он не доверял, сам и травил, и печатал, экспериментируя с отработанной технологией. Наперекор коллегам и классикам соединял на одном листе офорт и линогравюру, рисунок на металле и линолеуме, что даже теоретически немыслимо. Мало и потому, что многие работы тут представлены сериями, а это слишком разные впечатления, послевкусие же остается надолго. Еще после выставки наверняка захочется перечитать литературный первоисточник, чтобы вернуться сюда уже с «дополненной реальностью» — его иллюстрации к произведениям хрестоматийных и современных белорусских авторов сегодня считают эталонными. Наконец, только здесь и сейчас доступен единственный вариант стихов Адама Мицкевича в переводе Кондрата Крапивы. Известный далеко не всем литературоведам, ведь этот перевод нигде не публиковался и был сделан лишь для того, чтобы вплести текст в графическое произведение.

Иногда лес заменял даже мастерскую

Выставка могла стать юбилейной — в январе многие готовились поздравить художника с 65–летием. На вернисаже, собравшем огромное количество гостей, об этом говорили постоянно и почти никто не упоминал имени Анатолия Александровича в прошедшем времени. Сложно привыкнуть за полгода. Такие, как он, не должны умирать внезапно, даже самые близкие не помнят его больным или слабым. Несмотря на свою воздушную графику со всеми ее лунными лучами сквозь туман, это был очень крепкий человек, не только физически. Искусствоведы расскажут, какая «мощнейшая плеяда графиков появилась у нас к началу 1970–х, всесоюзно известные мастера, прорваться и сотворить там некую революцию было достаточно трудно» — спорить с уважаемой Ларисой Финкельштейн никто не станет. Однако Анатолию Александровичу удалось все — и прорваться, и революция. Идти на конфронтацию, утверждая непривычный для национального искусства язык линий, не потребовалось, слишком очевидным был его талант. Всем и сразу. Хотя потенциально Александрович наверняка выдержал бы свою линию в любых условиях. И поэзия Высоцкого была ему близка не меньше, чем стихи Лермонтова, Гарсиа Лорки или Мицкевича, которого он любил читать в оригинале.

Графика Александровича в Национальном художественном музее
фото Павла Чуйко


Гены

— С Высоцким Анатолий встречался неоднократно. Еще в студенческие годы специально поехал в Москву, чтобы с ним познакомиться. Вместе с Володей Жбановым, с которым они были большими друзьями. Дождались конца репетиции, подошли к Владимиру Семеновичу, заговорили... В последний раз Высоцкий уже сам пригласил нас на репетицию — незадолго до его ухода из жизни Театр на Таганке привозил в Минск «Гамлета».

Елена Атрахович вспоминает, как ценил ее муж песни Высоцкого о войне, — и тут же переходит к семейным историям. Про Ивана Александровича родом из деревни Старая Рудица, сожженной за связь с партизанами, деда Анатолия Вячеславовича. Про другого деда, также Ивана, сосланного с семьей в Сибирь в 1930–е. Иван Александрович погиб в огне, и после войны деревню восстанавливал его сын Вячеслав, воевавший в партизанском отряде. Иван Жидович сберег в Сибири всю свою многодетную семью и привез обратно в Беларусь, как только им позволили вернуться, оставив новый добротный дом, который построил в ссылке.

— Думаю, эта генетическая выживаемость вместе с привязанностью к родным местам передалась Анатолию, — рассуждает Елена Игоревна. — Не только мы с дочкой чувствовали себя защищенными рядом с ним. «Не волнуйся, мы решим этот вопрос», — он часто произносил эту фразу, и с самого начала я знала, что это не просто слова.

Память

Они познакомились на вступительных экзаменах в Белорусский государственный театрально–художественный институт. Оба поступали на графику — очевидно, не без общей любви к чтению. Он подошел к ней посоветовать, как сделать рисунок лучше, хотя о помощи она не просила. Но с того самого дня они не расставались надолго. Как говорит Елена Атрахович, «выросли вместе», и рассказывает об их невероятных путешествиях по белорусским лесам на велосипедах:

— Даже когда за границу все стали ездить свободно, мой муж туда сильно не стремился. Ему нужен был лес! Может, и это гены? Иван Жидович–то был лесником. Лес Анатолий любил непередаваемо. По невидимым звериным тропам мог бродить сутками, порой мы забирались в такую невообразимую глушь... Но рядом с ним я была совершенно спокойна, из любой чащи интуиция выводила его безошибочно. И, конечно, зрительная память была потрясающая. Кстати, с натуры он рисовал только в годы учебы. После — всегда по памяти. Но встретиться с автором литературного произведения Анатолию нужно было обязательно, даже если делал журнальную иллюстрацию. Или шел в библиотеку, изучал биографии — не всегда ведь встретиться было возможно, по сути, он проиллюстрировал почти всех наших писателей.

Книги

«Настоящий срез белорусской ментальности», — говорят сейчас о графике Анатолия Александровича. В серии его работ о Великой Отечественной войне нет натуралистичных сцен, даже с названием «Расстрел», где люди–видения сливаются с неубранной с полей соломой, а враг настолько безлик, что остались лишь каски. Так красиво — и жутко. Из дыма купальских костров и осенних туманов возникают давние легенды, но не выглядят призрачными. И вдруг — остроумные шаржи. «Такого Анатолия мы даже не знали», — переговариваются коллеги Александровича у листов, помеченных 2016 годом. Возле его последних иллюстраций, сделанных к юбилейной книге Кондрата Крапивы «На вастрыi».

— В издательстве «Мастацкая лiтаратура» решили, что лучше его такую книгу никто не почувствует, — комментирует Елена Атрахович. — Конечно, не все попало на книжные страницы — Анатолий увлекся и сделал гораздо больше, чем было нужно в рамках заказа. Они ведь очень дружили. Конечно, узнав, что мой дед — живой классик, в первый момент смутился. Но Кондрат Крапива воспринял его сразу. И как родственника, и как художника. Когда Анатолий задумал сделать большой графический лист на тему произведений Мицкевича и решил усилить эффект строками его баллады «Свитязь», попросив Кондрата Кондратовича помочь с переводом на белорусский, дед согласился сразу. Часто именно он первым поддерживал идеи Анатолия. И дед сам предложил проиллюстрировать ему свою единственную детскую книгу, которая возникла из его словесных игр с нашей дочкой Варварой. До сих пор «Загадкi дзеда Кандрата» переиздаются с иллюстрациями Анатолия.

Встречи

— Впрочем, он очень любил работать с детской литературой. И еще в институте мечтал когда–нибудь сделать газету для детей. Осуществить ее удалось только в 1990–е. Анатолий много лет сотрудничал с журналом «Беларусь» и другими, предложение редактировать «Детскую газету» было отчасти неожиданным, но у него получилось сразу. Позже появилось еще два издания, «Детский мир» и «У Аленки», когда Анатолий стал уже и редактором, и учредителем. Для всех это были очень непростые годы, но его газеты довольно скоро начали приносить доход.

Он обладал потрясающей работоспособностью, его хватало на все, в том числе на дочь, а потом и на внука, которого обожал. Но когда с ним заговаривали о персональной выставке (а были ведь и возможности, и предложения!), развивать эту тему не желал. Почему–то воспринимал такие выставки как некое завершение творческого пути, говорил близким, мол, еще успеет на лавочке посидеть. В планах у Анатолия Александровича был еще один большой проект, и он уже подходил к его реализации. В новой серии работ хотел визуализировать впечатления от людей, которых встречал в жизни, мечтал рассказать о своих путешествиях, в том числе на далекий Север, где выросла его мать. Сейчас и Минск, каким он его запомнил в юности, совершенно другой, это могло получиться очень интересным — в памяти художника хранилось много подробностей. Но он все откладывал...

На сегодняшней выставке в Национальном художественном музее есть единственная живописная работа Александровича — воздушный, безмятежный натюрморт, встречающий гостей прямо у входа. Это о нем самом. Для всех, кто его знал, он был таким — легким, радостным. После Минска графику Анатолия Александровича покажут на его родине. Его работы хранятся во многих наших знаковых музеях, есть и в Дзержинске, подарены городу им самим. Но многие увидят его там впервые.

cultura@sb.by