Корреспонденты “НГ” наведались в гости к старику, живущему в одиночестве в зоне отчуждения и наотрез отказываю-щемуся переезжать в безопасное место
Чернобыльская беда, неожиданно нагрянувшая на нашу землю почти три десятилетия назад, многому нас научила. По мере возможностей и с учетом рекомендаций ученых, проделавших за эти годы беспрецедентные научные исследования, постепенно возвращаются в хозяйственный оборот отдельные пострадавшие территории. Однако даже в отдаленной перспективе людям будет заказана дорога в тридцатикилометровую зону отчуждения, непосредственно примыкающую к ЧАЭС и густо усеянную долгоживущими изотопами. До чернобыльской катастрофы здесь проживало более 22 тысяч человек в 96 населенных пунктах. В 1988 году в белорусской части зоны был создан Полесский государственный радиационно-экологический заповедник, где действует строгий пропускной режим и работают в основном специалисты соответствующего профиля. Но, как выяснилось, встречаются и самоселы. Что они там забыли? Это мы и попытались выяснить на конкретном примере.
Черная судьба Белого Берега
В Наровлянском районе на берегу реки Словечна, которая впадает в Припять, есть деревня со сказочным названием Белый Берег. Впрочем, сейчас она больше напоминает декорацию, построенную для съемок какого-нибудь фильма ужасов. Шестьдесят дворов давно опустели — после аварии на ЧАЭС всех жителей в срочном порядке эвакуировали в “чистые” районы, поскольку деревня оказалась в тридцатикилометровой зоне.
Беспризорные дома врастают в землю, заваливаются набок. Сельские улицы превращаются в лес. Зимой особенно отчетливо видны многочисленные следы диких животных. На фоне всей этой разрухи и запустения среди глубоких сугробов инородно выглядят натоптанные человеком тропинки — от дома к колодцу, к лесу и дороге с покосившимся навесом остановочного пункта, где время от времени притормаживают рейсовые автобусы, следующие из Украины в Наровлю. Дом с окнами, заколоченными где фанерой, а где и просто листами картона, жилой! Слабая струйка дыма из печной трубы на ветру расплетается, цепляется за ветви деревьев, стелется по подворью.
Изгнанный из “рая”
На крыльце терзает топориком сучковатое полено 87-летний старик. Как выяснилось, зовут его Адам. Только в отличие от библейского тезки в Белом Береге он не первый человек, а последний. Его хорошо знают представители местной власти, сотрудники милиции, Полесского радиационно-экологического заповедника и администрации зон отчуждения и отселения МЧС. Адам — самосел.
— Раньше я жил в деревне Углы, это неподалеку отсюда, — показывает он рукой куда-то в чащу подступающего к дому леса. — В 1986-м, сразу после аварии на атомной станции, жителей всех пятисот дворов выселили. Мою семью перевезли в Жлобинский район. Большинство вещей пришлось бросить, даже картошку не дали с собой забрать. Только коня своего на машине и перевез...
Адам родился и вырос среди лесов — “райских кущ”, как он выражается. На смолокуренных заводах проработал без малого полвека. Поэтому в новой деревне среди полей жить не смог. Перезимовав, оседлал коня и подался назад в родные края. Поначалу нашел пристанище в деревне Хильчиха, к нему приехала жена. Но вскоре и жителей Хильчихи взялись выселять, а деревня подлежала захоронению. Беда, как говорится, не приходит одна. Умерла жена. Старик лишился крова. Ему предлагали переехать в другое место, предоставляли жилье, но он всякий раз отказывался.
— Перебрался сюда, в Белый Берег, где жил мой знакомый, такой же, как и я, — вспоминает Адам. — Все ж веселее, чем одному маяться. Поселился в хате его сестры, в ней до сих пор и ючусь.
Сосед умер несколько лет назад, Адам остался в полном одиночестве. Снова куда-то переезжать сил уже не было.
— Здесь я живу, здесь и умирать буду, — говорит он.
В ожидании лета
Адам на коленях стоит возле почерневшей печки, с натугой раздувает огонь, тихо жалуется:
— Печь хорошо топлю только ночью, днем — не можно, власть пожара боится. А как мне быть? Дом большой, четыре комнаты, холодно! И дрова мне привезли сырые, не горят.
Без куртки и шапки в хате находиться невозможно. Прикладываю ладонь к стене большой печи — чуть теплая. Адам выходит во двор, показывает сугроб, под которым лежат отсыревшие дрова. Но он слукавил: выяснилось, что дрова ему привезли стандартные, причем как одолжение — местные власти пошли навстречу упертому старику. Только вот самосел не успел, не захотел или не смог сложить дровишки под навес. Так они и остались под открытым небом.
Несмотря на самовольное отрешение от благ цивилизации, роль отшельника Адаму, похоже, не слишком-то по нутру.
— Каждый день в город езжу на попутном автобусе, — рассказывает он. — На базаре на гармони играю, народ веселю. Часа три поиграю — и назад. Времени остается только на то, чтобы тропинку расчистить, за водой сходить да поесть приготовить. А потом уже и темно становится.
К зиме Адам относится, как к неизбежному злу, которое просто надо пережить. Летом-то куда веселее! Собирает грибы и ягоды, сушит их, делает запасы на зиму. В окрестных водоемах ловит рыбу. В сенях замечаю “топтуху” — сетчатую рыболовную снасть.
— Конкурентов у меня нет, рыбы — полно. А уж черники, малины, грибов — море! — в доказательство Адам открывает шкаф, где стоят банки с сушеными ягодами, висят нанизанные на нитки грибы. — Да и огород свой копаю, так что и картошка есть к зиме.
Мародер страшнее зверя
Адам хорохорится и уверяет, что никто ему не нужен, и лучше бы его вообще в покое оставили. А то, мол, приезжают работники местного РОВД, тревожат.
— Я не китаец, не немец и не американец. Я наш родной белорус! Почему меня выселить хотят? — возмущается он. И тут же противоречит сам себе: — Хорошо, когда приезжают, новости рассказывают. Молодцы ребята, интересуются, как я тут. Доктор то и дело заглядывает. Значит, не забыли обо мне!
У Адама четверо детей. Самую тесную связь поддерживает с дочерью, которая приезжает из Лиды. Часто ли наведывается? Иногда и два раза в год. Свою пенсию тоже дочери отдает: “Ей нужнее...”
— Не страшно ли жить среди расплодившихся в здешних местах диких зверей? — задаем резонный вопрос старику-самоселу.
— А чего зверей-то бояться? Они такие, какими их природа создала. Это с людьми надо держать ухо востро.
Основания так говорить у него есть. Одно время повадились в деревню мародеры. Как-то стекла в окнах выбили. Пару раз замки срывали, рылись в вещах. Забрали мешок картошки и несколько пакетов с крупами. Больше у деда и поживиться-то было нечем.
— В милицию я не обращался. Еще разозлятся на меня эти разбойники и в следующий раз вообще хату спалят, а я помру, — опасается он.
Один человек — сто проблем
Вместе с Адамом идем по заметенной снегом деревне. Старик показывает завалившийся сарай, который служит ему источником сухих дров. Заборов давно нет, с домов сорвало крыши, окна выбиты, плодовые деревья усохли. Старик то и дело жалуется...
Спрашивается, чего же ради, постоянно отказываясь от помощи, но все время ее ожидая, он так упорно не соглашается никуда переезжать? Ладно бы вариантов не было. Сам Адам не может ответить ничего более внятного, кроме как: “Лес люблю...” Так ведь лесов в Беларуси хватает. Переезжай в другую деревню, поближе к людям, местные власти готовы помочь. Неужели и любимая дочка не приняла бы? Нет и все тут!..
Мой провожатый, главный специалист администрации зоны отчуждения и отселения МЧС Юрий Бычковский, рассказывает, что даже один этот старик, который никого не трогает и на многое не претендует, порождает немало проблем.
Серьезная угроза наступает летом, в пожароопасный период. В заповедном лесу не ведется хозяйственная деятельность, природная захламленность превращает его в бочку с порохом.
— Лесной пожар при отсутствии дорог потушить крайне сложно. Радиоактивность пепла в десятки раз превышает этот показатель у деревьев. А если дымное облако “накроет” город? ЧП! — резонно замечает специалист.
Дорога, которая проходит мимо заброшенной деревни, где обосновался самосел, — транзитная. Проезжать по ней можно, а вот съезжать в лес запрещено. Однако к Адаму по долгу службы регулярно заезжают врач, работники милиции и социальной службы. Все эти люди вынуждены получать пропуска в администрации зон отчуждения и отселения и в погранкомитете. Каждый посторонний человек на запретной территории — дополнительная ответственность и головная боль для сотрудников этих ведомств.
Зона отчуждения и отселения — режимный объект. Там запрещено ловить рыбу, собирать грибы и ягоды. Даже просто находиться без особого разрешения нельзя — за это предусмотрена административная ответственность, можно схлопотать солидный штраф (не менее 1,3 миллиона рублей). Когда-то составляли протоколы и на Адама, но сейчас решили оставить старика в покое. Считают, что штрафы добьют его окончательно. Наоборот, пошли навстречу и в этом году выписали пропуск на посещение зоны.
По словам Юрия Бычковского, по закону самосел Адам Роговец не может претендовать на такого рода опеку. Однако это как раз тот случай, когда приходится отступать даже от жестких правил. Ведь есть еще и чисто человеческие законы. Не арестовывать же несговорчивого старика и не увозить силком в безопасное место. Даже далеко не каждое старое дерево, если его пересадить, выживет, а тут человек. Корнями врос в родную землю, пусть и отравленную радиацией. Может, именно она и питает его жизненной силой. Но будь Адам помоложе, несомненно, к нему применили бы более строгие меры воздействия. Увы, Чернобыль породил и такие вот “одиночные” проблемы, с казенными инструкциями к их решению не подступишься.
В тему
По сведениям специалистов департамента по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, в 2013 году в пределах зоны отчуждения и отселения находилось 114 самоселов. Сейчас их количество сократилось до 101 человека. Причина банальна: в зоне живут в основном люди преклонного возраста, и с каждым годом их становится все меньше...
