Проселочную дорогу плотно обступают деревья. Куда ни глянь — лес. О том, что здесь была деревня, напоминает лишь табличка на валуне: «Отселена в 1999 году». Таких деревень в Чериковском районе 25. В них после чернобыльской трагедии не то что жить — находиться без разрешения запрещено. Но люди живут. Без электричества, телефона. Отказались покидать родные хаты, добровольно обрекли себя на одиночество...
Остановка запрещена
«На этом месте была деревня Малиновка. 145 семей, 364 жителя». Пока я читаю табличку на камне, мои сопровождающие — милиционеры взвода по охране территорий радиоактивного загрязнения Чериковского РОВД — втолковывают притормозившему рядом водителю:
— Здесь радиационная зона, пересекать можно только транзитом, остановка запрещена.
— Можно, я камень сфотографирую, — просит тот. — Мертвая деревня — это же история...
Заезжий гость и не догадывается: в мертвой деревне еще теплится жизнь. Стоит нырнуть за поворот — и вот он, обитаемый остров. У дома пасется буренка, копошатся в траве куры. С лаем бросается под колеса пес.
— Пока Гнедовы из хаты не выйдут, сидим в машине, — инструктирует милиционер Александр Зайцев. — В зоне все наоборот. Собаки людей видят редко, поэтому злые и дикие. Зато лесное зверье непуганое, в деревню заглядывает.
— Кабаны весь огород перерыли, — ворчит, отгоняя от машины собаку, хозяин хутора Павел Гнедов. — А так ничего, жить можно. Хозяйство держим, автолавка приезжает. Дети наведываются. Дочь к себе в Питер зовет, сын — в Гродно. Но я тут родился, всю жизнь прожил. И никуда уже не уеду.
Участнику Великой Отечественной войны Павлу Артемовичу в сентябре исполнится 85 лет. Ходит, опираясь на посох. Его 78–летняя супруга почти не слышит. В их доме нет ни телефона, ни электричества. Но старики привыкли.
— Их отсюда не выманишь, — сетуют мои сопровождающие. — Так они хоть вдвоем... А есть в отселенных деревнях и одинокие мужики. Что их там держит?
Ушли в себя
Единственный жилой дом в деревне Степанов без провожатых не отыщешь. Не похож он на жилой ни с фасада, ни с торца. Рухнувший забор, грязные окна, одно из которых забито тряпками, полуразвалившаяся веранда. Не дом, а нора... И в этой норе живет 73–летний человек. Почему он до сих пор здесь, узнать, к сожалению, не довелось.
— Кирпиченко неуловимый. Из деревни редко выбирается. А как людей увидит, прячется. Боится, что выселять приехали, — объясняет помощник командира взвода по охране территорий радиоактивного загрязнения Чериковского РОВД Александр Гарцуев. — А уезжать не планирует. Корову держит. Имуществом обзаводится — стаскивает в хату всякий хлам.
Помотавшись по деревне, но так и не отыскав одинокого Плюшкина, едем дальше. К более гостеприимному робинзону — Егору Корнеенко.
Деревня Ушаки, где обитает этот отшельник, тоже встречает пугающей тишиной.
— Уж более десяти лет я тут один. Собака и та сбежала, — признается 76–летний хуторянин. — Автолавка хлеб, крупу да молоко подвозит. Пенсию в деревне Пильня, что в пяти километрах отсюда, получаю. Как соскучусь по людям, тоже туда иду.
Перебраться к людям навсегда Егору Даниловичу не раз предлагали. Но старик упрямился. «Может, и зря, — размышляет вслух. — Скотину уже не держу, картошку не сажаю. Керосинка и та прохудилась».
Одну за другой подносит старик к фитилю зажженные спички. Но керосиновая лампа упорно не хочет освещать убогое жилище. Чумазая печь, стол, старая койка, пара тумбочек — вот и все имущество Корнеенко. Даже стекол в окнах нет — почти все забиты фанерой. Единственная радость — старенький патефон.
— Что бы я без него делал? Он играет, и будто кто–то живой рядом, — приговаривает Егор Данилович, старательно вращая ручку аппарата.
«Главное, ребята, сердцем не стареть», — не запела, заскрипела заезженная пластинка, и на душе стало совсем тоскливо. Музыка, возможно, и помогает Корнеенко скоротать как две капли воды похожие друг на друга дни, месяцы, годы. Но ведь ему нужна и реальная помощь.
— Доктор ко мне не приезжает, — не жалуется, констатирует факт старик. — Как–то полез чинить прохудившуюся крышу, свалился с лестницы. Ребра несколько дней болели. Ничего, отлежался...
— Однажды он попросил, чтобы его к врачу отвезли. До Черикова доехал, а в поликлинику идти передумал. У него родственница в городе, к ней, наверное, и направился. Беда с этими отшельниками. Вам говорит, что на переезд согласен, а мы уговариваем — упирается, — уверяет председатель Вепринского сельсовета Василий Осипенко. — Автолавку к нему гоняем. Адресную помощь выделили — 650 тысяч рублей. Но каждый день мотаться в Ушаки мы не можем. От сельсовета до этой глуши с полсотни километров! Так что поедем уже с дровами. И отшельникам из Малиновки их подвезем. Им местный СПК и сено для буренки помогает заготовить. У Гнедовых квартира в Черикове. Сын несколько раз родителей к себе забирал, но они обратно возвращаются.
По словам председателя Речицкого сельсовета Надежды Зуевой, не обижен вниманием и степановский робинзон Виктор Кирпиченко:
— Близких у него нет. Братья, которые в Москве жили, умерли. Жену тоже похоронил. В ее хате хозяйничает. Условия там ужасные. Развалюха, внутри мусора куча. А ведь в этой же деревне у Кирпиченко свой добротный дом. Мы печь там отремонтировали. Уговариваем его туда перебраться. Обещает. Но не едет. И в деревню Охорь не желает. Хотя много раз ему предлагали, есть там симпатичные пустующие домики. Но человеку ничего не надо. Мы ему паспорт утерянный восстановить помогли, чтобы пенсию получать мог, адресную помощь выделили, дважды в неделю к нему социальный работник из соседней деревни ходит.
Выселить отшельников из зоны насильно невозможно. Но если ситуацию нельзя изменить, наверное, стоит изменить свое отношение к ней. Да, одиноким старикам помогают. Только помощь им нужна разная. Деньгами или продуктами дыру в крыше или окне не заткнешь...
Компетентно
Заместитель председателя Чериковского райисполкома Дмитрий Рубан:
— Отшельники не обижены. Зимой даже технику в отдаленные деревни гоняем, чтобы путь автолавке расчищала. Вскоре отправимся туда снова. Узнаем, какие сегодня у них проблемы, и обязательно поможем их решить.
Фото автора.
