Человек, который сидел за искусство

Питерского коллекционера Георгия Михайлова в СССР судили и отправляли в ссылку за то, что он собирал картины Александра Исачева, а также других современных художников

— Сразу же хочу спросить: как случилось, что вы — физик по образованию, перед которым открывались блестящие перспективы, вдруг профессионально увлеклись изобразительным искусством?

— Не вдруг. Обстоятельства способствовали этому. После окончания университета я по тем временам хорошо зарабатывал, преподавая на частных подготовительных курсах. Как говорится, залез в долги, но смог приобрести по шоссе Революции просторную трехкомнатную квартиру. В ней пели Городницкий, Клячкин, Кукин... Играли арт–оркестры, впервые заявляющие о себе рок–группы и музыканты, которые приезжали из–за рубежа. Я много лет был председателем студенческого совета в кафе «Ровесник». Общался с художниками. В одной из мастерских увидел Исачева. Он довольно вальяжно сидел в кресле: 18–летний, длинноволосый, красивый... Я даже вначале принял Сашу за девушку. Впрочем, как художник он тогда на меня особого впечатления не произвел. Творчество же истинного Исачева я впервые увидел на выставках в ДК ГАЗА и ДК «Невский», где благодаря некоторому идейному послаблению в течение двух лет проводились знаменитые выставки под названием «Газэневская культура». А первая выставка в моей квартире состоялась 12 октября 1974 года. Это была экспозиция Юрия Галецкого. Я собрал всех своих университетских товарищей — и выставка неожиданно для меня и Юрия возымела успех: купили 8 картин. Это нас вдохновило. Решили проводить еще. Но поскольку в моей квартире телефона пока не было, да и находилась она далековато от центра, установили один день — воскресенье, с 18.00 до 22.00 — когда наверняка можно всем собраться, вне зависимости от того, где я нахожусь. Даже если уезжал в командировку или в отпуск, двери моей квартиры для гостей в это время были открыты. Правда, я вынужден был письменно предупредить всех: плата ни деньгами, ни картинами, ни борзыми щенками не принимается. Дело в том, что несколько подобных квартир в Ленинграде открывались, но хозяева их не могли удержаться от соблазна зарабатывать на этом. Такие квартиры тут же прикрывали либо за незаконную торговлю (можно было получить лет 15), либо за коллективное пристрастие к спиртным напиткам.

— Георгий Николаевич, мы как–то ушли в нашей беседе от разговора об Исачеве.

— Все это тоже имеет отношение к нему. Исачев в октябре 1976 года переехал ко мне жить. Правда, еще раньше, чем Саша, переехали ко мне его картины.

— Скажите, как вы смогли рассмотреть еще только раскрывающийся талант Исачева? Что изначально привлекло вас в этом художнике?

— Саша был потрясающе работоспособен. Это была для него такая же потребность, как пить, есть... Он привлек мое внимание тем, что постоянно рисовал. У него были сотни рисунков, набросков, картин. Не хватало красок, бумаги. Я ездил, доставал. Потом покупал оргалит, холсты... Саша — самоучка, он не все умел делать, ко всему шел интуитивно, хотя и учился когда–то в минской школе для одаренных детей, заслужил даже золотую медаль на выставке детского рисунка в Италии. Но вскоре был исключен из этой школы за то, что вымыл голову хной и... порыжел. Ему предложили на выбор: либо остричься наголо, либо быть исключенным. Исачев предпочел последнее...

В Ленинграде, впрочем, Исачев быстро вошел в фавор. Появились покупатели. Это позволило ему помочь матери в строительстве речицкого дома. Он его построил, в нем умер, но никогда не жил. Брат пустил его только на мансарду, где и была мастерская. В 1976 году Наташа — жена Исачева — получила в Речице трехкомнатную квартиру. Казалось бы, все шло к лучшему. Но Сашу плотно окружала далеко не лучшая публика. Наташа героически боролась за него. Я тоже приказал ему ни в каком сомнительном виде у меня не появляться. Тем более что провокации в моей квартире следовали одна за другой. Однажды появился якобы канадский миллионер, настойчиво желавший купить картину за 800 долларов. Я отказался. Апотом один из моих друзей заметил, что у этого «канадского миллионера» пальто питерской фабрики имени Бабеля...

— Смог ли Исачев утвердиться в Питере в то время?

— Очень даже смог. Исачев любил шутить: «Я не умею считать деньги. Это за меня делает Наташа». Не знаю, как деньги, но вот учет картин она вела великолепно. И сейчас благодаря ей можно легко идентифицировать многие Сашины картины даже по фотографиям. Вот и недавно из Речицы привезли на опознание фотографию одной из картин Исачева. Я посмотрел: подпись якобы его, а работа — нет. Подделка. Все картины до 1978 года я хорошо знаю.

— Вы обмолвились, что вам однажды пришлось расстаться с Исачевым не лучшим образом. Но после этого встречи с ним были все равно?

— К сожалению, только в суде. В августе — сентябре 1979 года, когда меня судили, а картины моей коллекции приговорили к уничтожению, он давал показания в качестве свидетеля. Одним из первых подписал протестующее воззвание.

— Приговорили к уничтожению?!

— 20 октября 1978 года я открыл выставку популярного за рубежом, но опального на родине художника Михаила Шемякина. 1 марта 1979 года должна была состояться выставка «Москва — Париж». Для властей это было уже чересчур. За неделю до этого события меня арестовывают. 363 картины опечатывают, 120 — забирают в суд, из них 100 — Шемякина. И все — приговаривают к уничтожению. Это был акт запугивания. Процесс блистательно провалился: никто не дал показаний против меня. Я уходил, весь осыпанный цветами.

— Георгий Николаевич, в «Галерее Исачева» мы видели его изрезанную картину. Это память о том, что было?

— Да. Таким образом тогда власть разрезала еще шесть исачевских работ. Но одну мы не реставрировали — оставили, как говорится, в назидание.

Саша и другие близкие мне художники написали воззвание к международной общественности о необходимости спасти репрессированные картины. Потом его подписали тысячи людей. Обращение было передано корреспондентам. И возымело самый широкий резонанс. Образовался комитет моей защиты. Свои подписи поставили Ростропович, Довлатов, Буковский, Шемякин — практически вся тогдашняя эмиграция. Президент Франции Жискар д’Эстен прислал Брежневу телеграмму: дескать, зачем уничтожать картины — давайте мы их у вас купим... Это возымело какое–то действие, но решение было принято половинчатое: мои картины помилованию не подлежат, а те, которые принадлежат художникам, должны быть им возвращены. Но кто, кроме меня, знает, кому что надо возвратить? Я же к тому времени уже преодолел трехмесячный этап на Колыму, и возвращать меня в Питер для раздачи картин никто не собирался...

Квартира была опечатана. Но когда я наконец спустя 4 года возвратился, она оказалась разграбленной. Мы недосчитались 78 полотен, не стало богатейшей библиотеки, пропала прекрасная фонотека — одна из лучших в городе по тем временам. Исчезли 49 редких тогда альбомов Сальвадора Дали, смотреть которые ко мне приходили очень и очень многие. Саша тоже, кстати говоря, впервые у меня прочел Библию, хотя к тому времени уже писал картины на религиозные темы. Но ориентировался в библейских сюжетах не лучшим образом. Случались забавные проколы. У него есть картина «Маковей». Так и подписана. Когда я поинтересовался, откуда такое название, то услышал: «Это такой белорусский праздник...» Я рассмеялся и переспросил: «Вы хотя бы знаете, кто такие братья Маккавеи?»

А задачи он ставил перед собой пресложнейшие. Хотел повторить подвиг Александра Иванова, написавшего огромное полотно «Явление Христа народу». И уже сделал немало набросков головы апостола Петра.

К знаниям Исачев тянулся все более жадно, увлекся Востоком. Одним из любимых его образов стал Кришнамурти. Мне, конечно же, была гораздо интереснее его христианская тематика, особенно ранние работы. Наиболее плодотворным и удачным периодом Саши считаю 1976 — 1977–е и частично 1978 годы.

После моего возвращения с Колымы мы с Сашей восстановили отношения. Я снова ездил к нему в Речицу, но недолго. Против меня организовали второй процесс и хотели приговорить к расстрелу. Из моей квартиры исчезли 87 картин, и мне же вменили их пропажу. Все обвинение было сфабриковано. При этом уговаривали: дескать, согласитесь, что украли хотя бы одну картину, и вместо расстрела вам будет «всего» 15 лет лишения свободы. Я не соглашался и свое последнее слово говорил... три дня. В зале суда присутствовало в полном составе французское консульство. Франсуа Миттеран выражает письменно свое возмущение Горбачеву и грозит отказом от предстоящей официальной встречи с ним. Расстрельное обвинение проваливается, и я получаю 6 лет строгого режима. Начинается главная борьба — за мое освобождение.

Не стану подробно рассказывать, замечу только, что выпустили поздним вечером, в темноте, через черный ход, дабы обмануть встречающих меня. На следующий день мы вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым написали письмо М.С.Горбачеву, в котором просили разрешения на вывоз картин за границу. У меня их было 900. Я получил разрешение на все. Вывозить пришлось морем. В порту Гавра я и встречал свой груз.

— Картины Исачева в нем были?

— Были, много...

— Вскоре Исачева не стало...

— Да, о его смерти 5 декабря 1987 года я узнал в Лионе — мне позвонила Наташа. Тогда же опубликовал о нем статью в газете «Русская мысль», которая выходит в Париже. Александр прожил неполных 33 года.

— Георгий Николаевич, знаю по публикациям, что именно одно из произведений Исачева послужило поводом к созданию Фонда свободного русского современного искусства.

— Первая часть фонда — 2.150 картин — это произведения, приговоренные некогда к уничтожению, многих авторов уже нет в живых. Это — невосполнимая музейная часть фонда. Вот почему у нас не было продано ни одной картины Исачева. И не только его. Считаем их национальным достоянием. Единственный вариант, при котором можем отказаться от той или иной картины, — обмен произведениями одного и того же художника. Вторая часть фонда — значительно большая — состоит из картин ныне живущих художников. Их полотна могут быть проданы.

— Не скрою, Георгий Николаевич, мне приятно узнать, что вы не пожелали расстаться ни с одной картиной Исачева, хотя, откровенно говоря, слышать приходится всякое. Да и международная статистика о нем говорит как об одном из самых похищаемых художников.

— Насчет того, что говорит, конечно же, наслышан и я. Но повторяю: я не продал ни одной картины Исачева. Даже филиппинскому кардиналу. Даже за 250 тысяч долларов «Апостола Петра» ему не уступил.

— Не продали. А «Апостола Петра» все–таки потом украли из вашей галереи.

— Да, это особая история... В Речице, например, у Наташи украли все, что можно было украсть. Да и вообще, в родном городе его картин, можно сказать, не осталось.

— Но «Апостола Петра» я видел в исачевской галерее!

— История похищения и возврата этой картины достойна детективной повести. Сторожа галереи угостили водкой с клофелином, вырезали из рамы «Апостола Петра»... И вот однажды звонит какой–то грузин: «Вы собираете Исачева? У меня «Апостол Петр»... В общем, предлагает купить его за 50 тысяч долларов. Я ответил, что сожалею, но таких денег у меня сейчас нет. Потом он звонил еще из Владимира, Москвы, Воронежа... Там его, кстати, потом и взяли. Вскоре «Апостол Петр» возвратился на свое галерейное место. Между прочим, тот грузин, отсидев три года, пришел ко мне устраиваться на работу и спустя какое–то время исчез вместе с угнанной им машиной...

— Георгий Николаевич, я хотел бы спросить вот о чем: до сих пор на родине Исачева отношение к нему не всегда однозначное. В учебнике по истории Беларуси для 9–го класса встретил его фамилию рядом с Шагалом, хотя нередко слышу сомнения в исачевском профессионализме. Как вы думаете, что мешает признать его одним из выдающихся художников?

— Я вообще считаю, что искусствоведение — лженаука. Это нас приучили, что есть искусство правильное и неправильное. Для меня любая картина — это экран для медитации, имеющий два аспекта: рациональный и иррациональный. Рациональный — это сюжет картины, различаемый зрением. Он может быть оценен. Иррациональный — не подлежит словесному объяснению. Это ощущение, созданное композицией, цветом, фактурой. Если картина вызывает отклик во мне (я это называю, как физики, стоячей волной), когда я попадаю в резонанс этой картины и она заставляет работать мою мысль, вызывая какие–то ассоциации, — то хочется смотреть еще и еще, искать все новые и новые сюжеты.

Теперь об Исачеве. В основном «штыки» скрещиваются на его огрехах, на перегруженности картин деталями. Его обвиняют в китче. Действительно, на многих картинах есть то, что принято сейчас считать китчем. И это главное обвинение. Но никто не может оспорить то, что он — один из лучших рисовальщиков в мире!

— Можете это подтвердить?

— Конечно. Такие прописи, такие лессировки, такая их глубина... Если бы у него были хотя бы те материалы, которыми пользовались члены Союза художников... Мы случайным образом доставали для него какие–то краски, не всегда самые хорошие. С кистями тоже была проблема. Я пытался в силу своих возможностей помогать Саше. И не ему одному. Но он мне был особенно дорог. И не только своей фантастической работоспособностью, а проникновенной глубиной картин. Еще в 1988 году, когда я не был реабилитирован и считался эмигрантом, мы сделали первую Сашину выставку в Музее истории Ленинграда. Журнал «Искусство Ленинграда» опубликовал ответы на вопрос: «Ваши самые сильные впечатления в этом году?» Многие ответили: глаза апостола Петра на картине Исачева.

— Взгляд действительно завораживает. У него даже блеск живой, влажный... Расскажите о наиболее значимых работах Исачева в вашей коллекции.

— Самая значимая картина — не «Апостол Петр», а, конечно же, «Пророк» — портрет Стравинского. Это — шедевр. Чем скупее в изобразительных средствах выдержана работа, тем больше она меня привлекает. Может быть, не совсем прописаны руки, но для гениального произведения этого достаточно.

— Георгий Николаевич, существует мнение, что вы забрали, отняли у Беларуси почти все картины Исачева. Но вы, пожалуй, единственный, кто и сохранил их.

— Я вам уже говорил, что ни одной картины Исачева не продал. Осенью прошлого года я открыл в Петербурге галерею имени Исачева — к 25–летию приговора об уничтожении картин. («СБ» писала об этом. — Ред.) В ней три выставочных зала и два — мемориальных исачевских. Они будут всегда исачевскими, чья бы выставка ни проводилась.

— Как вы считаете, что в Беларуси надо сделать, чтобы воздать должное художнику Исачеву?

— Первое — выделить какой–то зал. Приобрести (это дешево обойдется) выполненные на холсте аутентичные копии его работ, чтобы ознакомить белорусских любителей искусства с наследием этого художника. У меня 350 слайдов исачевских работ. Есть профессионалы, умеющие из каждого слайда воссоздать хорошего качества картину на холсте в натуральную ее величину. Я очень хочу, чтобы Беларусь помогла мне выпустить уже подготовленный к печати каталог работ Исачева. Хороший пример показал ваш земляк — минчанин Николай Николаевич Шлома: он приобрел все аутентичные копии исачевских картин.

— Георгий Николаевич, столько трудностей, трагических дней и лет было в вашей судьбе. Стоит ли то, что теперь у вас есть, всех испытаний?

— О, конечно! Хотя никто не ожидал, что будет именно так...

— Ваша жизнь так богата событиями. Вы дружили и были знакомы со многими знаменитыми людьми. Не хочется ли записать воспоминания?

— Писатель из меня, как говорится, нулевой. Да и времени для этого нет. А знакомств и в самом деле было немало. Я знал Высоцкого, Довлатова, Виктора Некрасова, Окуджаву, братьев Стругацких, Галича, незаслуженно подзабытого.

18 моих художников представлены в Русском музее. Да, моих, — они все начинали с моей галереи, у меня жили, гостевали... Это уже факт признания. А для этого стоит жить.