Человек эпохи Возрождения

Начало

Когда-то, лет 15 назад, в Залесье работали замечательные ребята - почти легендарные супруги Женя Лис и Алесь Лось. Они с сельскими ребятишками возродили батлейку - тогда это было неслыханно! В 1989 году я как раз искал, куда бы мне уехать из Минска. К тому времени уже 10 лет отработал в реставрации. Но амбициям моим не было выхода. Единственное, что я на тот момент существенного сделал - это 2 быка в мостке возле Мирского замка.

Когда приехал сюда, сидели мы с ребятами долго - до 3 часов ночи. Думали, как дальше жить. Решили сделать проект авторской школы. Я приезжаю сюда, к ним, помогаю, на какое-то время их заменяю, а они "в карантин" уезжают в Минск - на год отдохнуть. Я ведь и раньше пытался из Минска съехать - пробовал приземлиться в Мире, потом в Щучине, в Татарщизне. Короче, мне очень надо было сменить географию.

Сделали мы этот проект. Я переехал сюда, снял хатку. В проекте нашей школы одним из главных было - создать новую традицию празднования Дней Огиньского в Залесье, да и вообще изменить здесь отношение к этой фамилии. Мы стали оглядывать усадьбу, обживать ее потихоньку. В ту пору она выглядела еще хуже - даже крыши не было. На праздник пригласили всех, кого только можно. Кажется, это был первый такой праздник на всем земном шаре. Меня поражало, что никто ничего об Огиньском здесь не знает...

Потом мы придумали игру "североафинский пасьянс". Я когда приехал сюда, путеводителем у меня была одна книга. Это "Путешествие в XIX век" Адама Мальдиса. Она-то и стала "залесской Библией". Там мы "подсмотрели" идею пасьянса: изучили, кто гостил у Огиньских, расписали роли, и - участники праздника тянули конвертики с ролью определенного гостя на балу в "Северных Афинах". Суть в том, чтобы проверить, соответствуем ли мы, хоть в каком-то смысле, тому окружению, которое было здесь 150 лет назад.

Потом Лис и Лось уехали (и больше сюда уже не вернулись. - Авт.). Я остался один. Усадьба пребывала в коме долгостроя. Потихоньку начал создавать свой театр. Конечно же - детский. Я же ходил еще и в школу, преподавал художественный труд, а на занятия частенько брал гитару. Что-то мы с ребятами пели, фантазировали. Иногда увлекался и "тупал капытам" так, что завуч как-то прибежала. Посмотрела, ничего не поняла, но сказала, что "если детям нравится, то пусть будет". Так или иначе, а я присматривался к детям. Потом предложил Ксении Майсак, учительнице музыки, вместе писать музыкальные сказки. Я ж в нотах "ни бум-бум". Хотя играю на гитаре и на флейте. Нередко приносил мелодию, она записывала ее нотами. Так у нас появилось 45 минут "Царя Ирода" - детской батлеечной оперы. А дальше - больше.

Наши музыкальные сказки мы с ребятами возили в Гузов. Поездка туда была моей мечтой - как только я приехал сюда и увлекся темой Огиньского, стал мечтать свозить своих юных театралов "Альтанкi" в Гузов, в Польшу, на родину Огиньского. Долго там все удивлялись: как это - где-то в Залесье празднуют Дни рождения Огиньского, а у них, на родине композитора, - ни сном ни духом. Теперь, конечно, и у них этот праздник стал доброй традицией. Мы там много друзей завели. Гузовский ксендз Петр Станек прислал мне множество документов, связанных с Огиньским.

Ренессанс в туалете

С тех пор и работаю в Залесской школе. Для нашего кружка мне выделили туалет, я его оборудовал, переделал. Там я занимаюсь культурой. Рассказываю ребятам про Возрождение, средневековье, Микеланджело и Рафаэля...

А репетиции "Альтанкi" давно уже проходят у меня дома. Если бы мы могли заниматься в большем помещении! Это еще одна моя заветная мечта. Тогда я набрал бы больше ребят, у них появилось бы чувство гурта, команды! Но если еще с красками выкручиваться получается - бегаю, на стороне ищу, то с помещением не выходит. Сейчас вот в профилакторий еще устроился - для отдыхающих детей кружок вести. Так они сразу 500 тысяч на краски дали!

Свои методики я не считаю новацией - просто делаю так, чтобы нам с детьми было удобнее понять друг друга. Чтобы они не слишком старались (когда ребенок слишком старается, у него получается ерунда), я сочинял песни, мы их разучивали, рисовали. Это просто форма освободить фантазию, научить понимать одно через что-то другое. Теперь у меня много таких песен. И сейчас - слышите, играют (над усадьбой по случаю представительной конференции разносится музыка. - Авт.) мою песню "Зацiрка з Залесся". Может, когда-нибудь я издам диск своих песен, так его и назову.

Дети

Неожиданно для себя я тут прижился. Не скрою - не раз подумывал о том, чтобы все бросить. Куда денусь? Да пойду торговать или в столярный цех работать. Ведь все, что делал - это для себя. Это эгоистично. Это нормально. В той степени, как человек себя уважает, остальные получают от этого выгоду. Мне просто интересно с детьми работать. Конечно, о нас с ребятами много хорошего написали. Наверное, снаружи так и выглядит, что тут "кiлбасамi вароты падвязваюць". Но внутри не так. Не так как-то.

Ну да ладно. Давайте лучше о детях. Дети - они везде дети, будь то городские или деревенские. Разница только в воспитании. Здесь искусов меньше, отрицательного меньше. А когда они в Минск учиться уезжают, там они меняются. Но я их потихоньку готовлю: не надо чувствовать себя провинциалом, цени свою самодостаточность. Я детей учил мир постигать с мелочей. Приходил с гитарой, с флейтой. Я ведь во всем самоучка. Может, потому, что в школе был не слишком усердным учеником. Я знаю, что такое быть изгоем в школе. Если ты изгой - нет тебя. А ведь изгои в большинстве своем - люди, которые средней планки не терпят. Просто нет толкового психолога, чтобы во всем этом разобраться. Потому детей я понимал и всегда был условной "оппозицией" школьной системе.

Огиньские

Я уж почти десять лет род Огиньских изучаю. Составил их родовое дерево. Самое первое, кстати, мы еще с Женей и Алесем нарисовали, тогда оно из шести персон состояло и было нарисовано на закрашенной белилами политической карте мира. В этом году книгу про Михала Клеофаса выпустил. Почему? Долго пытался найти ответ на этот вопрос. Может, потому, что в свое время я не спросил у своей бабушки и деда - откуда мой род. Наверное, это подсознательная компенсация. Нормальная любознательность - пытаться узнать, кто ходил тут раньше, где я сейчас. Что было на этом месте, где мы сейчас стоим. Сейчас я это знаю. Тут, кстати, дом садовника был.

Для меня жизнь в Минске и здесь - две разные половины жизни. Между ними нет мостика. То - до нашей эры, здесь - настоящая жизнь. Когда-то словно за границу попал, в другом мире оказался. Я захлебывался от счастья свободы и открытий. А дерево Огиньских - оно само собой проросло. Сначала я сделал "дрэва друку". К 500-летию Скорины. Выяснил - у каких народов когда первая Библия появилась. Так что первое дерево, которое я посадил, - "дрэва друку". Его потом даже украли. Значит, в том есть прок, если кому-то понадобилось.

Потом однажды меня попросили провести экскурсию. Что-то бормотал и вдруг понял - того, что рассказываю, мало. Начал собирать вырезки из газет, заметки. Все это складывал в папки. А папки сортировал по темам - гости Огиньского, предки и т.д. Вскоре уже все мои знакомые из своих собственных "вандровак" везли что-то и для меня.

В физическом смысле я, конечно, тут выживаю, но не в моральном. Мне нигде так вольно не было. Быт, конечно, бесхитростный - живу в финском "картонном" домике, обложенном кирпичом. Приходится заготавливать дрова, воду. Если в городе я "не грузился", то теперь знаю, что за наслаждение, когда из крана течет горячая вода. Одно время меня все это достало. Начал мечтать о водопроводе, прочих удобствах. Но на это нужны элементарные средства, которых нет. Я ведь деньги ищу, чтобы детей в Литву свозить или еще куда. Между прочим, открыл в себе менеджерские способности. Научился как-то раздобывать деньги, чтобы ребятам мир показать. Два раза мы с детьми съездили в Италию - на последний приют Огиньского поглядеть. Там выступали, купались - короче, как сыр в масле...

Что будет дальше? Не знаю. Усадьба умирает. Я хожу при ней, как старец. Хожу по руинам и рассказываю всем удивительные легенды. Как тут все здорово было. Каждую экскурсию. С одной стороны, я понимаю, что это хорошо, есть какая-то передача информации детям, это заставляет их думать. А с другой - я себя поводырем при слепом чувствую. Рассказываю всем, как тут было хорошо. И все глядят на безнадежные облупленные фасады...

Усадьба умирает. Я хожу при ней, как старец. Хожу по руинам и рассказываю всем удивительные легенды.