Возможно, публика и была когда–то более доверчивой, но уникальность актеров старой школы — факт неоспоримый. Историй, его подтверждающих, любой театр хранит множество. 45 лет Михаилу Петрову удавалось убеждать в достоверности происходящего на сцене не только «горох» и «редисочек» (так он называл главных зрителей ТЮЗа, малышей и тех, кто постарше), а и вполне взрослую аудиторию. Сколько раз на гастролях повторялся один и тот же сюжет: пока другие артисты готовились к спектаклю в очередном деревенском клубе, он успевал узнать у местных старожилов такие детали, что позже в зале то и дело перешептывались, пытаясь выяснить, из чьих же такой будет? Не сын ли тех самых Петровых, что за речкой живут? Специфические словечки, намеки на события, известные только аборигенам, которые он вплетал в тексты своих ролей, у многих не оставляли сомнений, что до того, как выйти на сцену, актер жил где–то по соседству. Ну не чужой ведь, точно! Хотя еще за пару часов до представления гастрольный автобус мог блуждать неизвестными тропами, заставляя волноваться пассажиров, успеют ли они к объявленному началу спектакля. Было время, когда ТЮЗ каждое лето колесил по далеким деревням и становился часто первым театральным впечатлением даже для седовласых зрителей. В дни школьных каникул юную нестоличную публику привозили сюда целыми автобусами, которые притормаживали прямо у театрального здания. «Наш Петров» — с таким заголовком в «СБ» вышел текст, посвященный 65–летнему юбилею актера, с которого театр начинался все еще для очень значительной части белорусов. В эти дни народный артист Михаил Петров мог бы отмечать 80–летие. И наверняка — на сцене своего ТЮЗа, которому оставался верен всю жизнь, игнорируя предложения других, куда более значительных подмостков. Если бы не утонул на рыбалке в 2005–м.Сердце
Дочь Юлия стала картографом, Михаил Владимирович гордился ее редкой профессией
Он был отменным пловцом. Юлия Нестеровская, дочь актера, вспоминает, что и то роковое озеро в Острошицком Городке он переплывал не раз. Медики подтвердили: Михаил Петров не утонул. У него остановилось сердце.
— Он был в очень хорошей физической форме. В одно время, когда карате было в моде, театр пригласил тренера, и потом отец занимался самостоятельно. Не помню случая, чтобы он пожаловался на здоровье. Лишь однажды пришел домой неожиданно тихий: «Спроси меня, где я сегодня был? В реанимации!» Оказалось, стало плохо с сердцем, театр вызвал «скорую», но как только отпустило, отец ушел из больницы под подписку. Мол, как так — спектакль на выходе, а он заляжет болеть? «А зори здесь тихие...» публика так и не увидела. На сдачу спектакля худсовету я привела своих коллег, совсем не театралов, никто из них и не рассчитывал увидеть в ТЮЗе такое: взрослое и настоящее. Но премьера обернулась прощанием.
В фильме «Дубровский»На каждой репетиции отец выкладывался в полную силу. Потом я не раз вспоминала восклицание, вырвавшееся у него раз за ужином. Сглотнул ком в горле и произнес: «Сил моих больше нет этих девочек хоронить, все сердце в клочья». И вдруг реанимация... Наталья Башева, режиссер постановки, позже, будто оправдываясь, говорила мне, что просила его только реплики подавать своим партнершам, не сомневаясь, что Петров и без долгих репетиций сыграет как надо: «Но опять вижу, как он рвет душу, снова переживает все, будто впервые». Столько всего сошлось. Отец никогда не позволял себе халтурить. А тут такая роль — как он был счастлив, когда ее получил! И, конечно же, не мог подвести «своих девочек», молодых актрис, которые также очень ждали эту премьеру. Не говоря уже о ветеранах — для этих людей он готов был на все.
Овации
Отец Михаила Петрова погиб в самом начале войны. Мать, оставив сына в деревне на чужих людей, ушла в партизаны. Дети, старики и животные, которыми ограничился тогда его детский мир, всю жизнь были для Михаила Владимировича ближе, понятнее и дороже прочих — и на сцене, и далеко от нее. Первых «дедов» он начал играть еще совсем юным, перевоплощался в них тысячи раз, и каждый раз это были очень разные роли. Но — мудрые, трагичные или комичные — все старики Петрова вызывали неизменное сочувствие. То же, что переживал он сам, наблюдая за прототипами своих героев на улицах, в автобусах или магазинах. Дочь была свидетельницей этому многократно:
«Про Красную Шапочку»— Он очень любил стариков, жалел их невозможно. Обычная история: заходим в гастроном, отец замечает бабушку, которая выкладывает на весы два помидора, тут же просит продавца «доложить до килограмма», оплачивает покупку и уходит. Как все актеры, он, конечно, любил внимание, но здесь ему не нужны были овации.
В кино он снимался немало, но белорусских актеров тогда редко приглашали на полноценные роли. Заурядная ситуация, когда у кого–нибудь из российских звезд «на подпевках» два наших народных артиста, и часто один из них — мой отец. В картине «Любить по–русски» от его героя остались считаные кадры, хотя материала сняли много, и работал он с большим воодушевлением. Когда я посмотрела фильм, не удержалась от замечания, как же обидно — почти все вырезали. «Зато когда я играл эти эпизоды, мне вся площадка аплодировала, а это дорогого стоит!» — возразил отец.
Такие разные лица в сказках Леонида Нечаева: «Проданный смех»Курица
— В спектакле «Ищи ветра в поле» «играла» настоящая курица, в Доме юннатов взяли. До новогодних праздников прямо в театре она и жила. И тут — длинные выходные, все по домам, а курицу куда? Решили было закрыть в гримерке, но он возразил: «Как можно, она мой партнер!» И забрал домой. Курица осталась у нас. В дни спектаклей отец на городском транспорте отвозил ее в театр и обратно, лечил ей насморк, потом у нее еще цыплята появились — отдали в Дом юннатов. А однажды она умерла. Что–то проглотила, упала, не шевелится. Я рыдаю, отец в растерянности повторяет, мол, как же это, нельзя вот так. И вдруг хватает эту курицу, хлопает по животу и делает ей... искусственное дыхание. Курица дергает лапой, другой, вскакивает, отряхивается — и пошла по своим делам как ни в чем не бывало.
Микола в «Купальской ночи»Но срок жизни спектакля оказался намного длиннее куриного. «Партнерши» менялись и неизменно «прописывались» в нашей квартире. Несли яйца, летали по комнатам (все были бентамками, а они неплохо летают). И послушно выполняли команды отца.
Срок жизни спектакля «Ищи ветра в поле» оказался намного длиннее куриного
— В детстве я не осознавала, насколько необыкновенным человеком был мой отец, думала, так живут все. Скажем, заходит ко мне в комнату. Я вижу, что это мой папа, никаких масок он не надевал, максимум что мог накинуть на себя — плед. И начинает говорить голосом Бабы–яги, не меняясь в лице, а мне страшно до ужаса. Или смешно до колик. Моя дочь не даст соврать. Позже и она испытала на себе всю силу его актерской убедительности.
Театр продолжался даже дома, причем и здесь отец не халтурил. Каким замечательным Карлсоном он был когда–то! Очень любил эту роль и, встретив маленького ребенка, мог войти в образ даже на улице или в скучной магазинной очереди, не смущаясь, что родители часто его не понимали. Зато дети включались в эту игру на раз–два. А как возражал, когда я начинала размышлять, что пора бы его внучку начинать учить музыке или отдать в какую–нибудь школу раннего развития: «Только когда сама захочет. Дети должны расти, как трава». Я пыталась спорить, а вдруг ребенок ничего так и не захочет? «Значит, ему это не нужно. Как трава».
Как он жалел, что не видел, как я росла! Репетиции, вечерние спектакли, после которых родители возвращались домой, когда я уже спала. Мама, Светлана Владимировна Воронкова, была художником–гримером и главным папиным критиком — к ее мнению о своих ролях он прислушивался в первую очередь. «Если бы я раньше знал, как это здорово!» — восклицал, наблюдая за внучкой. И они вместе ползли к «большому каньону» в другую комнату — для моей дочери сочинялись новые сказки.
Кадр из фильма «Колесо»
— У него все получалось. Самостоятельно шил себе брюки (был стилягой в своем Волковыске в юности), мастерил нам с мамой эффектные туфли, в которых мы долго ходили. А когда мама купила себе вязальную машину, увлекся и начал вязать. Рисовал прекрасно. Только акварели отсырели на даче, не дорожил ими. Кстати, дачный домик он также построил сам, шутил еще: «Мне весь Советский Союз помогал!» Мы тогда жили на Куйбышева, и в соседнем дворе была мастерская от завода «Горизонт», куда возвращали бракованные телевизоры в ящиках со штампами чуть ли не всех советских городов. Из этих выброшенных ящиков отец и возвел нашу дачу. Причем ездил туда исключительно на велосипеде.
Окончив Белорусский театрально–художественный институт, Михаил Петров получил распределение в ТЮЗ — большим сценам тогда нужны были «герои», а на «героя», по мнению худруков и режиссеров, он никак не тянул. Годы спустя те же большие сцены приглашали его насовсем (время от времени Петров играл в спектаклях Горьковского и Купаловского театров), но он предпочел остаться там, где публика видела его чаще в образе кота или сказочного деда, а если в пьесе Шекспира — шутом. Как верный своему цирку коверный, обладающий талантами фокусника и эквилибриста, но остающийся клоуном. Найдите в интернете по случаю юбилея Михаила Петрова забытую короткометражку 1977 года «Колесо» с его единственной, берущей за душу главной киноролью. Вспомните несуразного Миколу из фильма «Купальская ночь», его такие разные лица из киносказок Леонида Нечаева, старавшегося собрать в своих картинах всех любимых актеров. Мало, конечно, осталось, и жаль. Но клоуны и за короткое время успевают сказать очень много. И помнят их долго.
cultura@sb.by
