На интервью к мастеру–печатнику Молоткову без знакомства не попасть. По крайней мере, меня готовили «по цепочке»: один позвонил другому, тот третьему... Почему такие «реверансы», добивалась я? А Молотков славится суровым нравом, резким словом и большим мнением о себе... Тогда я проявила еще больше инициативы и все–таки познакомилась с мастером–печатником Молотковым. И, забегая вперед, вот что я вам скажу: он имеет право на гораздо большее, чем суровый нрав, резкий слог и уважение к самому себе. Потому что, во–первых, происходит из редкой породы рабочих–интеллектуалов, рабочих–творцов и, во–вторых, как следствие, наравне с известными нашими графиками Натальей и Георгием Поплавскими, Арленом Кашкуревичем, Александрой Последович, Еленой Лось, Борисом Заборовым является создателем белорусской графики, литографии, офорта. Именно так, вместе: они, многие художники, и он, один мастер–печатник.
А теперь по порядку. Такой старинный способ печати, как литография, сейчас вытеснен офсетной печатью и остался в основном только в изобразительном искусстве. Остался благодаря редким художникам и мастерам–печатникам, которые еще не утратили навыков этой сложнейшей техники. Процесс создания литографических картин очень трудоемкий, почти на всех этапах ручной, а значит, по сегодняшним меркам очень дорогой, практически антикварный. Литографию в Европе можно напечатать лишь в нескольких столицах: в Берлине (кстати, это их, немецкое, 200–летней давности изобретение), в Вероне, Париже и Праге. Потому, когда иностранные художники знакомятся с белорусским мастером Молотковым Дмитрием Васильевичем и его работой, они впадают в состояние потрясения: скорость и качество исполнения заказа им кажутся немыслимыми! Кстати, они совершенно правы: то, что делает наш печатник, — уникально. Сам он тоже знает себе цену. И знаете, это тот редкий случай, когда приятно видеть человеческое честолюбие.
— ...Со времен Рембрандта ничего не изменилось — ручной, средневековый труд. Ну, может, рисовать стали хуже... А дело печатника — мое дело — такое же, — говорит с легкой усмешечкой мастера экстра–класса Дмитрий Васильевич. Он показывает аккуратно сложенные у стен огромные камни–плиты, которые ежедневно приходится ворочать вручную, несмотря на вес... На старинные станки, у которых он «танцевал» неделями, восстанавливая... И сетует на первобытный холод в мастерской художественного комбината, где в стенах — трещины, в окнах — дыры, а в кране в любое время года — только холодная вода...
— А с чего начинается литография? — интересуюсь я азами.
— Все упирается в камни. Они очень дороги. Это специальный, плотный известняк, разрабатываемый только в каменоломнях Германии. Художник рисует на камне, я обрабатываю рисунок химическим способом — травлю его, затем накатываю краску, кладу бумагу и — под пресс. Рисунок переходит на бумагу — желательно, чтобы «прима», с первого раза, тогда он «дышит». Но если запорол, допустил малейшую ошибку, можно плохой краской и рисунок уничтожить, стравить, и камень испортить.
— Но это же такие глыбы! Как их можно испортить?!
— Человек неопытный часто ломает камень пополам — под давлением пресса его пережимают.
— Сколько камней вы сломали?
— Я скажу честно: один и... один. За всю жизнь. Все, что вы видите в этой мастерской, я сам собирал по разным типографиям: на площади Свободы, например, была немецкая типография — там во дворе зарыли камни еще после войны. Из Риги кое–что привезли... А сейчас новую мастерскую организовать невозможно — камней нет. Если покупать, то за огромные деньги.
— Как шлифуют камень?
— О, вот самое страшное — это шлифовка. Постоянно льется холодная вода, и под ее струей два камня трут друг о друга руками (!), создавая нужную текстуру на поверхности. Это тяжелый труд, для этого должен быть помощник–шлифовщик. Но я все делаю сам.
— Как же вы привыкли к такому тяжелому труду?
— Постепенно. Есть такой идиотский фанатизм — работой называется. Во время шлифовки камни посыпают корундом (минералом), чтобы сделать идеальную зернистость — ни царапин, ни ямочек, ни сколов. Ведь все потом отразится на рисунке. Опять ручной труд, опять свои хитрости: в какую сторону шлифовать, чтобы вышло максимально качественно. От времени шлифования — тоже разные художественные эффекты. Можно сделать камень мелкозернистым, можно крупно — тогда получишь имитацию рисунка углем. А теперь еще популярна размывка, имитация акварели. Тут уж без знаний вообще не обойтись. Очень сложно. По канонам литографии размывка вообще–то не должна получаться. Но есть свои секреты... Почему и приезжают ко мне из Армении, Москвы, Германии. Да и многие наши художники практикуют эту технику только потому, что есть кому печатать.
— Вы задумывались об учениках?
— А что, разве есть в документах мастерская Молоткова? Такой мастерской в союзе художников не существует! Раньше — да, была экспериментальная мастерская, деньгами обеспечивала Москва. А теперь я числюсь за художественным комбинатом — рабочим. Вообще, скоро литография у нас может исчезнуть как техника. И мы будем ходить в музеи и спрашивать: «А что это? Рисунок на камне? На кирпиче, что ли?»
— А где вы этому ремеслу обучились?
— Нигде. Сам.
— А если бы к вам пришли ученики, с чего бы вы начали?
— Я б не стал их учить — неблагодарная работа.
— Тем не менее я слышала, как художники с большим пиететом о вас отзываются.
— Пока художник здесь ходит, он — человек. Но как только садится в кресло председателя союза, хуже начальника не найти. Меня всегда лишают премий квартальных. Говорят: «Трэба зарабiць». Или: «Мы строим котельную». Ну, слава Богу, хоть мои деньги идут не на ветер, а на котельную... Не хочу быть нескромным, но скажу: я был лучшим мастером Союза художников СССР, возглавлял комиссию по материалам, меня приглашали в творческие командировки, на пленэры. Во всех союзных республиках печатники были членами союза художников. Меня не удостоили. И звания «Заслуженный работник культуры» тоже не удостоили.
— Дмитрий Васильевич, расскажите немного о своей трудовой биографии.
— Я здесь с 1962 года. Уходил несколько раз... Возвращали. А начинал еще в типографии имени Сталина. Вообще–то я работаю с 13 лет.
— Как же случился переход от рабочего к мастеру художественной литографии?
— Однажды художественному комбинату поручили напечатать портреты членов политбюро. На весь Советский Союз! Требовалось качество, требовались мастера. Рисовать взялись художники большие: Волков, Ахремчик, Зайцев — наши самые–самые. Микояна рисовать, Косыгина, Подгорного, да... А печатать кому?
Попросили заняться, я считался уже неплохим печатником. Что ж, литературу почитал, что–то в книжках нашел, что–то сам придумал. Начались поиски. Стали обращаться ко мне художники: кто просит напечатать литографию, кто — офорты. Они и стали толкать меня на творчество. И пошло...
— Какую технику любите больше всего?
— Я все люблю. Художник приходит ко мне иногда без эскиза — я, в принципе, уже знаю, кто на что способен, просит подготовить камень. Это главное. Меня не интересует тема — интересует манера исполнения: размывка тушью или просто штрихование, или выскребание по камню. Тоже тяжкий труд, но есть такие упертые люди, для них это — медитация. Радость эксперимента. А потом еще цветная литография. Значит, проблема совмещения цвета — чтобы каждый на своем месте. Легко можно испортить работу, если не знать, что с чем смешать. Все дело в добавках к типографской краске.
— Из чего добавки?
— В этом весь секрет. Олифы, лаки...
— Вот как... А вы встречали художника–графика, который знал больше вас?
— Нереально! Это как сидеть на двух стульях. До меня наши художники ездили печататься в Москву, Ленинград. А потом, наоборот, из Москвы и Ленинграда к нам стали ездить! Но сейчас — все, хочу уйти. Все здесь разваливается, никого это не волнует: улицу в дырах видать — температура в литографской должна быть не менее 20 градусов и 60 процентов влажности. А здесь зимой 12, а то и все 9.
— От фанатизма разве так легко избавишься? К тому же вы хорошо выглядите...
— На холоде застыл!
