Откуда ни посмотри на райцентр Ушачи, а костел виден. Выше только телебашня, да и то она не в самом городском поселке, а за несколько километров.
Строить красный костел начали в 1908 году, а закончили в 1913–м. Но недолго звучала музыка и молитвы католиков. В 1932 году костел Святого Лаврентия закрыли. Ксендзов, служивших в нем, сослали на Соловки. Кто закрывал костел — вопрос излишний. Тот, кто тогда все закрывал и открывал, тот, кто утверждал, что Бога нет. А раз Бога нет, то и костелы с церквами да синагогами не нужны...
Отвлекся на политический пафос — вернемся на землю. В Ушачах есть клуб, школа, аптека, универмаг, прокуратура, милиция, банк, музей, райисполком, кафе, магазины, базар, больница... Забыл, еще стоит на площади бронзовый памятник вождю пролетариата, но это скульптура, а костел — архитектура... Это я к чему перечисляю, а к тому, что ничего более значительного и величественного, скажу даже — более красивого, чем костел Святого Лаврентия, с 1913 года в Ушачах построить не удалось.
Исторические факты таковы. Закрыли костел, как я уже сказал, в 1932–м. Правда, с 1941 по 1944 год службы шли — нацисты в пику коммунистам хотели показать себя с лучшей стороны... Потом оккупантов изгнали. Но советская власть по–прежнему была нетерпимой к верующим. Как закрыли в 1944–м, так и стоял храм, разрушался. И если бы такой ход времен продержался еще лет двадцать–тридцать, то и восстанавливать бы уже стало нечего. Фотографии не врут. Краснокирпичная руина возвышалась на пригорке, над речкой Ушачкой. Окна выбиты, рамы выломаны, крыша провалилась, башни и стены разрушились, штукатурка с росписями обсыпалась. Зрелище руин хоть и романтичное, но печальное, а под косым осенним дождем гнетущее.
Потом и советская власть исчезла вместе с Коммунистической партией. Беларусь стала государством самостоятельным... И разрушенный костел передали верующим. Первая служба прошла в 1999 году, и костел начали восстанавливать. Местная власть не запрещала и не мешала ушачским католикам поднимать из руин свой храм...
На Витебщине, обращаясь к мужчинам, говорят Петрович, Эдуардович, Николаевич, Александрович. Есть в таком обращении что–то домашнее, свойское, белорусское. В городе такое услышишь редко. Так о местных начальниках говорят, о людях уважаемых. А вот ксендза называют «пан ксендз».
Перед встречей с пробащем костела мы с дочкой вокруг храма походили, пофотографировали. Внутрь заглянули. В храме все чистое, белое, скамьи деревянные, много солнца и яркого света. Празднично и величественно. Несколько человек стену красили.
Найти ксендза труда не составило. Его новый дом — плебания — ровно напротив костела. Ежи Майка встретил меня и дочку в домашних тапках, джинсах и рубашке в клетку. Сразу в дом пригласил, чаем принялся угощать, фотографии на компьютере показывать.
Ежи — мужчина молодой, общительный и откровенный. За большой стол нас усадил. Говорил забавно на гремучей смеси белорусско–польско–русского языков, в которой и местные ушачские словечки проблескивали.
«В костеле вечно есть Бог и ремонт... — шутливо и серьезно пояснил пан ксендз и продолжил: — Я здесь с 2002 года. Когда приехал, то ни крыши, ни окон на костеле не было. Прихожан у меня двадцать человек. Это активных, тех, кто каждое воскресенье на имшу приходит. Не удивляйтесь количеству. Это так и в Польше, если пропорцию составить от количества населения».
О своих предшественниках ксендзах Ежи Майка говорит с уважением и почтением. Даже продемонстрировал фотографии, на которых изображены его предшественники во время самых первых и трогательных служб. Затем принялся рассказывать о том, как немецкий фонд принял решение о выделении денег.
«Один из моих предшественников — ксендз Мечислав — взял на себя ответственность за деньги, выделенные фондом на восстановление костела. Но у фонда есть обязательное условие, что двадцать процентов денежных средств должно быть собрано самими прихожанами или пробащем.
Приходит учительница из музыкальной школы, на синтезаторе играет. Католиков в Ушачском районе около тысячи. Есть много старых людей, тех, кому и за семьдесят, и за восемьдесят лет. Но многие в костел не ходят, далеко добираться, да и возраст — тяжело. Ожидать от них помощи не приходится. А вот эти двадцать человек, которые ходят, — люди активные. Вы же заходили, видели, стены красят. Люди работают бесплатно. Для того чтобы собрать деньги на ремонт, мне приходится ездить в Польшу и там проводить имшу, собирая пожертвования. Да, это правда, что даже украшения золотые люди иногда жертвуют на восстановление нашего храма».
Мальчишка местный, тоже прихожанин, за компьютером сидел, в игру играл, на наш разговор внимания не обращал. Ловко двигал «мышкой», губу покусывал, за виртуальной жизнью следил.
«Я родился в Польше, неподалеку от Кракова. Семинарию окончил в Кельцах, это между Краковом и Варшавой. У меня три сестры и один брат. Мама есть. Я к ним часто езжу. Когда отправляюсь деньги собирать, то обязательно и маму проведываю. Ей уже семьдесят три.
Большой разницы между Ушачами и маленькими польскими городками почти не ощущается, так же, как жизнь в городе и деревне. А вот деревни в Беларуси победнее. Вот такие дома, как этот мой, в моей деревне стандартные. Я его за образец и взял. Там, где я вырос, почти сто домов, а на земле работают только пять семей, остальные в город ездят или свой маленький бизнес имеют.
Местная власть нам всегда помогает. Конфликтов за то время, что я здесь, никогда не было. Вот надо было дорогу у храма отремонтировать — сделали».
Ежи показывал фотографии своей семьи, племянниц и сестер, которые с удовольствием приезжают из Польши к нему в Ушачи. Даже признался, что хваленые Мазовецкие озера у него на родине уступают по красоте и чистоте воды местным — лесным. Что когда перед его племянницами стоит выбор, где проводить летние каникулы, то они почти всегда выбирают Ушачи.
Когда дело дошло до фотографии в газету, то ксендз немного смутился. Он попросил время, чтобы облачиться в черную сутану.
Он стоял на фоне отстроенного храма и улыбался. Я сделал несколько снимков.
А на следующий день мне позвонила одна из прихожанок костела Святого Лаврентия. Она рассказала, что их ксендз уезжает в Южную Америку, в Боливию. И там ведь надо костелы возводить, и туда надо слово Божье нести.
И я понял, почему ксендз Ежи Майка был таким сентиментально–грустным...
Не хочется ему уезжать за море–океан. Привык он и к своему храму. К людям, к белорусским пейзажам, к Ушачам, к озерам и лесам. К дому, который построил сам, куда приезжали его сестры и племянницы. Но священники, как солдаты, люди подневольные. Он будет служить Богу там, где это необходимо, там, куда его пошлет «на послушание» католическая церковь.
А на его место прибудет белорус Владимир Пугач, выпускник пинской семинарии.
А в восстановленный и поднятый из руин храм будут ходить люди.
Это локальная картинка одного из маленьких белорусских городков, каких много. И когда мне говорят, что храмы разрушаются, то хочется выругаться и напомнить, что было не так давно, каких–то двадцать лет назад. И сказать: «Послушай, Петрович, Казимирович, Семенович, купи билет Минск — Ушачи, не очень дорого стоит. Сядь на маршрутку и сгоняй в маленький и аккуратный городской поселок. Посмотри, как люди живут, глянь на восстановленный костел Святого Лаврентия, на православную церковь, молельный дом... И не дури мне голову...»
Ушачи — Минск, 2009.
