Накануне в Хатынь пришел партизанский отряд «Мститель». Партизаны переночевали в деревне и утром пошли на шоссе, чтобы устроить там засаду.
В нее попали полицейские 118-го батальона, расквартированного в Плещеницах. Дальнейшие события в деревне известны…
Но история Хатыни все еще пополняется новыми подробностями. Жители соседних деревень в тот день наблюдали зарево в Хатыни и слышали страшные крики жертв. Их воспоминания дополняют жуткую картину. Сегодня эти сведения очень важны.
Нина Корнеевна Емельянова родилась в соседней с Хатынью деревне Мокрадь и жила здесь во время оккупации. Рассказывает, что хатынской жертвой стала и девушка из Мокради. Из воспоминаний Н. Емельяновой: «Как в Хатыни начали стрелять, мы все из деревни кто куда бегли. Это было после обеда, в Хатыни стрельба началась где-то часа в четыре. Мама нас одела, и мы побежали на смолзавод. Тогда леса между деревнями не было, и Хатынь видна была из Мокради. Белякову Нину на ходу пулей убило. Она воду несла на коромысле, а мы как раз бежали, и пуля в нее попала — ведра упали, и она упала. Мы побежали дальше, а мать ее стоит и все это видит. Мы ей говорим: «Тетя, ваша Нина упала». Когда ее потом хоронили, то увидели, что пуля прямо в сердце попала. А пули летели одна за одной. Стреляли очень сильно. Мин не было слышно, только пули летели и в снег шлепали. Партизаны убегали. Тогда партизанку убило, она тут на огороде была похоронена. Деревенские потом ее похоронили. После войны ее перезахоронили в братскую могилу в Камено.
Хатынь запалили в начале седьмого. Когда гнали их палить, то там такой крик был, такой стон был. Было страшно. Я как приду в Хатынь, то все это вспоминаю… Как раз уже стемнело, мама запрягла коня и приехала на завод этот, забрала нас, детей, и мы поехали домой. Оделись тепло, взяли с собой что могли и поехали в лес.
А потом за ночь все из деревни в лес
уехали. Утром уже никого не было. Мужчины верхом на коней садятся и поедут поглядят вокруг. Есть там в лесу, как ее называли, Крутая гора. Примерно четыре километра отсюда на Юрковичи она находится. Если на ту гору залезешь, то глядишь и кажется, что до нашей деревни рукой подать. И вокруг много деревень видно. Там две горы сходятся, и лощина есть в этом месте. Там вся деревня собралась, и разложили огонь. А дети ж были, спать надо ж было лечь детям. Лапки секли у елок, настилали, шмотки ложили и так спали до утра. А потом туда пришли партизаны. Их немного было, может, человек восемь или десять. Один так крепко ранен был, а другой легче. Их там перевязывали. Эти партизаны посидели и поговорили возле костра. Они рассказывали, что мины заложили, что так случилось, что отдыхали в Хатыни и немцы туда пришли. Они там с нами не ночевали, забрали раненых и ушли в отряд. Немцы все уехали из Хатыни. Стало тихо. Молодые мужики сели верхом на коней и поехали в Хатынь. Люди сожженные там были. Потом через несколько дней ямы выкопали и похоронили их там, где спалили.
Как спалили Хатынь, никто тут в Мокради постоянно не жил, все жили в лесу. Приходили поздно, запрягали коней и сеяли ночью. Помню, с мамой выбирали картошку ночью. А нашу деревню спалили в сентябре 1943 года, потом мы в лесу в землянках жили…
Хатынцы и мы все ходили в школу в Селище, там четыре класса было, а восьмилетка была в Камено. Первый год при немцах еще ходили в школу. В Селище учительница была Нина Петровна, ее направили сюда на работу. Она была похожа на еврейку. Осенью 1941-го приехали немцы, взяли ее прямо с урока, вывели за сарай и расстреляли, а мы на уроке сидели. После этого в школу уже не ходили. Как приду в Хатынь, читаю фамилии, вспоминаю: мы же вместе в школу ходили с этими девочками…»
Случайно оказались в Хатыни в тот день и жители Мокради Антон Довгель с сыном. Об этом рассказал его внук Александр Довгель: «В тот день утром мой дед Антон с девятилетним сыном Борисом пошли в Хатынь к своей сестре Юзефе Дражинской. Она проживала там с двумя детьми. Они пошли попилить дрова, помочь ей. Там они и погибли».
Часто вспоминала и рассказывала своим детям о том дне Устина Емельянова: «После обеда это было. Услышали, что стреляют в Хатыни. Партизаны бежали, и мы ходу дали в лес. Страшно было, когда этот черный дым пошел и так строчили в нашу сторону. Взрывов никаких мы не слышали, пушек не было. Ночевали в лесу. Холодно было, снег таял, сгон зимы был, вода. Но от страха было нехолодно. В лес все поутекали. Каминский, обгоревший, забежал в Морозовку, там его лечили. Хатынцы ходили с нами в школу в Селище. До войны Хатынь была в нашем колхозе «Чырвоная зорка». Вместе работали. Мы на вечеринки в Хатынь ходили, танцевали вместе… Я в Хатыни работала, много людей раньше туда приезжало…»
Интересные подробности рассказала жительница деревни Морозовка Мария Масловская (Рабецкая) 1931 г. р.: «Во время войны мы жили на хуторе Юрка, так его называли по имени старшего из трех братьев. Три брата Рабецкие там выкорчевали лес и кусты, поле сделали и дома построили. Он был недалеко от Хатыни. Мой отец Иван Рабецкий на смолокурном заводе до войны работал. Видели пожар, видели, как Хатынь горела. Партизан человек 20 через наш хутор шли. Забегали в хату, просили одежду.
Каминский сам пришел к нам на хутор, весь обгорелый. Все плечи у него обгорелые были. Он рассказывал, что сарай запалили, дым пошел, и он из него выполз с сыном. Откатился от сарая. Сына сюда не привозил, сын там помер. Батька на маму говорит: «Дай ему одежду одеть». Каминский назавтра утром пришел к нам. Он лежал, бедный, и стонал — такая боль была. Тут палец опечешь — и болит, а у него все плечи обгоревшие были. Он две недели был у нас, батька его лечил.
У нас еще тогда овечки были. Батька стал его лоем мазать — овечьим жиром. И стало запекаться немного, лучше стало. Потом приехал его швагер и забрал его. Говорили, что в Логойск в больницу повезли… Потом и наш хутор в блокаду немцы сожгли. Трудно очень тогда было. Голодали: крапиву, траву ели…»
Людям, пережившим войну, даже сейчас, спустя много лет, тяжело вспоминать о тех трагических событиях. Голод, холод, потеря близких и односельчан дают о себе знать. Но нам нужна эта память, чтобы такое больше не повторилось нигде и никогда. Хатынь не одна. Каждые полминуты в мемориальном комплексе раздается печальный и пронзительный звон колоколов. Они звонят над сожженной деревней, звонят над Беларусью…
Александр ПАВЛЮКОВИЧ
