Более 35 лет пьесы известного драматурга, заслуженного деятеля искусств Беларуси, лауреата премии Ленинского комсомола (1984), Государственной премии СССР (1985), премии Союзного государства в области литературы и искусства (2002), председателя Белорусского союза театральных деятелей Алексея Дударева не сходят со сцен театров Беларуси, России и зарубежья. Не меркнет с годами и народная любовь к фильму «Белые росы», снятому Игорем Добролюбовым по сценарию Дударева. Всего по сценариям Алексея Ануфриевича создано 16 картин, а произведения переведены на многие языки мира. Центральное место в его творчестве занимает военная тема, а также исторические события, актуальные вопросы духовного поиска в современном обществе. 6 июня Алексей Дударев будет принимать поздравления с 70-летием.
— Для вас художественная правда и правда жизни одно и то же?
— В художественной правде правды больше, чем в жизненной правде. Она дает перспективу, объем, развитие, указывает направление, по которому надо двигаться. А жизненная правда к человеку привязана просто физиологически, а искусство физиологией пользоваться не то что не должно, а не имеет права.
— Вы вспоминали один пример, как актриса Людмила Чурсина в Театре Советской Армии в спектакле «Рядовые» удивила вас белым шарфом в наряде… Такого шарфа просто не могло быть, если ставить спектакль по «правде жизни»…
— Она вышла в белом шарфике до пят, и такого быть не могло на самом деле на войне, это скорее гипербола, образ… Так не было, но так могло быть. Это больше говорит о человеческой душе героини, работает на тему. Ведь женщины и на войне оставались женщинами. И стремились быть красивыми.
— Вы ощущаете себя частью поколения?
— Естественно, куда же я денусь. Мое поколение — это те, кто родился в 1947—1950 годах. Иногда называют наше поколение «дети Победы», но для меня мы все еще дети войны, потому она, война, еще долго грохотала в людях. То, что происходит с человеком, потом еще долго не замолкает… Появление «Рядовых», «Не покидай меня…» и других произведений на военную тематику для меня не случайно. Эта тема жила во мне, она не могла не жить. Я — сын фронтовика, говорю это без всякого пафоса, сын женщины и брат сестер, которые на протяжении четырех лет могли просто сгореть в одной из белорусских Хатыней.
— Ваши однокурсники и однокашники — Татьяна Лихачева, Геннадий Шкуратов, Виктор Гудинович — реализовались на все сто процентов?
— Наш курс удачный. Среди нас все, кто остался — видите, я говорю уже «кто остался», — служили или служат театру. В разной степени, как и положено в жизни, у кого-то вышло лучше, у кого-то — скромнее. Кто бы мог подумать, что мои пьесы будут ставиться в Малом театре, Театре Советской Армии, театре имени Моссовета и театре на Таганке… Если бы мне в студенческие годы кто-то про это сказал, я бы просто засмеялся. Потому что где-где, но на Таганке… Это, что называется, не мой уровень… Но поставили в театре, где работал Владимир Высоцкий… И в БДТ ставили. И своих героев из «Вечера» я слышал на латышском, украинском, молдавском, болгарском языках. Я помню «Вечер» ставил Михай Волонтир. Помню, раздается звонок по городскому телефону, в середине 1980-х годов, тогда мобильников еще не было: «Здравствуйте, я хотел бы поговорить с Алексеем Ануфриевичем…» До боли знакомый голос! Когда он представился, у меня трубка чуть не выпала из рук, знаменитый Будулай из любимого многими телевизионного фильма! У него были какие-то вопросы по «Вечеру», он хотел приблизить к реалиям молдавского села, что-то изменить, но в местном отделе культуры сказали, что делать этого нельзя, авторское право и так далее… Я сказал: «Твори, как хочешь! Сокращай хоть до одной страницы, ты талантливый человек, а талантливый человек может сделать только лучше! Если хочешь, побегу и сейчас же дам телеграмму твоему начальству!» Почему-то сразу перешел с ним на «ты», хотя панибратством никогда не страдал и страдать не буду. «Да нет, теперь я думаю, они мне поверят», — ответил Волонтир. Потом мы познакомились на каком-то театральном съезде. Чудный человек, совершенно не похожий на экранного Будулая. Настоящий актер. Мне одна моя родственница, посмотрев спектакль «Не покидай меня…» во время показа в Дубровно, сказала, может быть, главный комплимент в моей жизни, я там играл Полковника: «Леша, ты настоящий!»
— А звонок Товстоногова помните?
— Он застал меня дома на кухне, мы разговаривали с одной актрисой. И вдруг звонок: «С вами хочет поговорить Георгий Александрович Товстоногов…» И его голос: «Алексей Ануфриевич, мы почитали вашу пьесу «Рядовые» и готовы ее ставить…» Только и мог сказать: «Спасибо!» Когда актриса, которая была в гостях, спросила, кто звонил, и я сказал, что Товстоногов, она заплакала. У нее потекли слезы… БДТ три раза обращался к моему творчеству: они поставили «Порог», «Рядовые», пробовали поставить «Свалку», но до сцены спектакль не дошел. Эту пьесу поставил и режиссер Валерий Белякович во МХАТе им. Горького у Татьяны Дорониной.
— Но больше всего любите купаловский спектакль?
— Я люблю всех, кто ставит мои пьесы. В Купаловском я присутствовал постоянно, плечом к плечу сидел с Раевским во время работы над «Рядовыми», начиная от застольного периода. И, наверное, меня самого там больше, чем в остальных версиях. Помнить об этом и не любить этого я не могу.
— Можно сказать, что Валерий Раевский — главный режиссер вашей жизни?
— Можно, да. Я не считал, сколько конкретно, но спектаклей мы сделали прилично, больше, чем у легендарного Андрея Егоровича Макаенка. Валерий Николаевич всегда хотел внести в спектакли бациллу эксперимента, он ведь стажировался в театре на Таганке у Юрия Любимова, но белорусская закваска ему этого не давала, у него было большое сердце… На репетиции финала «Рядовых», когда Дервоед потерял всех и артист Валерий Филатов зарыдал на сцене, Раевский заплакал за режиссерским пультом в зале под лампой. Я при этом присутствовал. У меня тоже комок в горле был. Я это уже где-то говорил: если ты сам над вымыслом слезами облился, зритель никуда не денется, сделает то же самое вслед за тобой. Сострадания и сопереживания не хватает современному искусству, театру и кинематографу.
— Вам легче говорить на исторические или современные темы?
— Для меня никакой разницы нет. В первую очередь ты говоришь о человеке, его предназначении и пути в этом мире, его исканиях, заблуждениях и ошибках. Но не менторским тоном, а просто сам в этом разбираешься. Все герои любого автора — это прежде всего сам автор. Про то, что было тысячу лет назад, легче писать с той точки зрения, что это никто не проверит… А если напишешь, что вчера на городской площади приземлилось НЛО, окажешься в дураках.
— В одном интервью вы признавались, что за сценарий «Белых рос» получили 21 тысячу советских рублей, 5 тысяч гонорара за «Рядовых»… За эти деньги вполне можно было хорошо жить и кормить семью.
— Конечно. И если сейчас все знают, сколько стоит съемочный день звезды-актера, то сколько стоит пьеса, я не знаю. Их никто не покупает.
— Чувствуете внутреннее родство с Пушкиным?
— Провокационный вопрос. Хватит того, что я в один день с ним родился.
— Если вашу красивую дату написать в виде спортивного счета 7:0, то в чью пользу? В вашу?
— Если скажу, что наоборот, это будет кокетством и неправдой. Еще лет десять назад я прикидывал, что сделано, и могу сказать, что свой писательский хлеб ел не зря.
— У литератора должна быть внутренняя цензура?
— Лучшим цензором Чехова был сам Чехов. И в слове «цензура» для меня ничего плохого нет, а под словом «свобода» мы часто подразумеваем не свободу, а вседозволенность. Настоящая свобода — очень большая ответственность. Ты не должен позволять себе то, чего искусство в принципе не должно себе позволять.
— Вы сказали как-то: «Было время, когда меня отрицали». Как с этим справляться?
— Работать. И если я так говорил, то неправду сказал… Отрицали, отрицают и будут отрицать, а кто-то принимал, принимает и будет принимать. Неинтересно, чтобы тебя все время хвалили. Я родился в один день с Александром Сергеевичем Пушкиным, а он написал: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца…».
pepel@sb.by
