Город многолюден, но тих. Скорбен. И на митингах возле зданий ОВД, центральной районной больницы, памятника погибшим вертолетчикам, в Сквере памяти не было громких пространных речей. Они не нужны жителям города, которые первыми в России приняли на себя удар доселе невиданного и абсолютного зла по имени «террор».
14 июня 1995 года – самый черный день в истории Буденновска, унесший 147 жизней и покалечивший сотни судеб... Прошло 15 лет, но в Буденновске, стоит об этом только заговорить с кем угодно, понимаешь – боль в душах людей, которые это пережили, вопреки расхожему мнению не лечит время... И она будет с ними столько, сколько месяцев и лет им отмерено на Земле.
В 12.20 была объявлена минута молчания. Именно в это время 15 лет назад знойное марево июньского полдня разорвали первые автоматные очереди.
В городском краеведческом музее – фотографии, запечатлевшие события шести дней буденновского ада, которые, без преувеличения, потрясли мир. Сейчас на них смотреть еще страшнее, чем тогда. Потому что за белыми платками в окнах больницы на снимке уже видишь конкретных людей, с которыми после когда-либо встречался и говорил.
Я хочу сказать огромное спасибо заворготделом администрации города Буденновска Таисии Ивановне Чумак. Она уговаривала людей, бывших в заложниках, встретиться с журналистами. Большинство отказывались – слишком больно...
– Тут нельзя настаивать, – говорит Таисия Ивановна. – Я это понимаю – я сама там была, – помолчала и добавила: – Только про меня не надо писать.
Но я все-таки скажу, потому что в ее рассказе, как и в других, было главное – та сила, которая в наших людях бывает потаенной, пока не наступает минута испытаний. И вот тогда-то понимаешь, какие у нас люди-то удивительные, способные к жертвенности, к самоотречению. Даже самые маленькие... Заместитель главного врача Буденновской районной больницы (в 1995-м – просто детский врач) Людмила Чабанова вспоминает:
– Дети тогда в минуту повзрослели... Маленькие сначала капризничали, плакали, просили есть, пить. А потом замолчали. Наверное, даже не осознавая, что именно произошло, они ощутили тяжесть, которая легла и на их плечи... Детей рассредоточили по разным этажам, но мы контролировали каждого ребенка. Двоих самых тяжелых я и завотделением все время наблюдали: даже если прикорнуть удавалось, рядом с ними спали. Пищеблок у нас продолжал работать на том, что оставалось, плюс детям раздавали печенье, чупа-чупсы – из разграбленных бандитами киосков, что около больницы... И вот на третьи сутки нам запретили кормить детей, которые старше семи лет. Они говорили: «Семилетние – уже солдаты…» Так вот маленькие потихоньку делились со старшими, конфетки, печенье на несколько частей ломали...
Петру Петровичу Костюченко (в то время заместителю главврача по лечебной части) пришлось вести переговоры и по ту, и по эту сторону. Особенно тяжело дались переговоры по прессе.
– Басаев требовал журналистов, в том числе представителей иностранных каналов, говорил – будет каждые полчаса расстреливать заложников. А на том конце провода мне отвечали, что журналистов нет, хотя они были, конечно... Кое-как договорились о той известной пресс-конференции... Потом еще пришлось договариваться об освобождении части заложников. Причем на это первыми согласились боевики. Им, видимо, трудно было такое количество людей контролировать. Мы с нашей Верой Чепуриной (хирургом нашим, которая накануне при сопровождении прессы легкое ранение получила) губной помадой на простыне красный крест нарисовали, пошли к своим. А там – ни Ерина, ни Егорова, никого найти не можем, и до нас тоже, похоже, никому дела нет. А каким образом организовывать вывод заложников, это без нас решали. Потом-то все отсутствующие лица нашлись. Нас уже обратно в больницу не пустили, подозревали, не разведчики ли мы от Басаева.
Именно подвиг врачей заслуживает особых слов. Они ведь не прекращали работу даже во время обстрела. Раненную в живот Людмилу Чабанову оперировали прямо на полу. Ее коллеги-спасители и сейчас работают в Буденновской районной больнице: Сергей Шендрик, Магомед Магомедов, Магомед Абдуллаев, Евгений Дятлов... Трое из них награждены орденами Мужества. Они были в числе добровольных заложников в автобусе, который предоставили банде Басаева для выезда в Чечню.
Ранение Людмила получила во время штурма. Она, как и другие, стояла у окна. Оттуда – пули, отсюда – дуло бандитского автомата.
– Он мне разрешил отойти, когда я показала рану. До этого – трудно вспоминать: стоишь, отрешенно констатируешь – вот одна упала, вторая за лицо схватилась. Да, первая мысль была: по кому они стреляют... Потом, в больнице, было много времени подумать, и я поняла, что этот штурм для нас, заложников, был щадящим. Заложников выставили в окна, а наши стреляли по крышам – там были снайперы. Нас косило рикошетом...
Людмила, как и многие, не понимает, зачем был отдан приказ о прекращении штурма. И тем более, как человек военный, не понимает этого и Геннадий Болдырев. Он считает, что штурм вполне мог быть успешным.
Захватили его вместе с другими на улице одетым по гражданке
(в отпуске был)... Из всех одна сволочь все же нашлась, которая пыталась сдать, да люди спрятали – дали затеряться в толпе заложников. Болдырев был военным комиссаром района: если бы узнали – расстреляли бы на месте. Но больше предателей не оказалось, а знали военкома в лицо очень многие.
Об этом же вспоминает и Таисия Ивановна Чумак, ей тоже шептали люди рядом – не бойтесь, никто не скажет, что вы – из администрации, вы ж раньше в школе работали, вот и говорите, что вы – учительница... А женщина рядом с ней – следователь, она вообще со своим подследственным по соседству оказалась, его дело она только что в суд передала – с обвинительным заключением... В первые же минуты он нашел возможность передать ей: «Не волнуйтесь, я не сука, не выдам...»
У Геннадия Болдырева по поводу тех событий много вопросов, только задать их некому. Он, например, помнит, что у боевиков были очень хорошие карты города, что в больнице с первого дня работали иностранные корреспонденты – кажется, японцы... И думает, что штурм мог дать результат, потому что уверен – боевики его не ожидали. Что-то не по их планам в тот момент пошло...
Вопросов много... Конечно, и тут не обошлось без чьего-то предательства, которым, увы, изобиловала первая чеченская война. И нестыковки, и равнодушие – все было. Но было и другое – стойкость, сопричастность, единение... Замглавврача больницы Светлана Корабейник в числе заложников не была. В 1995-м она работала в поликлинике, а там после захвата больницы был развернут полевой госпиталь. Тут врачи тоже работали на износ. Поначалу не хватало медикаментов, элементарного перевязочного материала. Светлана Ивановна вспоминает, какой эффект имело объявление-просьба принести в поликлинику простыни, лекарства для раненых. Оно звучало из рупоров на абсолютно пустых улицах. И город, который после налета, казалось, вымер, вдруг ожил. Весь город шел к поликлинике, даже старенькие бабушки стрельбы не испугались – тащили сумки с простынями... Июнь 1995-го – это трагедия и подвиг Буденновска. Одновременно. Всех, кто спасал, защищал, делился последним, всех, кто под пулями готов был прийти на помощь. Всех, кто в горниле беды сумел остаться человеком.
Примечательно, что до революции Буденновск назывался Святой Крест. Наверное, само название обязывает – «не пожалей живота своего за други своя...».
