Бессменный объект внимания скульптора Сергея Бондаренко — лошади. Он досконально изучил анатомию и психологию грациозных животных и может рассказать о них множество занимательных историй. Одна из последних композиций, которую скульптор мечтает когда–нибудь поставить на столичную площадь, — Всеслав Чародей на грозном скакуне, образ в нашей истории знаковый и легендарный. В мастерской Бондаренко, где мы беседуем, работа, вылепленная из пластилина, стоит на видном месте.— Да, Минск бы такая композиция украсила. Тем более что лошади, простите за каламбур, ваш конек...
— В прошлом году мне исполнилось 50 лет, и я придумал себе подарок. На выставке в Национальном художественном музее совместно с китайским художником Ень Фей Хонгом представил только одну тему: лошади.
— А почему вместе с китайским художником?
— Манера изображения лошадей у нас, конечно, отличается. У меня — европейская классическая школа скульптуры, у него — картины, написанные в современном стиле, но на основе традиций восточной живописи. С китайцами я общаюсь через дочку, которая сейчас там живет и работает. В их университете она изучала искусствоведение и культуру Китая. Умение делать надписи–иероглифы тушью в Поднебесной считается отдельным искусством. Ень Фей Хонг тоже известный художник–каллиграфист. Однажды дочь попросилась к нему изучать традиционную каллиграфию, а узнав, что он еще и лошадей рисует, познакомила нас. С этого началось наше сотрудничество. Сейчас я — иностранный член китайской ассоциации художников. Недавно уезжал в Китай на два месяца поработать, там для этого созданы приличные условия.
— Когда и почему вы «оседлали» конную тематику?
— В детстве при любой возможности убегал на конюшню, мастерил стремена, седло. Летом приезжал к бабушке в деревню в Пуховичском районе и не расставался с лошадьми. В Доме пионеров в кружке мастерил лошадок, зубриков. Но всерьез первого скакуна вылепил случайно, решив изучить его анатомию. Это был самый известный и титулованный на сегодняшний день белорусский «спортсмен» Саид. С ним работал олимпийский чемпион Виктор Угрюмов. Затем я познакомился с известными наездниками Морозом, Юшкевичем, тем же Угрюмовым. Со временем завязались зарубежные контакты. Мои выставки проходили на чемпионатах мира в Голландии, Германии, на этапах Кубка мира, на конных ярмарках в Париже, России, Эссене.
— Животные — непоседливые натурщики. Как вы создаете их «портреты»?
— Я побывал во многих европейских зоопарках — Мюнхенском, Гамбургском, Кельнском, Парижском, где фотографировал индийских слонов, африканских носорогов. Обычно, чтобы вылепить скульптуру, наблюдаю за лошадью, отмечаю какие–то характерные особенности, делаю фотографии или работаю прямо с натуры. По одним фотоснимкам лепил лишь тех лошадей, которых нет в живых. С чего начинается скульптура? С идеи. Сперва небольшой набросок, потом — рисунок, чтобы каркас изготовить. Если скульптуру планируется установить на улице, должно пройти много стадий: идея — рисунок — пластический эскиз — рабочая модель, сооружение в натуральную величину. Все это требует много времени, но сейчас мне нередко приходится укладываться в ограниченные сроки. Конечно, это не на пользу композиции. Петр Карлович Клодт лепил фигуры для Аничкова моста 15 лет. Так это на века и остается, до сих пор работой восхищаются как образцом изящества. Если мне поступает заказ выполнить что–то солидное за год, я спрашиваю: «Вы хотите качественную вещь или решили просто отметиться?» Серьезная вещь требует 3 — 5 лет.
— Появись такая возможность, завели бы себе живую, настоящую лошадь?
— Конечно, ведь я общаюсь с ними 25 лет, досконально знаю и люблю. Чтобы работать в традиционном жанре экстерьера, анатомию коней нужно представлять безошибочно, особенно если хочешь показать их в наиболее выгодной стойке. В принципе, сейчас у меня такой опыт, что нетрудно определить любую породу, хотя в Европе модно разводить спортивных универсальных скакунов, в которых могут быть намешаны все европейские крови. Однажды в Америке я невольно предсказал будущего чемпиона. Дэвид Бокс, хозяин лучшего трэйдинг–центра, где проходил чемпионат Миннеаполиса среди арабских лошадей, пригласил меня вылепить одного из конкурсантов. Там были очень известные производители, но слишком возрастные — лет по 18 — 20. И среди них я увидел симпатичного молодого «арабчика», которого и решил изобразить. Именно он потом и стал чемпионом Америки. Не знаю, совпадение это или нет...
В основном леплю «спортсменов», реже чистокровных скаковых лошадей. Есть у меня работа «К вечеру», где мужик с хомутом ведет рабочую лошадку. Вот в композиции со Всеславом Чародеем должна быть лошадь хладнокровная, старого северного типа, тяжелая. Это собирательный образ, за основу я взял белорусскую упряжную лошадь. Никто не может досконально предположить, какой она на самом деле была.
— Материалы, с которыми вы работаете, — бронза, изредка дерево и керамика. А излюбленный авангардистами пластик не по душе?
— Я избегаю полимерных материалов. Лепить работу три месяца, чтобы затем отлить ее из пластика, — себя не уважать. Зачем было учиться литью? Мой стиль традиционно классический. Я участвую в процессе создания скульптуры на всех стадиях, меня не устраивает, например, как делают сварку или патину (технологический процесс, нужный, чтобы добиться необходимого цвета и выразительности. — Авт.) другие. Одним из первых в Беларуси я стал использовать в литье технику «утраченного воска», применявшуюся с античных времен. Она позволяет воспроизвести даже отпечатки пальцев.
— Вашим мастерством литейщика пользовались, знаю, даже Александр Рукавишников и Зураб Церетели...
— Для Рукавишникова я отлил скульптурную композицию в подарок мэру Москвы Юрию Лужкову. А для Зураба Церетели — маленькие модели Колумба. Статуя, правда, так и не «пошла». Зато ее композиция была использована при создании памятника Петру Первому.
— Которому злые языки не упускают случая перемыть косточки...
— Знаете, а у самого Церетели есть очень приятная манера: никогда никого не ругает и ко всем относится толерантно. В Москве художники старого поколения Зураба любят, потому что Церетели нередко решает и какие–то социально–бытовые вопросы, помогает им с пособиями, мастерскими. Есть у него жилка хозяина, организатора, предпринимателя. И немало интересных работ, так что я отношусь к нему нормально, без лишней зависти. Кто из нас хороший и великий — покажет время.
— Роли промоутера в искусстве вы придаете, похоже, не последнее значение?
— О, в скульптуре от твоих деловых качеств зависит многое! Когда хочется работать только для себя в мастерской, автоматически проигрываешь в борьбе за место под солнцем. Впрочем, это ведь можно сказать о любом виде искусства. Актер из областного театра будет любим и почитаем местной публикой, но никогда не снимется в кино, если ему недостает амбиций.
— В старые «застойные» времена вы, как многие ваши коллеги, делали бюсты Ленина? Их, кажется, называли еще «кормильцами»...
— В шутку называли, да. В ЦК нам давали задания, сколько и каких нужно скульптур. Но зато не было самодеятельности. Для скульптуры непрофессионализм — катастрофа.
— Говорят, вы отменный кулинар. Поделитесь рецептиком?!
— А у меня нет готовых рецептов, я импровизирую из того, что есть под рукой. Наверное, это от мамы, она у меня тоже любит готовить.
— Китайская кухня пришлась по вкусу?
— Приелась. Ребята из творческой группы через месяц просили: давай лучше ты сам нам что–нибудь сварганишь. И я готовил шурпу, рагу овощное с мясом или рыбой. Китайским вегетарианцам очень повезло: на любом рынке столько зелени, овощей и фруктов, что глаза разбегаются...
Фото Александра РУЖЕЧКА, "СБ".
