Женщина и война«Войну я не прошла, а проползла...» — глаза хрупкой седоволосой женщины наполняются слезами, но она не заплачет. С минуту тихо посидит — и вот уже снова смотрит на меня открытым добрым взглядом. Не любят фронтовики жаловаться и плакать, такая у них привычка.
Молодые комсомольцы 30–х... Они гордились своей страной, работали на ее полях и стройках. Это их кумирами были Марина Раскова и Полина Осипенко. Это они первыми, приписав себе лишний возраст, уходили на фронт.
— В июне 1941 года в наш Воронежский аэроклуб приезжали Осипенко и Раскова, рассказывали, как это здорово — летать. И мы все хотели стать летчиками, — вспоминает Мария Васильевна Леонова.
Однако подняться в небо ей так и не пришлось. Уже 25 июня Марию, выпускницу медучилища, отправили в военный госпиталь. Через три дня эшелон с новобранцами прибыл в Минск, охваченный огнем. Немецкие бомбардировщики кружили так низко, что, казалось, вот–вот свалятся прямо на голову. Внезапно застигнутые страшным горем люди отчаянно искали укрытие. Находили не все... Молодая медсестра тоже упала на кровавую землю — контузия, потеря речи, едва выползла из–под обломков. Не говорила 3 месяца, потом отошла.
Из Минска уцелевших отправили в Смоленск, а оттуда в Калининскую область. Там, в лесах под Ржевом, полк и госпиталь попали в окружение. Для раненых собирали грибы и ягоды, другой еды не было, а потом началась цинга.
— И тут я вспомнила, как мой дед делал отвары из сосновых иголок от этой хвори, — рассказывает Мария Васильевна. Цингу победили по ее рецепту.
За оборону Москвы она получила первую медаль. О тех боях, зимой, в снегу, рассказывает спокойно, без пафоса. Как ползли первыми, отыскивая легко раненных, чтобы тут же, прямо под пулями, перевязать и снова отправить в бой, как облетело всех известие о парне, закрывшем собой амбразуру вражеского дзота...
— Какие там лекарства в начале войны, стрептоцид да спирт! — машет рукой фронтовая сестра. Так и лечили... теплотой своей души.
Сколько писем написала она под диктовку скованных болью, безруких, безногих, безнадежных. И в каждом порой со слезами выводила заветное: «Мама, я жив! Буду жить и драться!»
— Поверьте, никто не хотел сообщать родным о том, как ему больно и тяжело, все просили писать только хорошее. И даже когда один парень умер на следующий день, я отправила его матери то письмо с надеждой. Рука не поднялась дописать ей страшную правду, — вздыхает Мария Васильевна.
В 1943–м она попала в танковую армию, а вместе с ней — на Курскую дугу. Столько обожженных людей она еще не видела... Никогда не забудет кровавые надписи прямо на броне танка тех, кто не смог дождаться помощи: «Умираю за Родину». За спасенных на этом страшном поле битвы Марию Леонову представили к ордену Красной Звезды. А она, как говорит сама, расплакалась и умоляла поменять орден на поездку домой к маме. Отпустили на 15 суток, собрав в дорогу целый чемодан военных гостинцев, хлеб, тушенку, мыло...
— Не помню, сколько дней добиралась до Воронежа. Захожу в свой дом, мама со старшим Ваней — в поле, а младшенькие Витя с Валиком говорят мне: «Девушка, у нас негде остановиться, идите в другую хату», — улыбается моя собеседница.
Узнала ее соседка, сразу побежала в поле. Мама долго плакала, уговаривала остаться, а утром на заре с той же соседкой выскребли все сусеки с припрятанными на черный день зернышками, быстро смололи на жерновах, раздобыли у кого–то кусочек масла! И сейчас она признается, что ничего вкуснее тех коржиков в жизни не ела.
Потом были освобождение Киева и переправа через Днепр под перекрестным обстрелом немцев, тяжелая дорога до Берлина...
Мария Леонова награждена медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», многими другими и орденом Отечественной войны I степени.
— А Красной Звезды так и не дождались?
— Нет, но встреча с мамой стала самой дорогой наградой! — Мария Васильевна улыбается, а в ее глазах снова блестят слезинки...
