У меня заболела годовалая дочка. Ночью вспыхнула огнем. В одну руку — Алису, в другую — мобильный телефон. Объяснялся со “скорой”, перекрикивая безудержно плачущую дочь.
Звонок в дверь, на пороге в тусклом свете лампочки стоит двухметровый детина в спецодежде и с медицинским ящиком в руке. На щеках — недельная щетина, копна волос взлохмачена. Машинально поздоровался. Впрочем, на меня врач глянул лишь мельком: все внимание на дочь. Каменное лицо врача смягчилось. Полилась понятная лишь самым маленьким ласковая речь. Чугунные ручищи превратились в плюшевые. Дочь свернулась калачиком у гостя на коленях и во время осмотра не проронила ни слезинки.
По нормативам, в самый дальний уголок района “скорая” должна доехать за 40 минут.
Я подхожу к двери Боровлянского отделения станции скорой помощи. Именно оттуда посреди ночи бригада врачей вылетела спасать мою дочку. На пороге встречает “моя” бригада — врач скорой помощи Минской центральной районной больницы Александр Евко и фельдшер Надежа Заяц. На часах — 20.00, их смена только что началась. Всю ночь диспетчер будет принимать звонки — мольбы, крики, требования о помощи, а они отправятся на вызовы.
Разительный контраст. Надежда в апреле отметила своеобразный юбилей — 30 лет на “скорой”. У нее бесконечно уставшие глаза в сеточке улыбчивых морщинок. Александр начал карьеру 4 года назад. Молод, оптимистичен, в меру самокритичен и полон задора. Признается, что той самой легендарной броней еще не обзавелся. Шутит: дело наживное и неизбежное.
Мы ждем в комнате отдыха. За окном — противная капель дождя с примесью снега. Служебный микроавтобус погружен в темноту. Спрашиваю, в котором часу, по статистике, начинаются звонки. Александр прикладывает палец к губам, прислушивается. В диспетчерской трезвонит телефон, а через минуту: “107-я, на выезд!” Это номер нашей бригады, одной из четырех, которые дежурят на станции в эту ночь. Время — 20.27.
В микроавтобусе тесно. Надежда словно экскурсию проводит: вот кушетка, рядом — носилки, аппарат искусственной вентиляции легких, дефибриллятор, глюкометр, кардиограф, крепления для капельницы. Под ногами — медицинские ящики. Вдоль стен — наборы шин для фиксации переломов. Фельдшер вспоминает, что так богато машины были укомплектованы не всегда. “Лет 20 назад выезжали на вызов в стареньком “уазике”. А внутри — только кушетка с носилками да кислородные баллоны. Вот и поддерживай жизнь пациента этими средствами как хочешь!”. Разве что с лекарствами на “скорой” было отлично во все времена. Самые передовые разработки в первую очередь поставлялись именно в распоряжение бригад, так как их задача — довезти больного до стационара живым.
Уже по пути мне поясняют: едем в Колодищи, у шестилетнего Алексея Васильевича температура и сильная рвота. Надежда качает головой. Коллеги рассказали, что у нее особое отношение к детям. Жалеет их безмерно.
Ребенок ничком лежит на кушетке. Губы скорбно поджаты. Ввалившиеся глаза в синих кругах. Алексею очень плохо, организм не принимает пищу. “Он хочет пить, но не может!” — матери страдальца не легче. “Обезвожен”, — лаконично переводит на свой язык Надежда.
Медикам картина понятна как божий день. Алексей только пошел в школу. И подхватил там инфекцию. “Острый гастроэнтерит”, — меланхолично выносит вердикт Александр. Значит, нужно в больницу. Значит, будут колоть иголками, ставить капельницу. Но фельдшер больше тридцати лет работает в службе скорой помощи, она уверена, что ребенку об этом знать необязательно.
— Отчего такой грустный, зайка?
— Бо-бо делать не будут?
— Нет, что ты, Лешенька. Разве можно такому солнышку больно делать?
Мы сдаем Лешку с мамой в приемное отделение “инфекционки”, отзваниваемся диспетчеру и получаем команду возвращаться на базу. Вызовов для нашей бригады пока нет.
 |
|
Перед каждым вызовом врач Александр Евко проверяет содержимое медицинского ящика. Это уже традиция.
|
— А еще хуже — примчаться на вызов и увидеть, что уже не помочь, — Александр хватается за кружку с чаем, задумчиво ставит ее обратно, смотрит вроде бы под ноги, а на самом деле куда-то в глубь себя. — Отводишь родственников в сторону, объясняешь... И вроде все понимают и сам понимаешь — такова жизнь. А на душе — тоскливо...
22.15. Вновь звонок, и — “107-я, на выезд!”. Бабушка, 81 год, подскочило давление. Ехать в деревню Новоселье за 40 километров. По нормативам, нужно домчаться за 30 минут. Но успеем ли?
Наш микроавтобус постанывает на проселочной дороге. С шумом въезжаем в лужу, шины проскальзывают, вот-вот “сядем”. А ведь еще не зима, нет снежных сугробов. Бывает, что технику приходится выталкивать. Бывает, с мечущимся в бреду пациентом на носилках.
Автопарк Боровлянского отделения скорой помощи в последние годы обновляется. Появились комфортабельные микроавтобусы. Но в строю остаются и приветы из далекого прошлого — уазики-”буханки”. В распутицу, когда врачам светит перспектива прогуляться пешком с тяжелыми медицинскими ящиками в руках, а то и с носилками, “буханки” становятся спасением.
Мы подъезжаем к подворью, однако спасать бабушку на этот раз не придется: диспетчер снимает вызов. Бабушке полегчало, она по совету диспетчера самостоятельно приняла необходимые препараты, перезвонила в “скорую” и дала отбой. Вновь — на базу. Фельдшер Надежда рассуждает о перспективах перевода медицины на платные рельсы. Тогда бабушка с давлением понапрасну не позвонит в 103, ведь пока что оплачиваемый государством среднестатистический вызов бригады медиков стоит 680 тысяч рублей. Но ведь бабушка верой и правдой пропахала всю жизнь на каком-нибудь заводе или в хозяйстве. Скорее всего, давление — только неминуемое эхо тяжелой работы. Разве она не имеет права на безвозмездную помощь?
Время за полночь, в комнате отдыха тишина. Александр положил голову на руки, облокотился на стол. Надежда откинулась на спинку стула. Врачи имеют право поспать, коль выдалась свободная минута. Благо что “дежурка” оборудована спальными местами. К слову, здесь имеется и кухня, где можно не только чай вскипятить, но и приготовить принесенные с собой продукты. Расходиться не спешат, давно привыкли к непростому режиму и отсыпаются уже после суток дежурства.
Сегодня фельдшер с высоты своего опыта заключает, что из десятилетия в десятилетие болезни все те же: сердечные заболевания, отравления, простуды, инфекции... Но сами больные заметно “помолодели”. С чем это связано, для фельдшера загадка. Медицинские услуги стали более качественными, уровень жизни — выше. Может быть, просто старики наши более стойкие? Старшее поколение традиционно до последнего терпеть будет, но просто так врача не потревожит. А вот молодежь сразу в “скорую” звонит.
— А еще стали более заносчивыми, что ли... Многие уверены, что врачи обязаны беспрекословно повиноваться. В глубинке уважение к людям нашей профессии еще сохраняется, а вот в городах его найти сложно.
Смотрю на Надежду. 31-й год в фельдшерах. В ночных дежурствах. В бессонных ночах. Александр. 4-й год в должности. Ни доходов больших, ни семьи, ни связей полезных. “Мне это интересно. Мне льстит, что я могу человеку помочь...”.
Время — 01.50. “107-я, на выезд!”. В поселке Лесном мучается желудочным кровотечением тридцатилетний Антон. Серьезный симптом, благо ехать недалеко. На пятый этаж дома без лифта врачи решают подниматься с носилками. Мало ли, вдруг человеку совсем худо. В подъезде и на лестничных клетках темно, хоть глаз выколи. На ходу подсвечиваем фонариками номера квартир. Попутно Александр отмечает, к каким соседям можно позвонить, в случае необходимости попросить о помощи. Вдвоем ему с фельдшером человека на носилках по лестнице не спустить.
Вот открытая дверь, на пороге тот самый молодой человек. Света нет, отключен за неуплату. В квартире смрад, горы тряпья, видавшая лучшие времена мебель. Антон пошатывается. Врачи переглядываются. Они с Антоновым “заболеванием” сталкиваются частенько.
— Что случилось?
— Стошнило кровью. Живот болит... Наверное, от спиртного. Что пил? “Чернила”, джин-тоник. Когда? Утром сегодня.
— Когда последний раз употребляли?
— Только что. Пиво вот...
У Антона долго снимают кардиограмму. Приходится светить фонариками, экранами мобильников. Александр протирает руки спиртом, щупает, мнет живот. Пока не вызывает испуганно-болезненное “ой!”. Дело ясное — у тридцатилетнего парня панкреатит, вызванный пьянством. Врач озвучивает предварительный диагноз буднично, без эмоций. Антону велено собираться в больницу. Выходя из квартиры, он подхватывает с пола початую бутылку пива и на ходу ее опорожняет. Дескать, что ж добру пропадать. Надежда смотрит укоризненно, но молчит.
Молча едем в приемное отделение, молча сдаем пациента на руки дежурным. Возвращаемся на базу.
— Вот мы с вами давече рассуждали на тему бесплатной медицины для всех и каждого, — осторожно вспоминаю тему.
Александр вздыхает, откидывается на спинку сиденья. Вот — кушетка. Недавно на ней лежал шестилетний Леша. Он боялся и надеялся только на врачей. Над ним склонялась мать, и она тоже уповала на помощь, беспрекословно выполняла все приказы. А после них здесь побывал Антон. Тридцатилетний парень, который на все вопросы лишь буркнул: “Мне плохо. Делайте что-нибудь”.
Был у бригады персонаж без определенного места жительства, который за год умудрился по скорой более 10 раз попасть на компьютерную томографию головного мозга. Пил, падал и головой бился. Процедура томографии дорогая, обычные пациенты ее месяцами ждут...
И вновь томительное ожидание. Я почему-то только сейчас обратил внимание на руки Надежды. Большие, обветренные руки, которые умеют удержать буйного горячечного пациента и бережно ощупать младенца, поднять тяжелые носилки и найти убегающий пульс. Сколько больных прошло через руки этой женщины? И каждому она помогла. Не в качестве одолжения, а от всего сердца. Она говорит:
— Я все понимаю. Родные заболевшего человека часто действуют в панике. В критический момент они желают лишь одного — переложить груз ответственности на более крепкие плечи. При этом в методах порой не стесняются. Здесь не только мольбы, но и ругань, и угрозы, и физическое воздействие. Люди привыкли, что им помогают. Обязаны помочь.
Сегодня в скорой помощи есть изрядная текучка кадров. Это не секрет. Но дело не в уровне доходов, как может показаться на первый взгляд. Были времена, когда работать на “скорую” люди шли из-за неплохих зарплат. Были периоды полного упадка, безденежья, когда уходили лишние, оставались фанаты. Сегодня здесь в этом отношении неплохо. “Не хуже, чем на других рабочих местах”. А если конкретнее, то в зависимости от количества дежурств (брать дополнительные — практически традиция) можно заработать 7—8 миллионов рублей. Просто не все выдерживают психологический прессинг. Пациенты с бесконечными жалобами — к этому невозможно привыкнуть. Необходимо обрасти защитным панцирем, в противном случае — эмоциональное выгорание. Надежда вспоминает коллегу. Фельдшер не могла себя заставить делать больно детям. Вместо того чтобы делать уколы, разводила лекарство в воде и давала своим маленьким пациентам пить с ложечки. Эффект от такого лечения был слабый. В итоге руководство поставило ультиматум: или выполнять работу по стандартам, или уходить.
На часах — 4.05. В каждом из членов дежурной бригады плещется по несколько литров чая и крепчайшего кофе. Бодрящий напиток в таких количествах приносит больше вреда, чем пользы. Врачи это осознают, но побороть выработанную годами привычку не могут, да и не хотят.
— Когда пришел сюда работать, думал, не выдержу, — вспоминает Александр. — Режим выбивал из колеи. После суток дежурств ходил, как зомби, не соображал, что вообще делаю. День и ночь перемешались, планировать свободное время не мог — попросту боялся уснуть в самый ответственный момент. А потом привык. Во многом благодаря все тем же кофе и чаю...
Сон — урывками по 10—15 минут. Где голову положил, там и мягкая подушка. “107-я, на выезд!”. В Колодищах мужчина больше месяца в запое. У него галлюцинации, кажется, по ковру что-то ползает. Мечется, кричит, родственников и близко не подпускает. Кто поможет? Ну, конечно же, “скорая”!
К таким пациентам ездят строго по инструкции. Исключительно с милиционером. Чтобы тот, стало быть, буяна урезонил, а только потом врачам передал. Но Александр реально смотрит на вещи. А потому невесело усмехается: “Это хорошо, что вы — мужчина. Нам физическая сила часто нужна”. Ничего страшного в этот раз не произошло. К нашему прибытию запойный персонаж немного успокоился. Но у меня вопросы все же появились.
Бригада скорой помощи традиционно состоит из врача и двух фельдшеров. Водитель не в счет, водителя берегут. Как вынести лежачего больного на носилках из подъезда? Как справиться со сходящими с ума от горя родственниками? Как безболезненно разместить пациента в микроавтобусе? Как, как, как?
Александр признает, что иногда в критической ситуации, среди хаоса всеобщего стресса и едва ли не временного помешательства, когда люди не ведают что творят, приходится применять физическую силу. Вспоминает недавний случай. В пьяном угаре жена ударила мужа ножом. Столовым, тем, что с длинным и широким лезвием. Приехали, стали экстренно реанимировать пострадавшего с дырой в боку. Жена обезумела, вцепилась в супруга, не отпускала. Счет шел на минуты — пациент мог умереть или здесь же, на полу, или по пути в больницу. Врачу пришлось буквально оторывать женщину от умирающего. Но ведь речь идет о жизни и смерти!
Время — 8.00. Ночная смена закончена. Я, немного одуревший от бессонницы и плавающего в крови кофеина, выхожу из отделения.
Спать не хочется. Списываю это на новизну впечатлений, стресс неподготовленного, неопытного человека. В голове крутится кем-то из моих временных коллег оброненная фраза: “Не люби меня. Не боготвори меня. Просто не мешай помочь именно тебе”. Через два дня Надежде и Александру вновь заступать на суточное дежурство.
muravsky@sb.by
