Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков над крышами хат, на серую ленту Ветьмы, выбеленную по берегам березняком, – да ты ли это, та самая деревня Ветмица, которую народная молва за подвиг в войне объявила «партизанской столицей»? Сворачиваю с большака, прямо по сугробам подбираюсь к первой хате у росстани и думаю про себя: «А может, это я через переметы лет пробиваюсь в твою память, Ветмица?»
...Жила на земле деревенька Ветмица, домами ладная, людьми добрая. Завидовали ей по-хорошему все селения в округе. Местный колхоз «Искра» в предвоенные годы за высокие урожаи зерновых был представлен на Сельскохозяйственной выставке в Москве. Авторитет деревни в районе был таков, что даже невест себе окрестные женихи не иначе как в Ветмице норовили высмотреть – того, наверное, не знали, что здешние красавицы во все времена почему-то только по ветмицким парням и сохли. Так и поживала деревня, колхозом богатая, невестами приметная, нравом веселая. Одних лишь гармонистов здесь до полутора десятков набиралось – так что и музыки ей было не занимать: самой хватало и другим доставалось...
Первый раз в Ветмицу Калужской области я наехал вместе с председателем Куйбышевского райисполкома Александром Матвеевичем Ефимкиным. Сам он родом как раз из Ветмицы. Его отец Матвей Яковлевич в годы войны председательствовал здесь в сельсовете, был одним из организаторов партизанской борьбы в деревне, а он, Санька Ефимкин, тогда совсем еще подросток, партизанил, как, впрочем, и все его деревенские сверстники. Так что мы с ним в этой поездке были, можно сказать, попутчиками. С той лишь разницей, что я впервые открывал для себя «партизанскую столицу», а он как бы возвращался в свою далекую юность.
– Трудно даже представить себе: вот была деревня – и больше нет ее, – скажет с болью в голосе Александр Матвеевич, когда мы остановимся на высоком холме, откуда послевоенная Ветмица видна как на ладони.
Осенью 1943 года, вернувшись вместе с односельчанами из партизанских лесов в освобожденную Ветмицу, ужаснулись, что из здешних ста пятьдесяти хат – только пустырь остался да боль.
...Война поначалу как бы обошла Ветмицу стороной: немцы в этот уголок сунулись не сразу. А как только попытались овладеть деревней, то получили отпор. Созданный председателем сельсовета Матвеем Ефимкиным отряд самообороны (35 мужчин и подростков) с винтовками да охотничьими ружьями разгромил на подходе к Ветмице взвод автоматчиков, уничтожив семерых гитлеровцев. Своим первым боем деревня столько шуму наделала, что враг всерьез уверовал в наличие у нее крепкого партизанского гарнизона.
А в это самое время председатель сельсовета, сидя у себя в кабинете с приставленной к столу винтовкой, думал трудную думу: как дальше защищать деревню с теми, что под его началом, вооруженными силами? Надеяться на помощь со стороны не приходилось: партизанских отрядов поблизости еще не было. Оставалось одно – самим держаться сколько хватит духу, а там, если совсем уж невмочь станет, всей деревней сняться и уйти в леса.
Сельский сход в тот день затянулся надолго – много надо было дел обговорить. Завершение сева озимых, заготовка на зиму дров для семей красноармейцев, распределение среди жителей на сохранение до прихода Красной армии запасов колхозного хлеба, организация обороны Ветмицы...
С тех пор, как война вплотную подступила к родному порогу, решением исполкома сельсовета Ветмица была объявлена на осадном положении, а все мужчины и подростки считались призванными в отряд самообороны. Днем и ночью, сменяясь, охраняли деревню два заслона: один – на берегу Ветьмы, другой – у росстани, в ближней к большаку хате. Под этим прикрытием вершила Ветмица свои извечные крестьянские дела: докашивала поздние овсы, копала картошку, озимые сеяла…
Фронт горел уже где-то под Москвой, а здесь, в глубоком тылу врага, одна на всю округу жила с красным флагом над сельсоветом непокорная русская деревня.
Спасибо родным снегам – перед самым Новым годом гитлеровцы предприняли второе наступление на Ветмицу, но, пробарахтавшись с полчаса в сугробах на подступах к деревне, так и не смогли подобраться к хатам. Мужики, каждый из-за своего плетня и все вместе, такой дружный огонь из винтовок и ружей повели, что немцы тут же откатились назад.
Выходит, не просто присловьем пришлись тогда к Ветмице слова «партизанская столица» – этим самым народная молва как бы возвела в пример всей оккупированной врагом округе подвиг деревни, оставшейся советской.
Впервые за войну Ветмица с облегчением вздохнула, когда услышала гул канонады: в январе 1942-го линия фронта после разгрома немцев под Москвой придвинулась к городу Кирову, что в каких-то сорока километрах от деревни. В небе над хатами уже летали на бомбежку вражеских тылов самолеты с красными звездами на крыльях. Деревня жила ожиданием прихода Красной армии, того не предполагая, что фронт простоит под Кировом полтора года.
Собралась деревня на сход и под гул не близкой еще канонады повела разговор о делах насущных. Наши, мол, совсем рядом – надо им чем-то помочь. Всем миром постановили: послать через линию фронта обоз с продовольствием для Красной армии – мясом, салом. С обозом отрядили председателя сельсовета Ефимкина: сам он надумал на фронт податься и еще семерых парней, кому подоспел срок призыва, с собой увел.
Глухими лесными дорогами, обходя боевые порядки немцев, пробрались обозники в Киров, передали продовольствие по назначению, получили соответствующую расписку. Семерых ветмицких добровольцев сразу же определили в армию. Ефимкину же командование рекомендовало вернуться в свою деревню для организации дальнейшей партизанской борьбы, выделив ему оружие, патроны, листовки.
Покамест Матвей Яковлевич ходил с обозом в Киров, к деревне неожиданно прибились трое бойцов-окруженцев: Гусаров, Кузнецов, Гурин, все при оружии. Известно, слухом земля полнится. Прослышав, что где-то совсем рядом в одиночку сражается с немцами деревня Ветмица, красноармейцы тут же поспешили на помощь.
Домой председатель вернулся как нельзя кстати. Метельным днем 21 февраля противник силою до роты в третий раз попытался овладеть Ветмицей. Постовые заслона, что в хате у росстани, а ими в тот час были Иван Иванцов и сын председателя Санька Ефимкин, за пургой не заметили, как во дворе объявились гитлеровцы в белых маскхалатах, человек пятьдесят, все на лыжах. В этой аховой ситуации быстрее всех сообразили, что надо делать, женщины: спрятали винтовки под пол, выставили на стол кое-какую снедь и уселись вместе с постовыми – вроде как собрались обедать. Немцы на порог и сразу к Ивану – с допросом. На Саньку же – ноль внимания: худой, росточка маленького, совсем на партизана не похож. А Санька, пока Ивана допрашивали, незаметно выскользнул из хаты и был таков – словно пропал за сугробами.
Вовремя паренек дал знать мужикам о налете немцев – со всех сторон по хате у росстани ударили из винтовок. Гитлеровцам стало не до Ивана – повыскакивали из дома и, беспорядочно отстреливаясь, пустились наутек.
Затишье после перестрелки оказалось недолгим. Со стороны Синявки застрочил пулемет, над хатами заслышался треск разрывных пуль. Следом в обстрел включилась пушка: снаряды рвались на самых задворках. Разгоряченные боем мужики уже готовы были броситься в погоню за немцами, да Матвей Ефимкин отговорил – так можно, мол, и под огонь пулемета угодить. Сошлись на том, как предложил Кузнецов: двинуть в обход Синявки и ударить с тыла.
Братья Сенькины, братья Ефимкины, Кузнецов, Иванцов, Гусаров и другие, всего человек двадцать, держась берега Ветьмы, под завесой метели за считаные минуты отмахали на лыжах километра три, зашли немцам в тыл и с криком «ура!» налетели на позиции врага. Гитлеровцы в панике бросили пушку и пулемет и бежали с раненым полковником на руках в Бетлицу.
Пушку – примерно такая же, как наша «сорокапятка», – после боя мужики дружно погрузили на сани и, помогая выбившимся из сил на глубоком снегу лошадям, торжественно провезли через всю Ветмицу. Боевой трофей установили на бугре в центре селения, стволом развернув в сторону Бетлицы.
Так вот и продержалась целых полгода Ветмица – крохотная советская территория в тылу врага.
Председатель понимал: оккупанты ни за что не оставят деревню в покое – рано или поздно постараются свести с ней счеты сразу за все, а потому наказал жителям на всякий случай припрятать свои пожитки и съестное, заодно и розданное по дворам на хранение колхозное зерно зарыть в снег. Если немцы и придут, то вряд ли станут копаться – сугробы-то кругом вон какие!
Ветмица тем временем снарядила еще один санный обоз из тринадцати подвод с продовольствием для Красной армии. Командование дивизии, в расположение которой пробился обоз, в знак благодарности показало обозникам фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Припозднились тогда хлопцы в Кирове, в обратный путь тронулись уже за полночь и на рассвете напоролись на засаду. Домой вернулись только на второй день и с тяжелыми потерями: трое ранены, один, пятнадцатилетний Семен Сенькин, убит. Ко всему еще и лишились нескольких лошадей.
Сколько же горя и страданий достанется тебе, Ветмица, от войны за святую твою веру в победу!
Прав оказался Матвей Яковлевич: немцы не оставили деревню в покое. Враг готовил операцию по уничтожению «партизанской столицы» округи. Днем «икс» гитлеровцы назначили 5 апреля, на которое в том году пришлась Пасха. Утром, часов в девять с присланного из Рославля на станцию Бетлица бронепоезда ударили гаубицы. С аэродрома в Сеще были подняты пять «юнкерсов» – в тот день они совершили десять вылетов, буквально засыпав деревню бомбами. После артобстрела и бомбардировки с воздуха немецкое командование бросило на Ветмицу пехотный батальон. Несколько семей в панике кинулись бежать в соседнюю Синявку, да тут же повернули назад: оказалось, и с той стороны немцы наступают. Скоро выяснилось, что они движутся и со стороны Зловодки. Да, крепко, чувствуется, Ветмица насолила оккупантам, если те развернули против нее общевойсковую операцию!
Ефимкин отдает приказ: всем уходить в леса, а сам с отрядом самообороны остается в Ветмице, рассчитывая хоть как-то придержать немцев и тем самым прикрыть эвакуацию жителей.
Деревня уже вся полыхала огнем.
Гитлеровцы, все в белых маскхалатах, замешкались – никак не могут пробиться через сугробы, потом принялись прокапывать проходы к хатам.
– Где наша пушка? – нервничал Ефимкин. – Почему молчит?
Пушкари, как выяснилось, просто не знали, куда стрелять: дым кругом, ничего не видно. Выстрелили наугад – снаряд разорвался среди поля, взметнув черный столб. Немцы явно не ожидали такого оборота событий и на время приостановили продвижение, затоптались на месте. Рано порадовался Матвей за свою артиллерию: на четвертом снаряде затвор пушки заклинило.
Когда немцы подобрались к деревенским окраинам, Ефимкин скомандовал бойцам «отход». Прицепили к саням пушку – не оставлять же врагу! – и двинулись в сторону Раменного. Отход прикрывали огнем своего пулемета Сергей Зверев и Константин Гурин. «Юнкерсы» сделали последний заход, отбомбились и легли на обратный курс. Пилот же пятого самолета отвернул машину в сторону, сбросил высоту и так низко пронесся над землей, словно решил проутюжить дорогу вместе с санями и пушкой. Оглушенные ревом самолета мужики бросились врассыпную, а едва придя в себя, открыли пальбу из винтовок вслед «юнкерсу». Да куда там!
Уже в лесах Ефимкин с ужасом узнает, что не все жители успели покинуть деревню (остались человек сто пятьдесят – женщины, дети, старики, которые прятались от бомб по погребам), и втайне еще будет надеяться, что на них-то у немцев рука не поднимется.
Оккупанты же не пощадили никого. Стариков, двенадцать человек, сперва заставили разуться, отобрали у них валенки и потом всех расстреляли. Раненых, в их числе и двенадцатилетнюю Аленку Кирееву, прикончили штыками прямо на месте. А женщин с детьми загнали в здание школы, забили досками дверь и забросали бутылками с зажигательной смесью. Какую же силу нашли в себе крестьянки, если, навалившись на дверь, буквально вынесли ее на своих плечах наружу и, выхватив малышей из огня, убежали в лес!
В праздник праздников, каким считается Христово Воскресение, деревня потеряла только убитыми более пятидесяти мирных жителей.
Так и не покорилась Ветмица врагу – всем миром ушла в родные леса, чтобы продолжить борьбу с оккупантами.
Застоялась в тот год в этих краях зима. Только в середине апреля – от солнца ли, от пламени ли Ветмицы – обмякли и осели сугробы, и как-то разом за все дела взялась весна. Добрыми вышли из зимовки посевы – высокие снега, видать, хорошо укрыли от морозов, для жизни сберегли.
Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков, которые, кажется, держат над крышами хат небо, на серую ленту Ветьмы с белой бахромой заиндевелых берез по берегам – спасибо тебе за то, что ты есть, Ветмица, и низкий поклон тебе, «партизанская столица», за твой подвиг на войне.
