28 марта в Национальном художественном музее открылась персональная выставка народного художника Беларуси Владимира Товстика. Она называется «Территория портрета. Ближний взгляд» и представляет собой портретную галерею известных деятелей отечественной культуры. Выставка посвящена 70-летию мастера.
Помните хрестоматийные строки Николая Заболоцкого?
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно…
В последние десятилетия и наше изобразительное искусство не исключение, интерес к такому жанру, как портрет, угас. Слишком это непросто — написать хороший портрет. Одного умения передавать сходство недостаточно. Владимир Товстик один из немногих, кто пытается изменить ситуацию. Сегодня мы смотрим на его портреты, помня и зная тех, кого он изображает. Но, возможно, пройдет еще несколько десятилетий и наши потомки увидят их другими глазами. Через образы, созданные художником, станут судить о нашем противоречивом времени. Ведь каждый удачный портрет делает портретируемого бессмертным, то есть современником и собеседником будущих поколений. Все существующие музеи тому доказательство.
— Владимир Антонович, что это за проект?
— Его замысел возник спонтанно. Суть в том, что музей — такое место, где встречаются изображения абсолютно разных персонажей: Екатерина II, а этажом выше Иосиф Сталин, Янка Купала и Якуб Колас, ныне живущие белорусские художники и ушедшие… Волшебное место в определенном смысле. А я не потерял интереса к людям, к тем, кого знал, и к тем, кто меня окружает. И раньше писал портреты своих товарищей, тех, с кем много говорил на самые разные темы, от бытовых до возвышенных. Потом появилось желание запечатлеть и тех, кто ушел из жизни, но оказал на меня определенное влияние. И Гавриила Харитоновича Ващенко, и Александра Михайловича Кищенко…
— А какой портрет стал первым уже в этой новой серии?
— Первым стал портрет Георгия Скрипниченко. Я написал его сразу после ухода художника, буквально по памяти. Это — как будто вернуть долг. Такое ощущение было, когда делал тот небольшой холст…
А начинается экспозиция с моей черно-белой фотографии на фоне текста Катерины Изофатовой — куратора этой выставки. Она мой полноценный соавтор. Ведь все встречи и разговоры с героями портретной галереи формировали не только меня, но и среду, в которой мы сегодня находимся, то поле искусства, на котором работаем.
— Сложная задача — написать портрет художника?
— На первый взгляд нет. Казалось бы, ну что тут сложного! Поставь у мольберта на фоне его же работы — и пиши. Но ты же не будешь раз за разом повторять этот прием! Тяжело найти, увидеть образ портретируемого, открыть его формулу, передать состояние, создать определенное настроение. Вот пример: когда работал над портретом Леонида Дмитриевича Щемелева, то понял, что не воспринимаю его без Светланы Михайловны (жены художника), с ней они одно целое. Появилось новое решение.
Так произошло и с портретом Юры Гаврина — моего однокурсника. И с каждой последующей работой моя задача не становилась проще, а только усложнялась. Повторяться не хотелось. Проект называется «Территория портрета. Ближний взгляд», а это значит, что я всматриваюсь и в тех людей, кто не засвечен в общественной жизни. Ведь они живут рядом и влияют на меня.
— Вы пишете только тех, кого хорошо знаете и с кем приходилось пересекаться в этой жизни?
— Не всегда. Есть несколько подходов. Один из них такой, что приходится писать портрет человека влиятельного, который находится в силе — парадный, с атрибутами власти и положения, а есть камерный. Тяжелее всего написать человека на темном фоне, как писали старые мастера и как делает Борис Заборов. Я, конечно же, стремлюсь к подобному, но пока не дошел.
— Владимир Антонович, а кто еще будет увековечен?
— Хотелось бы многих, но сдерживает то, что к каждому образу надо найти соответственное решение.
— А есть среди этих работ заказные. Вот пришел кто-то и попросил: «Мастер, а напишите меня!»
— Есть один, но не буду раскрывать карты и называть имя. Там такая история. Пришел человек и заказал свой портрет. Я написал, а работа заказчику не понравилась, отношения прервались, и работа осталась в мастерской.
— Что такое сегодня идеальный портрет, какой он?
— Ой, не знаю… Слишком сложно… Но я надеюсь, что где-то там — впереди, что я его еще не написал, но он меня ждет… Кстати, когда написано много портретов, то они начинают приобретать и историческую ценность, становясь определенным срезом общества и времени. Люди ушли, а они остаются, увиденные чужими глазами. Это, на мой взгляд, тоже очень важно.
Сегодня не люди стали другими, а поменялось наше отношение к искусству. ХХI век перенасыщен визуальной информацией. Кажется, что достаточно щелкнуть телефоном — и картина будет готова, но это не так. Приходят покупатели и часто не хотят брать работы, на которых изображены другие люди. Говорят, что эта картина не о них и такую дома держать не надо.
— И как выходите из положения?
— Смеюсь и спрашиваю: «А есть ли у вас дома книги?» Получив утвердительный ответ, задаю следующий вопрос: «А что, все эти книги написаны про вас?»
— Куда сегодня движется изобразительное искусство?
— А разве оно должно куда-то идти? Оно было, есть и будет! Искусство развивается по спирали, на смену одному направлению приходит другое. На время, иногда продолжительное, имя художника могут забыть, но потом оно снова на слуху. Вот как с Эль Греко произошло: три столетия о нем не вспоминали, а сегодня без него историю мирового искусства не представить.
— Чей портрет писать было тяжелее всего?
— Над теми, где две фигуры, приходилось попыхтеть. Тяжело увязать два образа, создать цельность, раскрыть характеры, сделать так, чтобы персонажи дополняли друг друга. Чтобы зритель смог прочесть не только то, что изображено, но и всю историю портретируемых, их взаимоотношения.
