Дискуссия-интервьюВ истории нашей литературы, может быть, более, чем в какой–либо, много «белых пятен». Нам всегда кажется, что мы знаем правду о тех либо иных событиях. Но даже на личном опыте убеждаешься — проходит пять лет, а в воспоминаниях твоих ровесников уже есть расхождения. А через 20, 30 лет, а когда умирают свидетели событий? Легендарная эпоха? Истина мало того что искажается течением времени, она искажается самими людьми. В конце концов, каждый литератор создает себе имидж. Лгут мемуары, лгут документы... Возможно ли восстановить истину? Именно об этом зашел разговор на очередном заседании молодежного клуба «Лiтаратурнае прадмесце». Что более чем понятно — ведь встретиться с литературной молодежью пришел известный историк Виталий Скалабан.
Л.Рублевская. Так доступно ли нам узнать правду о прошлом?
В.Скалабан. В некоторой степени можно. Вот, посмотрите на этот 13–й том собраний сочинений Якуба Коласа, с которым я работаю. Все поля в пометках, уточнениях... В этом томе собраны письма, а в них есть купюры. Я стараюсь их восстановить. Ведь купюра бывает вынужденная. Какие–то подробности о живущих людях могут убраться по этическим, по политическим соображениям. В советское время существовали списки имен, которые нельзя было упоминать. В недавно изданном Полном собрании сочинений Янки Купалы вычеркнутые имена были восстановлены.
В.Тренас. Ну ладно, вмешивалось государство... А правы ли наследники, вычеркивающие что–то из дневников и писем отца или деда?
В.Скалабан. Придет время, вы или ваши потомки будете готовить к печати свои архивы, в том числе эпистолярную часть, и увидите, что желания все пустить в печать нет.
Н.Кучмель. А я готова — что угодно и когда угодно. Не должно быть умалчиваний.
В.Скалабан. Даже жития святых не сразу появились. Один вариант, другой. Цензура существовала всегда...
С.Патаранский. А какое, по вашему мнению, должно пройти время, чтобы печатать дневники автора? Ведь «Интимный дневник» Максима Богдановича до сих пор не напечатан.
В.Скалабан. Конкретное время никто не определит. Жаль, что дневник Богдановича до сих пор не напечатан. Институт литературы мог включить этот документ в Полное собрание сочинений Богдановича. Я на последнем «круглом столе» по вопросам текстологии предложил, чтобы Институт литературы вместе с музеем Богдановича издали этот документ факсимильно. Можно пригласить хорошего художника, чтобы тот проиллюстрировал. И вопрос был бы закрыт. Еще и деньги можно было бы заработать — на издание книжек наших молодых талантов.
Л.Рублевская. Но ведь дневник, не предназначавшийся для печати, — это слишком интимно... Все равно что печатать историю болезни.
В.Скалабан. В случае с Богдановичем — да... Но вот когда печатались дневники Максима Танка «Лiсткi календара», вы что думаете, это подлинный дневник? Это было обработано автором для печати.
Ю.Нераток. А вам самим приходилось делать купюры в подобных документах?
В.Скалабан. Да, в одном из писем Коласа меня попросили вычеркнуть фразу, касающуюся Купалы: «перастаў пiць гарэлку». Это касалось времени незадолго до его смерти, 1942–й год. Купала в то время плохо себя чувствовал, болели нога, рука... Ну и психологически тяжело. Хоть был не такой уж старый — 59 лет. Приближался его юбилей. Но так как на правительственном уровне готовилось празднование аналогичного юбилея Якуба Коласа, дату Янки Купалы отмечать не собирались.
В.Тренас. Почему?
В.Скалабан. Дело в том, что прошел слух, что в Минске есть улица, которую фашисты назвали его именем. Я подтверждений этому не нашел. Но была улица Ивана Луцкевича, одного из основателей «Нашай Нiвы». Поскольку настоящая фамилия Купалы — Луцевич, произошла путаница.
Г.Федорук. А где была эта улица?
В.Скалабан. Это сегодняшняя улица Толстого. А соседняя, Рабкоровская, кстати, называлась именем «Нашай Нiвы». Об этой улице поэт должен был говорить в Казани на сессии Академии наук. Для его выступления был уже подготовлен патриотический доклад, который написал довоенный директор Института литературы Василий Борисенко. Этот текст сейчас на слуху, потому что в музее Янки Купалы наконец–то нашли его машинописный вариант с рукописными правками поэта — он хранился в научно–вспомогательном фонде, а не в основном. Интересно, что абзац, где Купала говорит об улице, названной его именем в Минске, вычеркнут. Встал вопрос: кто это сделал? Ведь есть мнение, его высказал еще в 1993 году Георгий Колос, что тот, кто разберется в упомянутой истории с улицей, приблизится к пониманию причин смерти Янки Купалы. Предположение, что Купала сам внес туда правки, экспертиза подтвердила. Но хотя эксперты не могут определить, кто сделал вычеркивание, мы имеем право на вероятные догадки.
Л.Рублевская. То есть все–таки догадки в истории допустимы?
В.Скалабан. Я стараюсь не пользоваться слухами. Мифы — это хорошо, но все необходимо документировать. У нас, белорусов, и так большая проблема — прерванность нашей культуры. После 20–х годов, когда был сделан большой шаг вперед в развитии национальной культуры и науки, настали страшные 30–е годы. Потом — война. Послевоенное время — бедность, разруха. И только со второй половины ХХ века у нас в Беларуси нормально начали действовать структуры, которые занимаются историческим наследием. Архив–музей литературы и искусства, музей истории белорусской литературы. Вот еще загадка: почему у нас не был восстановлен Белорусский государственный музей? В войну многие его экспонаты погибли, частью вывезены в Германию... В 1947 году украденные экспонаты вернулись, но уже негде было их разместить. Два вагона экспонатов на правах секретных материалов передают в Белорусский государственный музей истории Великой Отечественной войны. Причем они даже не были внесены в инвентарные книги.
Л.Рублевская. Мы — свидетели переоценки исторических личностей. В свое время гремело имя Тишки Гартного, который был не только поэтом, но и крупным государственным деятелем. А как сегодня его оценивают? Знают ли?
Г.Федорук. Мы изучаем его творчество в школе.
В.Тренас. «Сокi цалiны» все равно приходится читать. Хотя это чтение не из легких.
В.Скалабан. Нужно с уважением относиться к любому документу, к любой личности. Например, «Беларуская Савецкая Энцыклапедыя» с ее оценками, которые нам могут иногда показаться одиозными, — уже исторический документ.
Ю.Нераток. Нужно всегда делать поправку на время написания.
В.Скалабан. Конечно, ведь существовали списки персоналий, которые предлагалось исключить из энциклопедии. Среди них — литераторы Аверьян Деружинский, Леонид Гаврилкин, Анатолий Гречаников, Владимир Мехов, Алесь Ставер, Василь Зуенок, Роман Тармола, Валентин Тарас... Причем совершенно непонятен принцип, по которому эти персоналии отбирались. Впрочем, в тогдашней «Энциклопедии» не слишком–то слушались ЦК...
Л.Рублевская. Когда работаешь в архиве, встречаешь документы, которые разрушают твое представление о писателе. Есть два образа — писатель в «ауре» своих произведений, и он же — частное лицо, чья жизнь зафиксирована в стенограммах заседаний, справках, доносах — его и на него. Часто ли получаются несовпадения таких образов?
В.Скалабан. Они, как правило, не совпадают. В жизни — одно, лирический герой — другое. Можно спросить, нужно ли узнавать подробности личной жизни? Считаю, нужно, чтобы лучше понять творчество.
Л.Рублевская. А я считаю, творчество должно быть самодостаточным. Сегодня мы знаем, что Михась Лыньков писал для властей так называемые «аналитические справки», фактически — доносы. Кто что говорит, что думает, с кем встречается... С другой стороны — он автор «Мiколкi–паравоза», замечательной детской книжки. Какая бы власть ни была, Миколку с паровоза никто не сбросит. Так нужно ли знать о Лынькове–осведомителе тем же школьникам?
В.Скалабан. Аналитические записки — не доносы. Скажем, в записке 1933 года по вопросу создания Союза советских писателей БССР Лыньков сформулировал: надо, в конце концов, включить Коласа и Купалу в оргкомитет.
Л.Рублевская. То есть он имел достаточно влияния, чтобы решать подобные вопросы в ту либо другую сторону?
В.Скалабан. Подобные записки писали и другие руководители литературного процесса.
И.Клепиков. Писали те, кто художественные произведения писать не мог.
В.Тренас. В университете я услышала, что был только один писатель, который никогда не писал доносов, во всяком случае, в архивах они не сохранились, — Владимир Дубовка.
В.Скалабан. Что такое донос? Одно дело, когда ты на свободе, другое — когда ты сидишь в тюрьме и даешь показания. Показания давали все. Многие из этих материалов были напечатаны — дела Алеся Дудара, Максима Горецкого. Кстати, Горецкий не называл ничьих имен.
В.Тренас. А вообще — возможно было промолчать? Ведь говорят, что во время допросов применялись такие методы, что просто нельзя было выдержать.
Л.Рублевская. Валерий Моряков, кажется, никого не выдал. Поэтому и прибили его руку к стене камеры.
В.Скалабан. Сегодня мы не имеем права судить людей, прошедших через такие муки. Поэт Сергей Иванович Граховский во время съемок фильма о Янке Купале рассказывал, как он сам давал показания. Спрашивают: «Кто еще националист?» Он называет... «Что ты нам этих дураков называешь?» То есть требовали «крупных фигур», заранее зная, о ком им хочется услышать. И Кузьма Чорный давал показания... Его, кстати, готовили на процесс против Янки Купалы и Якуба Коласа. Потом он вышел на свободу. К тому времени изменилось законодательство, отменили «внесудебные органы». 1 сентября 1939 года Чорного зовут свидетелем на процесс Миколы Хведоровича. И там он отказывается от своих прежних показаний и пишет письмо на имя первого секретаря ЦК КП(б)Б Пономаренко, в котором рассказывает, как из него выбивали сведения.
Ю.Нераток. Вы учтите, что общественная жизнь вся контролировалась. Любого могли вызвать и потребовать написать объяснительную — где был, что там происходило. Не напишешь — закрыты двери везде.
С.Патаранский. Что важнее в оценке писателя — творчество или личная жизнь?
В.Скалабан. Творчество. Остальное — не важно. Важно то, что вечно, что остается.
Л.Рублевская. Если мы посмотрим на классиков мировой литературы — какие среди них были личности... Это не мешало им создавать произведения с высоким гуманистическим пафосом.
С.Патаранский. Так что же, выходит, все дозволено, если умеешь писать?
Н.Кучмель. Мне вспоминается басня Крылова о барине, который представил гостям свой хор. Оказалось, что певцы поют вразнобой, безголосые. А хозяин объясняет, что зато каждый из певцов «монашеским известен поведеньем».
Л.Рублевская. Да, ханжество и пафос никогда не заменяли талант. Но истина, как обычно, где–то посередине. Наверное, просто нужно не бояться своей истории и хранить память о тех, кто творил до нас.
Фото Александра КУЛЕВСКОГО, "СБ".
