Без кожи

Один день больницы скорой помощи

На самом деле хронология событий будет нарушена. У этой самой крупной, самой "экстремальной" и самой необходимой больницы просто нет "одного дня". У всех, кто в ней трудится, время делится на смены, рабочие дни, недели, но жизнь здесь не останавливается концом смены или временем суток. Идет круглосуточно. Даже не идет - бурлит, накаляясь и закипая тогда, когда большинство из нас сладко спит глубокой ночью.

У крыльца больницы скорой медицинской помощи кареты экстренной помощи иногда идут "живой" очередью. Друг за другом. Подъезжают буднично. Даже самого тяжелого больного подвозят без сирены. Потому что их здесь ждут. Всегда. И в размеренной работе цепочки "скорая" - фельдшеры - приемный покой только нахмуренные брови доктора проговариваются: "Здесь край". Буквально через пару минут больного, которого сейчас выгружают, поднимут в операционную. У него тяжелое внутренне кровотечение. Где-то наверху уже входит бригада в оперблок. Несколько часов операции - и, Бог даст, на следующее утро больной уже сможет улыбнуться белой реанимационной улыбкой. Но пока испуганные родственники мечутся в зале ожидания перед приемным покоем, хватают за руки всех, кто в белых халатах: "Помогите!" Помогут. По-другому здесь не бывает. Каждый день. Час. Минуту. Ровно 25 лет кряду - столько в нашем городе работает эта самая крупная и однажды жизненно необходимая больница скорой медицинской помощи.

Сменяются дежурные бригады в приемном покое, в отделения приходят врачи. Сегодня - понедельник. Самый тяжелый день в больнице. У врачей были выходные. У больных и пострадавших выходных не было. Вот сейчас и предстоит узнать, что случилось в городе за прошедшие два дня. Только через "приемник" больницы (врачебный арго, вы это еще заметите, иногда похож на милицейский. - С.Л.) в сутки проходит около 200 человек.

- Наивная девушка! - на ходу бросает седой врач приемного покоя. - Вы хотите увидеть один день больницы? У нас не бывает одного дня. Каждый день идет за 10. Вы готовы "прожить" 10 дней нашей больницы?.. Тогда вперед! И лучшее, что вы можете сделать, - не мешать.

О том, как именно не мешать, понимаешь не сразу. Куда бы ты ни стал, где бы ни нашел тихий наблюдательный пункт - рано или поздно мешаешь кому-то вывозить каталку, УЗИ-аппарат, судно к тяжелому или ведро к блюющему. Когда здесь кипит работа, а это почти всегда, все размеренно. Здесь работает все и вся, каждый сантиметр бесперебойного людского конвейера. В этих обитых ламинатом стенах мужской и женской смотровых одним пациентам совсем худо, другим просто больно, страшно, безнадежно и бесприютно. Коридоры приемного отделения кажутся огромными. Широкие, чтобы было удобно возить лежачих больных. Бесконечные. Если пойдешь один по ним бродить - рискуешь выйти только к вечеру где-нибудь совсем в другом корпусе.

Травмопункт. У него свои приемные ворота. Ибо сюда не только порванную в драке губу приходят зашить. Сюда везут со всего города "сочетанные" травмы.

- "Сочетанная" травма, - поясняет сопровождающий нас зам. главврача больницы по медчасти Евгений Прокосенко, - это когда привозят человека, к примеру, после падения с высоты, у которого и разрывы внутренних органов, и травма головы, и множественные переломы. Когда объективно просто не знаешь, за что хвататься, настолько все тяжелое - это и есть "сочетанная" травма.

К нашему счастью, в те "10 дней", а точнее в понедельник, что мы прожили в больнице, не было тяжелых катастроф. Так, "по мелочи" - несколько переломов, сотрясений, небольших аварий без летальных исходов и сильных повреждений. А вот накануне случилась большая катастрофа, поступили пятеро тяжелейших больных с "сочетанными". Двое умерли буквально на въезде в больницу.

На кресле-каталке ввозят женщину в дорогой шубе с торчащей вперед сломанной ногой. Глаза большие, растерянные. В руке она держит сапог с травмированной ноги. Когда из автомобиля после аварии доставали, фельдшеры "скорой" дали в руки, чтоб не потерялся. Женщина сжимает сапог так, словно от него вся жизнь зависит. Кто-то из медсестер пытается его забрать. Женщина сжимает его еще сильнее.

- Больная, вас же доктору осмотреть надо, - ласково так сестра уговаривает. - Давайте разденемся. Отдайте ваш сапожок.

Женщина смотрит вокруг. Медленно начинает понимать, что происходит. И, выпустив из рук драгоценный сапог, разражается громкими рыданиями. Кто-то из медиков рядышком облегченно вздыхает над ухом - шок из "ступора" переходит в громкую, но уже не такую опасную стадию...

Больница скорой помощи - не только "приемник" и травмопункт. Это огромный медицинский город. Здесь 22 госпитальных отделения на 1.230 коек, реанимация на 60 мест, в том числе "острая" искусственная почка, реанимации отделений патологии сосудов мозга, токсикологии, кардиологии, детских и взрослых ожогов. 48 коек в блоках интенсивной терапии как кардиологических, так и хирургических отделений, три республиканских и два городских специализированных центра, множество вспомогательных служб. Многие из них работают, не скромничая, по самым последним медицинским методикам. И те участки, где - между жизнью и смертью, оборудованы на лучшем техническом уровне.

Операционные больницы, словно горячий цех, никогда не простаивают. Ведь большая часть операций делается в экстренном порядке, а хирургический больной здесь - едва ли не каждый второй. В сутки по больнице 40 - 45 анестезий. Правда, это с учетом травматических вправлений и ожоговых перевязок. Понедельник - день осмотров и консультаций, оперируют сегодня только экстренных. А вот на завтра до 50 операций запланировано. За 9 месяцев нынешнего года в больнице сделали около 7,5 тысячи операций!

Я примостилась в регистратуре погреться. Эта небольшая будочка, стоящая в холле перед входом в приемное, - мозговой центр всего "приемника". Здесь регистрируются поступившие, врачи заполняют карты, ставятся предварительные диагнозы, выписываются анализы и срочно прозваниваются их результаты. Здесь собираются сестрички, идут обычные разговоры "за жизнь" - такие же, как и в любой конторе или магазине. Женщины обсуждают, где дешевле брать капусту для квашения, как сложно теперь без лотков с фруктами

: - Банан ребенку не купишь! За одним же я на "Комаровку" не поеду! - сердится медсестра.

- Ой, босоножка совсем порвалась! - не слушая соседку, говорит вторая.

- А ты на Московскую свези, - советует пожилая регистратор. - Я уж думала, что в этом году придется новые сапоги покупать, а мне там пятку зашили так, что и не заметно!

- Это где - в Доме быта? - переспрашивает кто-то.

- Девочки, там интересуются, в Боровляны за кожей машина пошла?

- Да, да, поехали наши.

- А кто же тогда за кровью в Новинки поедет?

- Так привезли уже.

По соседству с регистратурой - диспетчерская, которая координирует перевозки.

Женщины продолжают разговаривать

: - Как можно сравнивать все клиники и больницу скорой помощи!

- У нас только 10 процентов за "скорую" доплачивают. А здесь же - целый день бегаешь, не то что в отделениях - там же сестры спят все дежурство!

- А как у нас санитарки больных тягают - и пьяных, и всяких. А как бомжа привезут - помыть его надо, почистить - а у них зарплата 100 тысяч. Я бы за такие деньги его не мыла...

Когда на пороге регистрационной показался Евгений Александрович, я почти выбежала.

У токсикологического отделения - широкие бронированные двери. В "кармане" возле кабинета завотделением, наплевав на все приказы Минздрава, курят больные в казенном. Среди мужиков в синяках и ссадинах крутятся две девочки лет шестнадцати. Пока ожидаем заведующего, поневоле за ними наблюдаем. Компания деловито обсуждает, как бутылку раздобыть. Девицы зычно гогочут, потенциальные женихи в разорванных тапках на босу ногу хорохорятся.

- Да я вообще домой не вернусь, - обещает девчонка. Росту в ней - от горшка два вершка.

- Не волнуйся, Машка! Кирюха пригреет, - ржут мужики.

- Да ну вас (дальше долго и нецензурно. - С.Л.).

- Не дрейфь! Ты ж со мной, - бравирует Кирюха, щуря единственный глаз. Второй, заплывший, пока не открывается.

- А ну в палату, живо! - пробегает мимо медсестра.

- Да пошла ты! - дружно плюет в ее сторону компашка.

Они точно знают, что за нарушение режима отсюда не погонят. Нарушить режим у каждого из этих пациентов - мечта заветная. Но между ними и мечтой - решетки на окнах и бронированная дверь. Отделение имеет статус психосоматического.

Заведующий отделением Игорь Григорьев на эмоции скуп. О своем отделении говорит, что по оснастке - в этой стране "круче" нет. И улыбается только уголками губ.

Контингент здесь - в основном алкоголики, наркоманы и суициденты. Тем, кто попадает с бытовыми отравлениями типа грибных, свидания с родными разрешают после осмотра психиатра. И все передачи контролируют: ни спиртного, ни наркотиков, ни острых предметов. Единственный больничный психиатр Алексей Денисович Попков признается: бывали случаи, что и бросались на него пациенты, и одежду рвали.

- Даже пришлось пару захватов выучить! - смеется психиатр. - Много "делирия" - расстройств алкогольного характера.

Количество работы у токсикологов от многих факторов зависит. Например, много клиентов под утро поступает, когда обнаруживаются "боевые потери" собутыльников. И еще - в полнолуние. Тут уж к гадалке не ходи - много самоубийц будет. Причем половина из них - постоянные клиенты.

- Рекордсменкой отделения у нас была женщина, - вспоминает Алексей Денисович, - которая то ли 8, то ли 9 раз с самоубийством поступала. Недавно очередная ее попытка стала "успешной" - она умерла...

А вот наркоманов с "передозом" в последние годы здесь стало заметно меньше.

- Наркоманию мы, конечно, не победили, - говорит Григорьев, - просто грамотнее наркоманы стали. Помощь первую научились друг другу оказывать.

Сюда, в больницу скорой помощи, везут всех, кому нужна срочная помощь, в том числе и бомжей, бродяг бездомных. На каталке в смотровую ввозят скрученного мужика. Засаленная фуфайка, подростковая шапка-петушок, немытые волосы спутались в колтун, туфли свалились с ног, носки больше похожи на дуршлаг. По смотровому расплывается зловоние. Мужику, видно, совсем худо. Глядит затравленно. Не шевеля головой, озирается - словно извиняется за свой вид и запах.

Ни один больной не сказал ни слова. Страдания примиряют со многим.

Впрочем, бродягу быстро увозят.

Через два часа увижу его в кардиологии. Продезинфицированного и аккуратного. Больничные санитарки свое дело знают. Для таких случаев тюк с "гуманитаркой" стоит. Когда помирает такой, без роду-племени, его тоже из гуманитарных фондов сердобольные оденут. И скажут: "Повезло бедолаге, в тепле да в чистой одежде помер. Не на помойке"...

Старшая медсестра приемного отделения Вера Кондратовна признается, что таких ей особенно жалко

: - Другие, они с родными, за них волнуются. А эти - всегда молчат. Когда про родственников спрашиваешь, все говорят - нет. А как помрет, начнем родных искать - и дети есть, и жена, и куча родственников...

Реанимация. Если между жизнью и смертью - значит сюда. В самую большую городскую реанимацию. Палаты со стеклянной внутренней стеной и белым кафелем идут по кругу. В каждой - по три койки. Пищат мониторы. Слышна работа аппарата искусственной вентиляции легких. К кому-то из крайнего бокса приводят священника. Не положено бы, да разве в этом можно отказать. В больничных стенах столько боли и страдания - в пору небольшую часовню открывать. Иконы намолят, наверное, быстрее, чем в любом храме...

Врачи обсуждают, куда определить поступившего с повторным инфарктом. Один бокс пустует.

- Во всем мире обязательно используется 5-процентный резерв пустых коек, - поясняет Прокасенко, - мы - не исключение. А в случае необходимости всегда есть план перепрофилизации отделений больницы - если (не дай Бог) случается какая-то крупная катастрофа.

За последние 5 лет к крайним мерам здесь прибегали трижды. После событий на Немиге, автокатастрофы автобуса на Слуцком и Раковском шоссе и в "черный октябрь" - когда внезапный гололед обернулся большим количеством травм и катастроф. Да еще в токсикологию как-то поступила команда пловцов после отравления хлором.

- А еще что-либо можете припомнить?

- Что вы - хватит! Хватит! Хватит! Хотя планы по чрезвычайным ситуациям мы на всякий пожарный регулярно отрабатываем.

Поднимаемся в хирургическое отделение. Две большие палаты объединены сестринским столом. Один край его - на мужской половине, другой - на женской. В мужском отделении все по койкам, только, словно две свечки, сидят два милиционера. У задержанного за хулиганство подозрение на аппендицит. Больной "фиксирован к коечке" наручниками. Сейчас с больным следственно-оперативная группа работает. А вообще возле него милиционеры каждые 12 часов сменяются. Шутка ли на стуле в переполненной палате полсуток отсидеть.

- Нам все равно, преступник или нет, пусть милиция выясняет, - завотделением хирургии Владимир Захарович работает здесь с первого дня - 25 лет. - Для нас он больной. Мы оперировать будем, а милиционеры в сторонке стоять. У нас нередко так бывает - и резаные, и стреляные, и битые поступают. Так что к сотрудникам в форме мы привыкли...

Отделение желудочно-кишечных кровотечений не шутя называют самым кровавым. Кровавое - потому что кровопотери здесь исчисляются литрами. И литрами же восполняются. За 9 месяцев этого года здесь перелито 880 литров крови. Почти тонна! Это отделение - одно из самых экстренных и тяжелых. Здесь самые дорогие хирургические койки и самое дорогое терапевтическое лечение. Здесь проходят самые сложные и трудоемкие операции.

У больницы - свое отделение переливания, когда необходимо, кровь привозят и с городской станции переливания. Но все равно бывает, что врачам приходится делать себе "кровопускания". Они шутят - это как гуманитарная помощь...

У заведующей отделением Ларисы Владимировны Тарасик глаза прозрачно-голубые, как вешние мартовские воды. Таким сразу хочется верить. И тихий голос. Наверное, все ее пациенты сразу верят - все будет хорошо. Даже несмотря на то, что угодили в самое "кровавое", самое тяжелое отделение во всей больнице. Она никогда не считала, скольких людей спасла. Не принято это у хирургов. Особенно когда счет на десятилетия. Иногда у нее бывают дни, что, став с утра к операционному столу, домой она уходит лишь к следующему полудню. Хорошо, если в перерывах между операциями можно хоть часок отдохнуть. Но такое счастье выпадает не всегда.

- Лечили мы как-то одного немца - очень тяжелого, - вспоминает Лариса Владимировна, - трижды жизнь его на волоске висела. Нам удалось его вытащить. До сих пор письма из Мюнхена идут. Тамошняя медицина благодарна нам за спасение жизни пациента. Немец, улетая, говорил, что немецкого у него теперь - только имя. А по крови он - белорус. За период лечения было перелито 15 литров белорусской крови. Извините, я должна бежать, - Лариса Владимировна на ходу листает свежую медкарту: поступил больной с показателем крови "гемоглобин - 39". У здорового человека этот показатель - 139...

Детское ожоговое отделение. Многие считают его самым страшным отделением больницы. Впрочем, вся жизнь этих бесконечных коридоров и этажей была бы просто лощеным рекламным проспектом без этого отделения, где стоит специфический запах. Где часто в коридорах слышны стоны. Здесь перевязки настолько болезненны, что половину из них делают под наркозом, каждый раз как маленькую операцию. Круглые сутки гудят насосы кроватей на воздушной подушке. Ведь на обычных матрасах ребенок "без кожи" никогда не поправится. В это отделение, если, конечно, ты не законченный садист, заходишь, уцепившись за одну только мысль: "Ведь и здесь же люди работают. Каждый день".

- К этому не привыкаешь. К детским страданиям никогда не привыкнешь - ни через 5, ни через 50 лет. - У заведующей детским ожоговым отделением Анны Нарцизовны Новиченко в активе сотни успешных операций, многие дети благодаря ей после тяжелых ожогов снова смогли стать обычными - здоровыми, подвижными, веселыми. - Сколько раз хотелось все бросить и уйти. Но опыт потихоньку одолевает страх. Ты уже знаешь, как с этим быть, знаешь подход, веришь, что можешь сделать этого ребенка здоровым. И потом - они же, эти страдающие дети, смотрят тебе в глаза...

Сколько глаз с незакрывающимися от рубцов веками, измученных бесконечной болью, помнит Анна Нарцизовна. Забываются имена, диагнозы и операции. Навсегда в памяти - только глаза. Даже когда дети вырастают - она и на улице, походя, эти глаза всегда узнает. У Анны Нарцизовны, как у всякого пластического хирурга, есть свой фотоархив.

- Вот мальчик с аллопецией, - спокойно, без эмоций, рассказывает заведующая. - Аллопеция - это когда волос нет. Выжжены. У нас методики есть, мы вживляем под кожу головы на участке, где покров сохранился, силиконовый баллон и постепенно надуваем его. Кожа растягивается, и мы пересаживаем выросший участок. Вот этот же мальчишка после операций - почти ничего не заметно. В последние годы мы сделали несколько сложных восстановлений, когда у детей весь скальп был снят до кости. Видите этот большой участок - это не лысина. Это череп. Мы вызываем рост грануляции вроде соединительной ткани и пересаживаем кожу.

- Это дети с ожоговыми травмами?

- Нет, всех троих покусали собаки. Причем свои же, домашние. Двоих - ротвейлеры и одного - дворняжка.

Картинка временами "плывет". Словно за кадром комментарии доктора: "А вот девочка без обеих ручек, мы косточки развели, захватик сделали - теперь она может брать предметы, видите - собачку кормит на фото".

В игровой комнате, теплой и уютной, играет много детей. Те, что помладше, - с мамами (половина здешних пациентов - дети до 3 лет!), постарше - между собой. Их совершенно не пугают увечья друг друга, келоидные рубцы и толстые повязки. Они братья по несчастью.

- Мы вам сейчас еще наших "героев" приведем. Посмотрите, - говорит медсестра.

"Герои" - двое мальчишек лет десяти с сильно обожженными лицами. С друзьями - им повезло больше, их уже выписали - мальчишки экспериментировали с петардами. Гремучая смесь взорвалась еще до того, как ее успели поджечь. Теперь у одного обожжены руки и пол-лица, у другого - все лицо, словно маска. Мальчишки покорно, не переспрашивая, фотографируются. Они уже привыкли, что за свою шалость им теперь и стыдно, и очень-очень больно. Не раз им уже пришлось позировать перед телекамерами - сюжеты об опасности петард нынче популярны. А Анна Нарцизовна с облегчением говорит мне - так, чтобы мальчики не слышали, - повезло: глазки успели закрыть. Да и веки, кажется, не в рубцах - закрываются. Даст Бог, без пластики обойдутся...

Идем с Новиченко по отделению. Она то и дело заглядывает в палаты, на ходу комментируя

: - Здесь у нас поражение током в 10 тысяч вольт, здесь - 50 процентов ожогов. Эй, ты чего, дружок, накрылся! Нельзя тебе.

- Холодно... - шепчут ей чуть слышно.

- Ты же так не поправишься!

Мальчишка-подросток кое-как натянул на себя кусок скомканного одеяла. Анна Нарцизовна его откидывает. Я понимаю почему - здоровой кожи на нем нет, одни раны и бинты. Парень лежит на воздушной подушке. Матрас наполнен специальным песком, который постоянно подбрасывается воздухом, так не образуются пролежни и все равномерно подсыхает. Кровать подогревается, на ней не холодно. Но у мальчишки совсем недавно обрабатывали раны, все еще влажное, и он мерзнет.

В "приемнике" становится оживленно. Одни больные, ожидая в смотровом, громко охают, всхлипывают. Другие - поют. Над гулкими коридорами разносится "Шумел камыш". Жизнь здесь пульсирует, как обычно: снуют медсестры, возят каталки, бегут с анализами, срочно - за доктором. И над всей этой сосредоточенностью плывет пьяное "Шумел камыш..."

- А ты не удивляйся, - замечает тот же врач, что утром мне "10 дней" пожелал, - у нас такое теперь часто. Этот, слава Богу, только песни мычит. Весь репертуар уже выдал. Другие кроют трехэтажным, бьются. Пока установим диагноз - минимум минут 30 - 40 он здесь сидит.

- Вместе с больными?

- А куда я его дену? - доктор злится, машет рукой от досады. - Когда пьяный человек - к нему не должны подходить вот эти девчушки, которым еще рожать, которые не защищены, - он указывает на пробегающую мимо медсестру.

- Меня, между прочим, чуть не зарезали, - подходит, услышав разговор, другой врач. - Был тут у нас ночью клиент - бросался на врачей. Я милицию вызвал.

- Привезли повторный инфаркт! - кричит откуда-то медсестра. Доктора уходят.

К больницам у нас особое отношение. Где-либо в беседах на кухне мы всегда ими не довольны - и равнодушие там, и бедность, и заорганизованность, дескать больной - всего лишь единица для подсчета оборота койко-мест. И только потом - человек. Но стоит однажды на операционном столе оказаться или услышать рядом тиканье реанимационного монитора - все в других красках кажется. И врач, который за скромную - чего таить-то - зарплату может стоять полсуток над операционным столом. И сестричка, за все дежурство ни разу не присевшая. И санитарка, что бомжей, как малых детей, отмывает. Все они кажутся другими. Странными, непостижимыми. И благодарность к ним появляется. И добрые слова. И слезы наворачиваются. И больше не хочется пинать их на своей кухне.

В нашем обществе медицинское обслуживание - мерило социальной защищенности. Мы любим обсуждать скромное питание, тощие подушки и ворчливых санитарок. Пока гром не грянет. А после - писать письма в газеты с благодарностями врачам, которые вытянули с того света, вернули радость жизни. И начинаем причислять их чуть ли не к спискам персональных святых или ангелов-хранителей. Конечно, я не собираюсь умалять ничьих достоинств, равно как и отрицать неустроенность многого.

А после дня в больнице хочется сказать только одно: не смотрите на жизнь однобоко. Грань-то между здоровьем и нездоровьем зыбкая. И тогда все может показаться по-другому: и врачи, которые порой против нас просто "без кожи". Не вырабатывается с годами иммунитет, не верьте - ни к несправедливым упрекам и жалобам, ни к пьяному в "приемнике", распевающему песни, ни к наркоману, ругающемуся матом. Каждый день от врачебных знаний и действий зависят чьи-то жизни. Непросто, согласитесь, ангелом-то быть. Но человек - дивное существо. Его способность привыкать к любым условиям поражает. Вот и врач со временем не просто привыкает, не может он без профессионального стресса. Быть может, поэтому в медици не много специалистов, которые работают до глубокой старости, - просто уйти не могут. В Украине недавно проводили исследования по поводу постоянной стрессовости работы врача. Так, у анестезиолога измеряли уровень адреналина в крови, когда он сидит в ординаторской и когда он находится в операционной. Когда доктор в ординаторской - адреналин у него критически низкий, почти нулевой. А когда он в операционной - гормон адреналина нет, не повышенный, не стрессовый. Он - нормальный. Такой, какой необходим человеку для обычной полноценной жизни...