Репортер «Р» узнал, как варят панты, взошел на «гильотину» и приценился к оленям Анатолия Чубайса
Трактор «Беларус» замирает перед стальными воротами с навесным замком. По обе стороны, до горизонта, заградительная двухметровая сетка. Заезжаем. Глушим мотор. Выгружаем из прицепа мешки с комбикормом. 8.00. Завтрак.
— Тора-тора! – зычно зовет стадо оленевод Леонид Матузко и сыплет на землю бледно-серую крупу. Через считанные секунды по одному, по двое, группками на кормоплощадку выходят грациозные копытные – пятнистые олени. Рогачи угрожающе ревут, оленухи с телятами жмутся к лесу. Мое присутствие их явно пугает, но голод не тетка. Двести с лишним голов дружно склоняются над поданным лакомством.
…Единственный. Ключевое слово для необычного кобринского поголовья и его пастуха. В феврале 1988 года зоотехника колхоза «Днепро-Бугский» командировали в Калининград. Через месяц оленеводческого ликбеза, постигнув азы «северной» профессии, он вернулся домой, а вслед за ним целый караван специально оборудованных фур доставил в полесский Кобрин четыреста пятнистых оленей. Так в Беларуси появилась первая оленеферма.
И первый оленевод.
— На Дальнем Востоке это практически безотходное производство. Из пантов ненцы и чукчи изготавливают пантокрин (медпрепарат с уникальными целебными свойствами), жилы идут на кетгут (нити, растворяющиеся в тканях, для зашивания ран), из шкур выделывают замшу и хром, строят чумы и шьют одежду. Кости и те мелят на муку, — загибает пальцы Леонид Матузко. – В Беларусь оленей завозили, главным образом, из-за ценных пантов. До 1991 года их за баснословные деньги с руками отрывали по всему Союзу. Но времена изменились, и теперь за килограмм высушенных оленьих рогов медицинские объединения республики платят не более ста долларов.
Это при том, что в Сингапуре с полутора тысяч торг только начинается.
…На втором году жизни тонконогие бэмби превращаются в перворожек и оленушек. На третьем – становятся оленухами и рогачами. У последних в июне—августе отпадают коронки, и начинают расти первые панты. За это время «урожай» снимают дважды, через каждые полтора месяца. Впрочем, «снимают» — не совсем верно сказано.
Передо мной — механизм из дерева и стали, как две капли воды похожий на гильотину. Панторезный станок. Нет-нет, здесь не рубят с плеч невинные оленьи головы – их освобождают от двадцатисантиметровых, еще не ороговевших отростков. Но вот как…
— Восемь охотников загоняют стадо в деревянный отстойник. Тут оленей сортируют и по одному заводят в панторез. С обеих сторон рогачу зажимают бока и выбивают из-под ног пол. Мне остается только запрыгнуть ему на спину и спилить панты, — показывает Леонид Матузко. – У пятнистых оленей они мягкие, ножовка идет как по маслу (то ли дело дальневосточные маралы – без электропилы даже не подходи). Все равно кровь бьет фонтаном: нужно вовремя обработать коронки 70-процентным спиртом. Дальше – консервация и сушка.
Газовая плита. Чан с кипящей водой. Каждый пант по 15—20 раз купают в варе, затем дают остыть и подвешивают на кожаных ремешках в сушилке. Пройдет две-три недели, и консервированные рога сильно «похудеют»: от каждого килограмма «живовеса» останется всего 350 граммов (в сезон со всего стада — не более 20 кило). Под опись их сдадут директору хозяйства. Ключ, сейф, акт: «Панты сдал. Панты принял».
Везти их за тридевять земель накладно, продавать за копейки дома жалко. Отсюда – экспорт. Тверь, Иваново, Москва…
Приезжие коммерсанты и не думают скрывать: белорусских оленей закупают для частных охотхозяйств России. Читай: охотники-туристы из Евросоюза, платные кемпинги и домики, три тысячи евро за подстреленного рогача, две с половиной – за самку. Есть и другие варианты. В последние годы у российских олигархов появилась новая модная «фишка» — завозить к себе на виллу живых бэмби. Вышел утром на крылечко замка, а на опушке собственного леса пасется собственный же олень. Красота! За ней в Брестскую область уже приезжали представители Анатолия Чубайса. Взяли пару. Говорят, телефонами «Днепро-Бугского» интересовался некто по фамилии Потанин. Цена? Для всех одинакова: из Кобрина голова уходит за четыреста долларов.
— Все равно выгодно. Считайте сами, корова до предпродажного состояния растет четыре-пять лет, олень – два с половиной-три. Сроки и затраты меньше, цена – больше. Без всяких преувеличений, это наш стратегический вид животноводства, — улыбается Владимир Савчук, директор ОАО «Днепро-Бугское».
– Впрочем, и здесь не без проблем.
Лет шесть назад олени начали серьезно болеть: едва волочили задние ноги и сильно теряли в весе. Доходило до того, что в год приходилось отстреливать до сотни голов. В итоге через несколько зимовок от стада осталась половина. Сперва подозрения пали на коварные инфекции: бруцеллез, лейкоз, туберкулез. Нет, не то. Пригласили ученых. «Близкородственные скрещивания, нужна свежая кровь – 5—6 молодых рогачей» — вынесла диагноз наука. Но все оказалось гораздо проще – рацион. Стоило включить в традиционное меню комбикорм, ветки лозы, сосновые лапки, соли-минералы, и стадо пошло на поправку.
— Год назад приключилась другая беда. Каждое утро в оленнике находили по пять-шесть растерзанных туш. Думали, волки. Оказалось, дикие собаки: сделали подкоп под сеткой и устроили в вольере кровавую бойню. Сели в засаду и за ночь перестреляли всю стаю, — вспоминает Валерий Мамайко, начальник цеха животноводства, главный зоотехник ОАО «Днепро-Бугское». – А вот браконьеров, которые убили и вытащили через заграждение теленка, так и не нашли.
…Какое будущее у первой белорусской оленефермы? Одни говорят, нужно завозить молодых породистых рогачей и качественно обновлять стадо. Другие кивают на северо-запад: в Финляндии, мол, в каждом городе свой оленекомплекс. И панты срезать не надо, и в экспортной продаже нужды нет – экотуризм с лихвой окупает все затраты.
— Мы тоже об этом думаем. Места ведь тут, сами видели, просто загляденье: лес, дикое озеро, бескрайние поля… Построить бы около оленника с десяток туристических чумов, поставить на берегу узкие чукотские лодки, наладить экскурсии, проживание и продажу сувениров, — делится планами Владимир Савчук, директор ОАО «Днепро-Бугское». – Все упирается в средства. Мы прикинули, даже если продадим всех своих оленей, не наберется и половины требуемой суммы. Сдавать же их в аренду под новогодние упряжки тоже не получится. Рогачи-то дикие: в лучшем случае перевернет повозку, в худшем – даст с размаху копытами. А то и вовсе на рога поднимет.
Не знаю, появятся ли когда-нибудь под Кобрином зимние гонки на нартах, день оленевода и традиция пить крепкий-крепкий чай в жарких чумах. Но когда за директорской «Волгой» закрылись ворота фермы, я почему-то подумал: олени хорошо, а машина, однако, лучше.
