(Окончание. Начало в №№ 239 — 242.)
Ирина сидела в кабинете профессора одной из клиник Гамбурга.
— А вы ему кто? — спросил профессор.
— Я... в общем–то совершенно посторонний человек. Ну... так, просто давняя знакомая.
— А молодые люди?
— Девушка — родная дочь, а парень... тоже родственник. Близкий...
— Случай уникальный и очень сложный... Не вдаваясь в подробности, хочу сообщить, что 3 предыдущие операции прошли успешно, а завтра состоится последняя... Самая ответственная и... самая непредсказуемая... Будет применена абсолютно новая разработка... Ноу–хау... нигде в мире еще не применяемая. И если нам будет сопутствовать успех, он очень быстро восстановится и Новый год сможет встретить вне стен клиники.
— А шансы?
— Девяносто на десять.
— Так это же нормально!
— Конечно. Если бы девяносто было на нашей стороне.
* * *
Васька лежал в светлой солнечной палате.
Вся голова у него была утыкана разноцветными датчиками.
* * *
А Ваське снилось бесконечно широкое замерзшее лесное озеро, малахитовый лед на нем.
И по всему озеру над лунками сидят рыбаки. Их много–много, чуть ли не на каждом метре. Как положено: шубы, шапки, снасти. Только рыбаки–то дети горькие... Ну по 4, 5, от силы по 6 лет... Сидят, глупые, и смотрят в круглые луночки...
И это бы еще ничего.
От леса, в которое вонзалось замерзшее озеро, шла шеренга косарей.
И по льду что–то косят.
— Взжик! Взжик! Взжик! — поют косы.
А шеренга состояла из Васьки, Сашки, Андрея, батьки Федоса, Тимофея, Струка, Артема, еще кого–то из мужиков.
— Взжик! Взжик! — взмахивают все косами.
Гнездо аиста на льду озера, а в нем озябший аист переминается с ноги на ногу.
Сруб колодца тоже на льду.
Детдомовец тащит салазки по льду.
А в салазках сидит директор детского дома и играет на балалайке.
— Взжик! Взжик! Взжик! — поют косы.
Галюня в легком платьице сидит возле колодца над лункой и удит рыбу.
Подняла голову:
— Папа... Папочка–а–а...
* * *
Артем и Галюня сидели возле.
— Папа... — шепнула Галюня. — Папочка–а...
— Галка, не дергай его... Тебе же сказано, он все слышит и воспринимает... Выйди лучше, свежего воздуха глотни. А то вон выглядишь, как ночная бабочка после сверхурочной работы.
— Нахал!
— Иди, иди...
Галюня вышла.
* * *
Артем долго смотрел на Ваську.
— Дядь Вася, — наконец тихо позвал он, — послушай меня, пожалуйста... Ты лучший из нашего рода... Самый лучший... Ну, деда Федоса давай не обсуждать. Он на особом счету... А после него — ты... И если в моем присутствии про тебя кто–нибудь скажет хоть одно плохое слово, я ему хребет сломаю. Это не по–христиански, конечно, будет, зато по справедливости... Я тебя люблю. Я тебя очень люблю. Помоги мне, пожалуйста. Дед Федос всегда говорил: живите набело, по–человечески... Давай, дядя Вася, набело...
* * *
Галюня в наброшенной на плечи шубке гуляла по скверику.
* * *
— Твоя дочь — не моя сестра... И я ее люблю! И она... нет, она от меня шарахается как от прокаженного, но не родит она от другого мужика ребенка! И я это знаю, и она это чувствует... Дед Федос все это знал, но молчать всех заставил... Ему под Новый год 100 лет исполняется. Соберемся, помянем и за твое здоровье выпьем. Так что ты пока... не помирай. Лады? Дашь дозвол — камень с души у всех снимешь. Не дашь — так тому и быть... Не помирай, ладно?
* * *
Галюня гуляла по скверику.
Ирина спросила у профес
сора:
— Господин Шварц, возможно ли, чтобы те деньги, которые заплачены за операцию, были возвращены родственникам?
— Это исключено.
— Вы, наверное, неправильно меня поняли. Операция будет оплачена. Я готова это сделать хоть сейчас.
— Так в чем вопрос? Передайте деньги родственникам.
— Лучше, если бы они пришли из клиники. Я готова перечислить даже намного больше.
— Ничего не понимаю. О! Это есть загадочный славянский характер и народ.
— Это даже не славянский... В нашей местности есть совсем особый народ.
— Как называть?
— Белые россы.
— Почему белые?
— Ученые до сих пор к единому мнению не пришли...
— Может быть, что все есть стерильно–стерильно... — улыбнулся профессор. — И отсутствует всякий микроб.
— Наверное...
* * *
Ирина, Артем и Галюня стояли возле машины.
— Сегодня какое число? — спросила Ирина.
— Семнадцатое, — сказал Артем.
— Ну вот что, ребята, — сказала Ирина. — Я остаюсь, а вы летите домой. Билеты уже заказаны и оплачены.
— Ирина Владимировна... — со смущенной укоризной промолвил Артем.
— Это в счет вашего вознаграждения, Артем Александрович...
— Спасибо, — сказала Галюня.
— Будем надеяться, что все будет хорошо, но шансов практически нет... Я поэтому и остаюсь... Чтобы для вас потом мороки было меньше. Сейчас в отель, потом в аэропорт... К вечеру будете дома. Готовьтесь к худшему. За деньги можно все купить... кроме любви, здоровья... и детей.
— Спасибо, — сказала Галюня.
Но сесть в машину не успели.
* * *
На крыльце клиники появился профессор, держа над головой мобильник:
— Одну минуту!
— Что, к телефону кого–то? — изумился Артем.
Профессор подошел. Мобильник он держал перед собой, как флаг. Сказал:
— Он на короткий момент пришел в себя. Несколько слов сказал. Я успеть записать.
Профессор включил запись...
— Тема, — послышался из динамика трудно узнаваемый, но все–таки Васькин голос, — если ты... ее... обидишь... или... бросишь — убью! Галюня... слушайся а–а... его... — запись оборвалась.
Галюня сорвалась с места и бросилась назад в клинику.
* * *
— Позвольте, профессор, — Артем изъял у немца его мобильник, выхватил свой и в несколько секунд перекинул по блютузу запись Васькиного обращения.
* * *
Галюня прижалась к руке отца...
На морщинистую ладонь катились слезы.
— Папочка, родной, любимый, единственный... Я тебя никогда не оставлю... Я тебя отмолю... Я тебя... Я тебя...
Из–под сомкнутых ресниц у Васьки выкатилась слеза.
* * *
— Здравствуйте! — сказал Андрей Сашке. — Этого еще не хватало!
— Ну, братуха, я тебя прошу... — Сашка был явно сконфужен.
* * *
Андрей выглянул в окно.
Возле крыльца стоял уже постриженный, выбритый и обстиранный Веркой Мишук.
Возле его ног сидел Валет.
* * *
— Дружбан это мой... Он меня во время землетрясения на Кунашире...
— Слышал, слышал! — замахал руками Андрей. — У тебя все бомжи в Советском Союзе в дружбанах ходили! И что, они все должны жить на моем хуторе? Чего ты его у себя не оставил?
— Ну прикинь, где? В одной комнате я с Веркой, в другой Артем... На кухне, что ли? Андрюха, он тихий, спокойный, от него маманя в роддоме отказалась, сирота круглый... Помогать тебе по хозяйству будет. И потом... ты со своей Коброй, скорее всего, в Израиль слиняешь... — Сашка показал Ирину на фото. — А человеку...
— Заткнись! — зло оборвал его Андрей. — Охламон...
* * *
Мишук на улице медленно развернулся и тихо пошел со двора.
Валет тоже грустно побрел за ним.
Андрей вышел на крыльцо.
Мишук уходил.
— Ты куда пошел?
Мишук повернулся и не ответил.
Валет повернулся и лениво тявкнул.
— Тебя как звать?
— Мишук...
— Заходи... — вздохнул Андрей.
* * *
— Уважаемые пассажиры! Через двадцать минут наш самолет приземлится в национальном аэропорту города Минска... температура воздуха в Минске — минус пятнадцать градусов.
Паважаныя пасажыры! Праз дваццаць хвiлiн наш самалёт зробiць пасадку ў нацыянальным аэрапорце горада Мiнска. Тэмпература паветра ў Мiнску — мiнус пятнаццаць градусаў.
Артем дремал в своем кресле.
Галюня, сложив на груди руки, что–то беззвучно шептала.
* * *
Струк с вещами и Мишук без вещей вошли во двор своего нового жилища и стали прокладывать через снег дорогу от калитки до крыльца.
Припорошенный пластмассовый аист стоял в заснеженном гнезде, поджав правую ногу.
На спине у него сидели нахохлившиеся воробьи.
Струк отпер замок. Прошли сени, открыли дверь в хату.
Хата была совершенно пуста.
В углу стояла старенькая кровать.
А посредине белела печка.
На печку был наклеен старый церковный календарь с репродукцией древней иконы Спаса, который грустно–грустно смотрел на стариков.
— Можно, мы тут жить будем? — спросил у него Струк.
* * *
К офису фирмы Русаченко подкатил «Мерседес».
Из машины вышел начальник Артема Адмирал.
— Я к Русаченко, — сказал он охраннику.
— Как прикажете доложить?
— Скажите, что Адмирал приехал.
— Как ваша фамилия?
— Это и есть моя фамилия. Ад–ми–рал.
— Виноват. Сергей Григорьевич, к вам Адмирал, — по громкой связи сообщил охранник.
— Проси, проси...
— Второй этаж. 212–я.
— Спасибо.
* * *
— Ка–акие люди! Сколько лет, сколько зим...
Русаченко вышел из–за стола и обнял Адмирала:
— Здравствуй, дорогой... — сказал Адмирал. — Очень рад тебя видеть в добром здравии и благоденствии. Наслышан, наслышан... По телевизору вижу, в газетах читаю. Горжусь.
— Как ты, Сан Саныч?
— Полюса сменил. Раньше защищал наших от вредного влияния их, а сейчас защищаю их от вредного воздействия наших. Международное охранное и сервисное агентство возглавляю.
— Круто.
— Слушай, ты говорят, коттеджный поселок возводишь?
— Решил хатку на курьих ножках поставить? Поспособствуем и решим.
— Это я не для себя. Одна богатенькая золотая леди уполномочила. Желает приобрести несколько коттеджей под семейные дома для сирот. Видимо, грехи юности замаливает... Кстати, наша землячка, а вон как взлетела. Лучшая леди из всех ледей... Со странностями. На план взглянуть можно?
— Пожалуйста.
Подошли к стене, на которой красовался план с ярко–красной подписью «Белые Россы».
— Дома вот на этом участке хочет приобрести. Там где–то аист живет. Так вот, очень желает, чтобы ты птицу не спугнул, чтобы он и впредь продолжал ей приносить в клюве подкидышей и деток, мамы и папы которых лишены родительских прав.
— Десять миллионов, — тяжело сказал Русаченко. — Долларов. Нет, евро.
У Адмирала глаза стали как блюдечки. Впрочем, он тут же погасил свое удивление и сказал:
— Мое дело предложить, ее — отказаться. Я с твоего позволения эсэмэсочку сброшу. Пусть решает. Если она сейчас не на приеме у Президента... ответит быстро:
— А что, ее Президент принимает?
— Так она ж золотая леди.
Адмирал набрал цифру и отправил sms.
— Ну так рассказывай, как ты, жена, детки, внуки... Нет, на внуков ты не тянешь.
— Я ни на кого не тяну. Ни на внуков, ни на детей, ни на жену.
— До сих пор один?
— Один.
— Смотри, дорогой, может статься так, что все заработанное пойдет на укрепление дружбы между народами.
Пискнул мобильник.
Адмирал открыл текст.
— Что и требовалось доказать... — вздохнул он.
— Меньше не будет, — еще тяжелее сказал Русаченко.
— Она согласна, — сообщил Адмирал. — А с тебя, старик, комиссионные.
* * *
Возле калитки Андреевой хаты остановился микроавтобус детского дома.
Директор вышел, открыл дверцу.
— Ну что, Дионисий, выходи... Домой приехали.
Из микроавтобуса вышел светлоокий Дениска с рюкзачком и с полиэтиленовым пакетом.
— Все вещи забрал? Ничего не забыл?
— Не–е.
— Андрей Федорович! — громко позвал Андрея директор.
Андрей вышел на крыльцо.
— Принимайте жителя! Мы с ним так и не определились, кем он будет вам приходиться, сыном или внуком.
— Это как... понимать?..
— Все нормально! — директор, достал папку с документами. — Ваш вопрос, как говорят бюрократы, решен положительно. Осталось пару подписей поставить.
Мальчишка подошел к Андрею, шмыгнул носом:
— Здоров, батяня...
— Здоров, сына...
Поздоровались.
— Денис, — сказал директор. — Давай вещи и погуляй во дворе... А нам с твоим батей поговорить надо.
Дениска отдал Андрею свои вещи и пошел знакомиться с Валетом.
Андрей и директор вошли в хату.
— Позвонили сверху, — улыбнулся директор, — и сказали, что в нашей стране законы пишутся не для того, чтобы людям жизнь отравлять.
— А как узнали? — Андрей никак не мог в себя прийти.
— Только между нами. Я дал честное слово, которое сейчас подло нарушаю. Хорошая у вас племянница, Андрей Федорович. Поговорила со своим шефом... Я так думаю... Ну а ее шеф вхож в самые высокие кабинеты. Дальше, как говорится, дело техники. И вот еще что... Только, Андрей Федорович, дайте слово: ни–ко–му... Даете?
— Даю.
— Как мне кажется, вам это надо обязательно знать. Галина Васильевна дала юридически оформленное обязательство, что если с вами, не приведи Господь, что–то случится, Дениса она заберет в свою семью. Тут уже органы опеки и руки подняли.
— Молодец, Галюня, — у Андрея покраснели глаза.
— Только, Андрей Федорович... Я вас прошу...
— Век воли не видать, — поклялся Андрей и провел себе по шее ладонью. — Давай медовухи тяпнем...
— Ну а что? Повод есть...
Андрей откупорил одну из своих заветных бутылочек, налил, но выпить не успели.
На улице завыл Валет. Завыл тоскливо и протяжно, как по покойнику.
Андрей с директором переглянулись и вышли на крыльцо.
* * *
Дениска уже вошел в роль хозяина хутора и первое, что сделал, это выселил Валета из конуры, а сам занял его место.
Валет тоскливым воем жаловался на несправедливость.
— С ума сошел! — совсем неласково набросился на «увнученного» мальчика Андрей. — Сейчас же вылезь оттуда! Посмотри, что ты с курткой сделал! Денис! Ты у меня получишь!
Мальчик засмеялся, состроил рожицу и спрятался в глубине конуры.
Андрей стал выковыривать его оттуда.
Директор детского дома со стаканом медовухи в руке смеялся до слез.
Валет лаял.
* * *
Мишук вместе со Струком украшали елку возле дуба всем, что подвернулось под руку... Бутылки, пакеты, шарики.
За туманам нiчога ня вiдна,
За туманам нiчога ня вiдна,
Толькi вiдна дуба зелянога...
В предновогодний вечер в хате Андрея Ходаса было многолюдно. С городской улицы Белые Росы, кроме родных, пришли все, кто помнил старого Ходаса.
Пришел даже директор детского дома, который привозил сюда увнученного Дениску.
Дениска сидел рядом с Андреем и наворачивал «сладину» — мед в сотах.
Портрет старого Ходаса был снят со стены, водружен на подоконник.
Перед ним горела церковная свеча в стограммовой рюмке с рисом, служившая подсвечником.
Пели, вспоминали. Андрей рассказывал:
— Они же друг без друга жить не могли... Помню, батька каждый день, ка–аждый день ковыляет с утра на шестой этаж. «Куда ты, батя?» «Пойду гляну, может уже, Бог дал, окочурился...»
Струк продолжил:
— Андрюха, а ты помнишь... На похоронах что Тимоха отчебучил... Дядьку Федоса хоронят, значит... Ну, там, кто плачет, кто просто так... А Тимоха ходит и всем хвастает: «А ить я его пережил... Повышенное обязательство взял на себя, поднатужилси — и пережил». Ну, все... Гроб уже закрывать надо... Подошел Тимоха прощаться. Ка–а–ак заплачет! И говорит: «Гад ты, Федос! Такую подлянку мне устроил... Сам помер, а мне мучайси тут...» А сам пла–а–ачет! Ему: «С ума сошел! Так на покойника!» От гроба оттаскивают, а он: «Пустити! Я ему все скажу».
Все вспомнили, смеялись. Кто–то сказал:
— Давайте и Тимофея помянем... Хороший был мужик. Пускай лежит свято...
Налили. Не чокаясь выпили.
* * *
Старый Ходас через церковную свечку с улыбкой смотрел с портрета на своих бывших односельчан.
А хто ж ета вядзерца дастане,
А хто ж ета вядзерца дастане,
Той са мною на рушнiчок стане,
Той са мною на рушнiчок стане.
По темным окнам резануло светом фар.
Послышался звук подъехавшей машины.
— Это твоя Кобра прикатила, — сказал Андрею Струк.
— Глянь, Маруся, — попросил Андрей.
Маруся, сидевшая ближе всех к двери, вышла в сени и тут же возвратилась с новыми гостями.
Это были Русаченко и его верный сотрудник Бодя.
— Здравствуйте, — сказал Русаченко. — С Новым годом!
Все нестройно ответили на поздравление.
Бодя, узрев Струка, расплылся в улыбке.
— Здравствуйте, Сергей Григорьевич, — растерянно поздоровалась с шефом Галюня.
— Я хотел бы поговорить с хозяином, — кивнув Галюне, сказал Русаченко.
— Ну, я хозяин, — жестко промолвил Андрей. — Дальше что?
— Очень приятно, Андрей Федорович... Я генеральный директор фирмы «Агробокс». Зовут меня Русаченко Сергей Григорьевич... Ваша родственница Галина Васильевна у нас работает, — Русаченко улыбнулся Галюне.
— Ну... — еще больше набычился Андрей.
— Решением облисполкома на месте вашей деревни и прилегающей к ней территории за два года будет возведен коттеджный поселок под названием Белые Россы. В связи с этим...
Андрей не дослушал.
— Я вам тысячу раз говорил уже, никуда и ни за какие деньги я отсюда не уеду! И аиста я вам не сдам!!! Хоть убейте!
— Можно? Мне? Договорить? — тяжело спросил Русаченко.
— Что ты, блин, как этот на фик? — зашептал на Андрея Бодя.
— Можно? — переспросил Русаченко.
— Пожалуйста...
— Спасибо. Ваше подворье будет сохранено в том виде, в котором оно находится сейчас... Ну, естественно, будут подведены коммуникации, что–то подремонтировано, не нарушая фактуры. Дуб, на котором гнездо, обследуют специалисты, и он будет укреплен, если это необходимо... В общем, ваш дом будет сохранен как памятник нашему патриархальному подворью. И, можете мне поверить, я принял это решение не из–за вашей непримиримой позиции... Аист — логотип нашей фирмы. Еще раз всех с Новым годом... До свидания!
Русаченко пошел к двери. Бодя за ним.
— А медовухи выпить слабо? — нашелся Струк. — А? Слабо?
Русаченко обернулся.
— Ну почему же? — улыбнулся он.
— Налей гостю! — зашипел на Андрея Струк. — Что ты, в самом деле, как этот на фик?
Бросились за чистой посудой, стали подвигаться, чтобы усадить новых гостей.
— Сергей Григорьевич, вы прямо как Дед Мороз, — сказала Галюня Русаченко. — А почему без Снегурочки?
— Будет и Снегурочка, — пообещал Русаченко и спросил: — А что у вас за торжество? Свадьба?
Он внимательно посмотрел на Галюню.
— Нашему батьке, — сказал Сашка, — сегодня сто лет!
И он кивнул на портрет на подоконнике.
— Ну, тогда за батьку! — предложил Русаченко.
— За батьку!
— За батьку!
Выпили.
— За батьку, Бодя, — автономно наливал Струк, — надо не единожды, а многократно... Тебе сколько?
— А ты чё, краев не видишь? — спросил Бодя. — Я, правда, типа завязал. Послезавтра два дня будет, как в рот не беру.
Туман ярам, ярам далiною...
Туман ярам, ярам далiною...
Свет фар опять полоснул по окнам.
Подъехала машина. Так как было шумно и весело, на нее никто не обратил внимания.
В хату вошла Ирина.
— С Новым годом!
— О, Снегурочка! — радостно приветствовали ее. — А Дед Мороз где?
— Где Дед Мороз? — спросил у женщины Дениска.
Ирина опешила.
— Чей это мальчик? — спросила она.
— Это мой сын. Денисом зовут, — сказал Андрей.
— Здравствуй, Денис.
— Почему ты без Деда Мороза? — строго спросил мальчик.
— Скоро, скоро он прилетит! А пока просил передать письмо госпоже Марии. Правда, оно на немецком, но, говорит, там разберутся... Читай, Артем! Читай и переводи.
Артем взял письмо и стал читать:
— Уважаемая госпожа Ходас! Сообщаем вам, что наша клиника, в которой находился на излечении ваш муж, господин Ходас, от гонорара за свои услуги отказывается. Рады также сообщить, что господин Ходас уже выписан из клиники...
Артем читал дальше, но его уже никто не слышал.
Поднялся такой ор, что погас огонь в печи.
Все бросились целовать Ирину.
Кто до нее не смог добраться, целовались между собой.
— Тихо! — вдруг громко и властно подал голос Русаченко, стукнув ладонью по столу.
Все умолкли.
На улице кто–то играл на гармошке итальянскую народную песню «Грустная канарейка».
И даже не на улице, мелодия лилась откуда–то сверху, как будто с чердака или с крыши.
Все вначале посмотрели на потолок, а потом по одному стали выходить на улицу.
Рогатый месяц заливал своим серебряным светом подворье.
На сухом дубе, в заснеженном гнезде аиста, сидел Васька и весело наяривал на гармошке «Грустную канарейку».
Месяц висел над его головой, как нимб.
* * *
Началось тако–о–е!
Кто–то хохотал, держась за живот.
Галюня прыгала от радости и от радости же рыдала. Слезы с ее длинных ресниц прыгали прямо в сугроб.
Струк обнимал Мишука.
Сашка тупо смотрел вверх.
Верка пыталась ему что–то объяснить.
Плакала Маруся.
Бодя достал из кармана ракетницу и пульнул вверх. Ракета взметнулась вверх и опустилась на стожок сена в огороде. Стожок вспыхнул.
Кто–то бросился его тушить.
Короче, всего не опишешь.
* * *
Ирина, укутав сонного Дениску полой своей шубы, сидела на крыльце и наблюдала за тем, как Ваське помогают спускаться с мертвого дуба на землю.
— Теть Ира, а этот шарик всегда там висит?
— Какой шарик?
Дениска указал на луну.
— Это месяц, Дениска...
— И он всегда там висит?
— Всегда. Только иногда в тень прячется...
— В какую тень?
— В нашу тень... Мы живем на земле, и, когда солнце заходит за нас... вот и получается тень...
— Так он от нас прячется?
— От нас...
— А кто его туда забросил?
* * *
В пустой хате перед портретом старого Ходаса догорела свечка.
Легкая извилистая струйка дыма взметнулась к сединам старика на фото.
Начался отсчет второго столетия памяти.
Из телевизора заколотили куранты.
* * *
Праздник утром кончился.
И гости разъехались кто куда.
Андрей проводил их и остался вместе с сыном Дениской и со своим верным Валетом стоять на холме, с которого сбегала черная лента асфальтированной дороги.
Она шла вниз, потом взбиралась на холм пониже, опять ныряла куда–то вниз, появлялась опять, опять исчезала и, наконец, уже стремительно и быстро стала подниматься вверх, вверх, вверх... к солнцу...
Солнце поворачивало на лето...
К о н е ц.
P.S. Для всех, кто хочет помочь осуществить проект создания народного фильма, контактный телефон 290–61–10.
И всех белороссов с Новым годом!
С Рождеством Христовым!
Алексей ДУДАРЕВ.
