(Продолжение цикла, посвященного 90-летию БССР. Начало в "СБ" от 31.12.2013 г., 1.02.2014 г., 1.03.2014 г.)
Cудьба членов первого правительства Социалистической Советской Республики Белоруссии так же противоречива и трагична, как и история самой первой попытки создать национальное государство в 1919 году. Причем мотивы, по которым жизненные нити руководителей республики переплелись в весьма сложный клубок, а у некоторых внезапно оборвались, не только идеологические, но и бытовые. Представляем вам документы, которые раскрывают неизвестные эпизоды биографии некоторых видных деятелей того времени.
Вообще говоря, чтобы понять поступки того или иного исторического персонажа, мало сосчитать его титулы и подписи под важными документами. Стоит проанализировать его психологию, быт, то банальное, что большинству наблюдателей не видно, но влияет на принятие решений государственного масштаба. Например, чем объяснить назначение тех или иных лиц в первое правительство ССРБ? Не только лояльностью к большевизму. Были ведь и личные мотивы у тех, кто принимал решения: взять в команду друга или знакомого. Не секрет, что в правительстве были, по крайней мере, две группы: Мясникова и Жилуновича. И каждая состояла из лиц, приближенных к тому и другому. Анализ этих кругов близости достоин целой диссертации.
Мы же остановимся всего на одной детали. На возрасте государственных мужей молодой белорусской республики. Это сейчас кажется, особенно глядя на портреты этих людей в книгах, что они были серьезными, опытными кадрами. А на самом деле многие - без жизненного опыта, с еще не остывшим юношеским максимализмом.
Молодые и очень амбициозные - вот кто пришел в массе своей в первое правительство ССРБ в январе 1919 года. Смотрите, сколько им было в те дни, когда товарищи наркомы получали свои портфели:
22 - Исааку Рейнгольду, наркому финансов;
23 - Ричарду Пикелю, председателю Совета народного хозяйства;
24 - Станиславу Берсону, комиссару госконтроля;
25 - Иллариону Пузыреву, комиссару здравоохранения;
27 - Александру Червякову, наркому просвещения, Александру Андрееву, комиссару земледелия;
29 - Карлу Розенталю, наркому почт и телеграфов;
30 - Виктору Яркину, председателю ЧК, Григорию Найденкову, председателю комиссии по делам пленных и беженцев;
32 - Александру Мясникову, наркому по военным делам, главе Компартии (большевиков) Белоруссии, Ивану Савицкому, наркому путей сообщения, Всеволоду Фальскому, наркому иностранных дел;
33 - Дмитрию Жилуновичу, первому главе правительства, Фабиану Шантырю, наркому по национальным делам;
37 - Дмитрию Чернушевичу, наркому соцобеспечения, Моисею Калмановичу, наркому продовольствия;
39 - Осипу Дыло, наркому труда, Семену Иванову, наркому внутренних дел.
Молодые волки - преимущественно в возрасте 22 - 33 лет - пришли во власть. И удержались там ненадолго. Московским более опытным и искушенным в революционной борьбе вождям вскоре пришлось приструнивать новоиспеченных минских начальников, многие из которых пришли на посты из ниоткуда. Обратимся теперь к документам, проливающим свет на тайные пружины политики и жизни некоторых из этих людей.
Фабиан ШАНТЫРЬ
Родился в 1887 году в Слуцке. Делегат Всебелорусского съезда 1917 года, представитель его левого крыла, стремившегося к союзу с российскими большевиками. В 1918 году возглавлял Смоленское отделение Белорусского национального комиссариата Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР. В конце 1918 года вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков). В январе 1919-го возглавил Комиссариат по национальным делам Временного рабоче-крестьянского правительства ССРБ. В начале февраля арестован вместе с членами правительства Осипом Дыло и Всеволодом Фальским. Повторно арестован 17 апреля 1920-го и 29 мая расстрелян. Был связан узами отношений с известной активисткой национального движения Людвикой Сивицкой (Зоськой Верас), которая родила от него сына Антона (позже с матерью жил в Вильнюсе).
Шантырь грезил социалистической революцией, и после ее свершения взялся за реализацию идеалов Октября на практике. Шантырю как белорусу было важно, какое место в будущей системе мироустройства займет его родина. В конце 1917 года власть в Белоруссии сосредоточилась в руках Исполнительного комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Западной области и фронта (Облисполкомзап). Одним из лидеров Облисполкомзапа был Александр Мясников. Он и его соратники отказались признавать решения Всебелорусского съезда передать исполкому съезда власть в крае. Находившиеся в Москве белорусские деятели, ставшие на большевистскую платформу, однако, пытались найти с облисполкомзаповцами общий язык. Но безуспешно. 27 июля 1918 года в Комиссариат по делам национальностей РСФСР, возглавляемый Сталиным, от временно управляющего делами Белорусского национального комиссариата Н.Семеновича поступил доклад с изложением обстоятельств "ликвидации Белорусского отделения комиссариата при Облискомзапе": "На основании предложения Облискомзапа от 17 апреля 1918 года за № 1274 бывшим комиссаром по делам Белоруссии тов. Червяковым на пост заведующего Белорусским национальным отделением Облискомзапа был назначен Ф.Г.Шантырь. Однако вследствие постановления Облискомзапа от 11 июня за № 24 Белорусское отделение в числе прочих национальных отделений было признано ненужным и подлежащим ликвидации.
Ф.Шантырь был назначен тов. Червяковым без какого бы то ни было согласия руководящих советских партий. Нет ничего удивительного, что Шантырь, являющийся хоть и белорусским с[оциал-]д[емократом], но с чисто национальной окраской, не получил признания со стороны Облискомзапа и послужил даже как будто бы причиной закрытия всего отдела по делам национальностей. Без сомнения, кандидатура Шантыря на пост заведующего Белорусским отделением Облискомзапа ни в коем случае не удовлетворяла и не удовлетворяет существующие белорусские партийные организации и Совет комиссариата, о чем имеется протокольное постановление Исполнительного комитета секций белорусов при ЦК партии левых с[оциалистов]-р[еволюционеров]. Поэтому в связи с этим мною было послано Шантырю извещение, где ему предлагалось воздержаться от какой бы то ни было деятельности как представителя комиссариата, и ликвидировать Белорусское отделение, как составную часть национального отдела Облискомзапа".
Шантыря неприятности подстерегали на каждом шагу. В начале февраля 1919 года члены правительства ССРБ Шантырь, Дыло и Фальский были помещены в тюрьму. Сохранилось их обращение от 15-го числа того же месяца в "Бюро Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии" с пометкой "Срочно": "8 - 10 февраля нижеподписавшиеся члены РК партии (большевиков), б. члены Врем[енного] правительства Белоруссии, были арестованы комендантом города и заключены в тюремный замок. На вопросы, по чьему распоряжению производится арест, давались уклончивые ответы, но в общем можно было понять, что арест произведен будто бы по распоряжению правительства. На третий день (11-го) в тюрьму к нам явился комендант города со следователем ЧК, который словесно объявил, что нам инкриминируется следующее обвинение:
1) что мы-де "борьбой" со старыми партийными товарищами старались подорвать их авторитет
и 2) что, желая якобы организовать независимую Белорусскую комм[унистическую] партию, мы тем самым подрывали советскую власть на Белоруссии.
В дальнейшем до 13-го февраля мы не подвергались никакому допросу; 13-го же следователь местной ЧК, не снимая допроса, отобрал от нас подписки с указанием места, кто бы из нас куда хотел выехать за пределы территории Республики Белоруссии, если бы таковой отъезд из Минска был от нас потребован, при чем заявил, что окончательного решения нашего дела можно ожидать к вечеру того же числа.
Несмотря на все изложенное, мы продолжаем томиться в тюрьме до сего времени, без всякого следствия и результата.
Так как предъявленное к нам обвинение по своему существу является чисто партийным, мы вправе были ожидать, что дело это всецело подлежит компетенции партийного суда и будет передано последнему; для нас до сих пор остается непонятным, почему дело это, без рассмотрения его партией, находится у общегражданских властей.
Отсутствие до сих пор точно формулированного обвинения, неопределенность самого следствия, лишающая нас возможности установить ложность возведенного на нас обвинения, продолжающаяся недопустимая по отношению партийных людей затяжка в разрешении вопроса, при самосознании полной своей невиновности - все это вместе взятое заставляет нас полагать, что мы, являясь жертвами доноса и кривотолков, подвергаемся ничем неоправдываемому произволу, без ведома авторитетной советской власти.
Вследствие изложенного мы просим ЦБ, как высший партийный орган края, принять самые энергичные меры к немедленному и справедливому разрешению нашего дела".
Обратим внимание на фразу "без ведома авторитетной советской власти". Это очевидный намек на Москву. Ведь правительство ССРБ "конструировалось", говоря языком того времени, в Кремле. Но бои за власть шли на месте и без правил.
Бывшие члены правительства сидели, судя по всему, в остроге, который еще известен как Пищаловский тюремный замок, а ныне это пустующий старинный корпус следственного изолятора № 1 на улице Володарского, 2. Отсюда, по Володарского, Интернациональной, с поворотом на площадь Свободы, прошение от бывших наркомов пришло 17 февраля в "дом бывш[его] губернатора", как пометил на "входящем" документе секретарь. В этом доме тогда находилось правительство, а сейчас - Республиканская гимназия-колледж при Белгосакадемии музыки.
Дыло пережил всех коллег - умер в 1973 году в Саратове. Но - в ссылке, которая началась в 1930 году. Фальский был освобожден, недолго проработал управделами Главного лесного комитета ССР Литвы и Белоруссии. И вскоре его вновь арестовали. Но выжил. В 1921 году стал ученым секретарем Академического центра Наркомпроса ССРБ. Ненадолго, правда. Вновь - арест. Приговор к расстрелу. Но опять повезло: высшая мера изменена на 5 лет каторги в смоленской тюрьме. С 1925 года жил в Киеве, с 1927 по 1928 год возглавлял здесь театр имени Заньковецкой. А потом след Фальского пропадает. Исчез человек как в воду канул. И это, пожалуй, самая большая загадка в летописи судеб членов первого правительства ССРБ.
У Шантыря все сложилось хуже. В 1919-м он выпутался из скверной истории. Даже продолжил работу в советских учреждениях в Минске, потом в Красной Армии. Но в 1920-м над ним нависла очередная угроза - уже неотвратимая.
26 апреля В.Дукельский, начальник особого отдела 16-й армии, "рассмотрев дело № 54 гражд. Шантыря Фабиана Гильяровича, обвиняемого в политическом шантаже, в дескритировании, подрывании авторитета Советской власти и Коммунистической партии и в преступлениях по должности, нашел: что обвиняемый гражд. Шантырь, считая себя членом РСДРП с 1903 года, членом той же партии с 1904 года и членом той же партии с 1905 года шантажирует". Дукельский уличил Шантыря во лжи. Кроме того, привел другие доказательства вины, например "его образ жизни в буржуазной офицерской среде, желание втянуться в эту среду, самый наглый разврат, оторванность от рабочих масс и к тому же целый ряд противоречий в его личной жизни". И вновь обвинитель ссылается на показания обвиняемого: "Указание на безвыездное пребывание под надзором полиции в течение 7 лет в гор. Слуцке противоречит заявлению о выезде в столичные университетские города - Петербург, Москва - для сдачи экзаменов, чего политически неблагонадежный не мог сделать. Стремление поступить на царскую службу, чего социалист не сделал бы". Дукельский не поверил словам Шантыря о том, что тот был исключен "из Белорусской рады за большевизм в то время, когда из Рады вышла фракция большевиков целиком, после чего Рада была разогнана и Президиум ее арестован". В результате эти "и много других фактов подтверждают, что факт политического шантажа доказан".
Спустя месяц в деле Шантыря, впрочем, еще не была поставлена точка. За приговоренного белорусского большевика вступились авторитетные товарищи. 26 мая за подписью "Секретарь Литбел Кнорин" Дукельскому в "Новозыбков из Смоленска. Срочно" была отправлена телеграмма: "Товарищ Шантырь был арестован распоряжением цека, подписанным мною, по сообщениям внутрипартийным. Вполне реабилитирован как партийный советский работник. Пользуется полным доверием цека". По сути, произошло невероятное: враг стал другом - Вильгельм Кнорин, секретарь Компартии Литбела, заступился за того, кого еще недавно отправил на плаху. Дукельскому, однако, оказалось мало этой "охранной грамоты". Он отвечал Кнорину: "Гражданин Шантырь арестован по обвинению в политическом шантаже, злоупотребления по должности и контрреволюции (то есть подрыв авторитета Совет-власти и Компартии). Ваши отзывы о нем не соответствуют действительности, основным считаю показание членов цека. Шантырь доверием не пользовался у цека. Прошу дать исчерпывающий ответ. От срочности получения ответа зависит многое".
Историю не открутишь, как фильм, назад. Сейчас мы можем только представить, как за считанные дни, а может, и часы, минуты, секунды решалась судьба человека. За два дня до расстрела бывшего члена первого правительства ССРБ Шантыря за него вступился другой бывший нарком - Александр Червяков. Он сообщал Дукельскому: "Знаю Шантыря с 1917 года, как выступавшего всегда в левом крыле социалистов. Со слов знающих Шантыря, слышал, что работает Шантырь в социалистических организациях давно, примыкая к соцдем[ократам]. В 1918 году Шантырь вступил в белорусскую секцию РКП. Всегда Шантырь был убежденным сторонником классовой борьбы в Белоруссии и главную работу вел в Белоруссии. В 1919 году был членом правительства Советской Белоруссии, где по внутренним партийным причинам был арестован. После этого все время вел ярко выраженную советскую работу, выступая в печати и на лекциях как определенный коммунист". На письме Червякова отчерчена чья-то резолюция: "Червяков самый приличный националист белорус". Можно только гадать, что значила эта фраза...
У Дукельского была уже определена цель: "Гр. Фабиана Гильяровича Шантыря, как вредный и неисправимый элемент, подвергнуть высшей мере наказания. Деньги обвиняемого в размере 20 000 рублей передать в доход Республики. Вещи обвиняемого передать соответствующему социальному органу обеспечения. Возбудить ходатайство об исключении гр. Шантыря из РК партии".
Очевидно, все прошения за товарища Шантыря были посланы зря. 29 мая Дукельский получил на стол рапорт от неизвестного (его подпись расшифровать невозможно): "Сим довожу до Вашего сведения, что согласно Вашему предписанию от 29 мая с.г. мною выполнено в 2 часа 20 минут ночи в присутствии дежкомов тт. Вачина и Ле... и надзирателей Красильникова и Новикова, о чем и доношу до Вашего сведения". Выполнен был расстрел.
Есть в этой печальной истории один эпизод, который очень сильно выпячивался Дукельским. Шантырю вменялось, что, "пользуясь своим служебным положением Управдела Опродкомарм 16 (особая комиссия по снабжению продовольствием армии. - Авт.), имея права приема и увольнения сотрудников, последний использовал для своих гнусных целей, т.е. при поступлении на службу сотрудниц, обвиняемый приглашал их на свою квартиру для переговоров, где, пользуясь их критическим положением, совершал акты грубого добровольного изнасилования (см. показания Софии Фридман и показания обвиняемого), после чего их зачислял на службу".
В чем дело? Страна Советов голодает, воюет, а Шантырь, пользуясь служебными полномочиями, берет на хлебные должности любовниц. Наверное, еще и пайки распределяет кому пожелает. Преступление? По сути, да. Но чьи руки в ту пору были чисты от подобного рода комбинаций? Тут и архивы не всегда помогут разобраться. Но факты, подшитые Дукельским к делу, приведем до конца - как дополнение к сухим строкам энциклопедий: "В добавление обвиняемый являлся во время дежурств сотрудниц Опродкомарм под видом служебных обязанностей и делал попытки к изнасилованию, конкретными жертвами в данном случае могли стать сотрудницы Злотникова и Белявская. Предписывание низшим сотрудницам, т.е. уборщицам Зуевой и Тарасовой, приходить к себе на квартиру, где будто бы полагал дать им работу, фактически делал попытки к изнасилованию последних. Что гр. Шантырь не мог не знать, живя на квартире у гр. Арабей и будучи с ней больше чем близок, что там собираются военспецы и читают всякого рода секретные бумаги. Что обвиняемый, будучи управделом Опродкомарм 16, давал фиктивные командировки сотрудникам, злоупотребляя доверием Предопродкома и его заместителя, от чего тормозилась работа учреждения".
Шантырь был падок до женского пола. Но основание ли это для расстрела? Пожалуй, приговор, вынесенный бывшему наркому, был не просто суров, а чересчур жесток и несправедлив. Еще в свете приведенных выше свидетельств для историка интересно понять, как похождения Фабиана соотносились с его отношениями с Людвикой Сивицкой. Ведь у них был продолжительный роман... И общий сын. Вопросы остаются.
Понятно лишь вполне одно: Шантырь был личностью неординарной, аршином общим не измерить, но таковыми являлись при ближайшем рассмотрении многие из тех, кто стоял у истоков ССРБ. О некоторых из них мы еще расскажем подробнее.
При подготовке статьи использованы документы из Национального архива Республики Беларусь, архива управления Комитета государственной безопасности Республики Беларусь по Минской области, Государственного архива Российской Федерации, подготовленного Виталием Скалабаном сборника "Неизвестные страницы истории белорусской государственности. 1917 - 1925 годы. Документы и материалы".
(Продолжение следует.)
Советская Белоруссия №99 (24482). Четверг, 29 мая 2014 года.
