— Леонид Менделевич, какая из ваших работ наиболее любима вами, их создателем?
— Объективно, конечно, можно назвать те работы, которые удались лучше. Это, например, “Солдатское поле” в Волгограде. К слову, этот мемориальный комплекс волгоградцы очень чтят и, приглашая на “Солдатское поле” официальные делегации из Беларуси, обязательно рассказывают, что автор памятника — белорусский архитектор. Это памятник павшим солдатам Великой Отечественной войны на горе Кремянец близ украинского города Изюм — в годы войны там погибло около миллиона советских солдат. И конечно, это Хатынь. Но могут ли родители сказать, кого из своих детей они любят больше? Для меня все мои работы — это мои дети, в каждую из них я вложил частицу своей души, и каждая из них для меня дорога.
— Бытует мнение, что памятники создают не архитекторы, а скульпторы. Между тем вы — автор памятников и мемориальных комплексов и лауреат очень многих престижных премий, причем в области архитектуры...
— Действительно, у большинства людей, далеких от архитектуры, сложилось превратное представление, что памятники создает скульптор, а архитектор — это человек, который строит дома. Если архитектор и участвует в создании памятника, то лишь делает постамент. Это совершенно не так! Когда-то, еще во времена Хрущева, архитектура была насильно вырвана из семьи искусств и “пристегнута” к строительству. И люди стали думать, что архитектор — это всего лишь создатель панельных домов. Хотя, чтобы создать хороший жилой дом, надо обладать значительным мастерством, профессионализмом, умением творить. А когда-то считалось, что именно архитектура — мать всех искусств. И это в самом деле так. Всю свою жизнь я стремился разбить существующий стереотип о том, что архитектор — это подмастерье скульптора. К примеру, мемориальный комплекс “Хатынь” был создан нашим авторским коллективом исключительно средствами архитектуры. Архитекторы задумали композицию комплекса, в том числе и знаменитую фигуру старика. И лишь потом для воплощения некоторых наших решений был приглашен скульптор — прекрасный мастер, который замечательно справился с поставленной задачей, профессионально донес до зрителя наши идеи. Так же было и с созданным мной памятником в Волгограде, мемориальным комплексом “Яма”, памятником Янке Купале в Минске. Именно архитектор разрабатывает концепцию, ему принадлежит идея будущего произведения, он учитывает особенности ландшафта того места, где будет стоять памятник.
— Известно ваше высказывание о том, что вы очень огорчаетесь, когда видите, что в произведениях наших архитекторов нет национальной самобытности, а “взято по кусочку со всего мира”. Что значит для вас “белорусская душа” в архитектурном произведении?
— Убежден, что каждый творец должен воплощать в своих произведениях душу той земли, где он родился, под небом которой и для народа которой он творит. Если говорить об архитектуре, то, например, Хатынь — это сугубо наше, белорусское. Этот памятник приняла белорусская земля, принял белорусский народ. Подобный мемориал не мог бы быть создан, к примеру, в Узбекистане. Там пришлось бы искать совершенно другие художественные средства воплощения. Национальная самобытность особенно важна для архитекторов, авторов памятников и мемориальных комплексов — зримого воплощения истории этой, именно этой земли. К примеру, мемориальный комплекс “Яма” расположен на том самом месте, где происходила трагедия — уничтожение белорусских евреев. И это — огромная ответственность, заставляющая архитектора искать те художественные средства выражения, которые тронули бы наших соотечественников, потомков погибших здесь людей.
— Не так давно, выступая в средствах массовой информации, вы сказали, что военная тематика в сегодняшнем монументальном искусстве переживает кризис...
— С моей точки зрения, авторы памятников, связанных с войной, не могут избавиться от избитых стереотипов — снова склоненные знамена, солдаты, штыки... В своем творчестве подобных элементов я стараюсь избегать. Нельзя сегодня творить по меркам прошлого. Эту высокую тему надо решать с позиций современности, подавать сегодня как-то иначе. Попытка сделать это — памятник детям, погибшим в годы Великой Отечественной войны, над которым я сегодня работаю. Этот памятник будет воздвигнут под Жлобином, в Гомельской области. Не раскрывая пока всех деталей, скажу, что памятник будет не черным или серым, как мы привыкли, а белым. Этот цвет символизирует детство, уничтоженное войной. И кроме того, белый цвет издавна был символом Белой Руси.
— В 1969 году мемориальный комплекс “Хатынь” стал новаторским решением темы трагедии белорусского народа в годы Великой Отечественной войны. Почему символом трагедии авторы избрали колокола? Ведь это — христианская символика, которая в советские времена, мягко говоря, не приветствовалась.
— Эта идея возникла у нас, коллектива молодых авторов, когда мы побывали в Хатыни не в составе экскурсии, а самостоятельно. Это было в марте. Нас поразила песня жаворонков и тишина. Контраст жизни и смерти. Мы долго искали способ передать людям звук Хатыни. Набат Памяти. В те времена колокола были запрещенным символом, но мы рискнули. И в нашем решении нас поддержал Машеров. Благодаря Петру Мироновичу мы получили возможность создать мемориальный комплекс “Хатынь” именно таким, каков он сегодня.
— А какой из нереализованных вами проектов вызывает сегодня у вас наибольшее сожаление?
— Когда-то мне не удалось реализовать проект восстановления исторического центра Минска — комплексов “Вытокi” и “Переспа”. Сегодня на этом месте, на набережной Свислочи возле гостиницы “Беларусь”, лишь клумбы. Там, в современном деловом центре Минска, можно было бы восстановить исторический деловой центр столицы: здание нашей старинной бисквитной фабрики, замчище, с которого начался когда-то город. Планировалось создание культурного центра с торговыми рядами и народными промыслами. Проект был готов, но работы решено было свернуть. К счастью, здания под землей не умирают. И я уверен, что пройдет время, и минчане с радостью и энтузиазмом воспримут возвращение к этому проекту. Ведь исторический деловой центр Минска по красоте и значению для города не будет уступать Троицкому предместью.
— А в каком направлении, на ваш взгляд, должна развиваться современная белорусская архитектура?
— Я выбрал для себя основным направлением работы монументальную архитектуру, потому что возведение жилых домов и административных зданий всегда было подчинено нормам, указаниям, индустрии. Монументальная архитектура дает больший простор для творчества. Но если говорить о путях развития архитектуры, то я мечтаю о том времени, когда именно создание жилых домов — удобных, комфортабельных, красивых — станет для архитекторов главным. Когда-то, стремясь решить жилищную проблему, повсюду строили так называемые “хрущевки”, мало пригодные для нормальной жизни людей. Когда произошла перестройка, возникла другая крайность. Люди брали кредиты, влезали в долги и строили коттеджи-дворцы: огромные, нелепые, малоинтересные по художественным параметрам. Сегодня отношение как к многоквартирным домам, так и к частному строительству в нашем обществе изменилось, и это не может не радовать. Улучшается планировка, растут площади квартир, архитекторы на первое место ставят комфорт для людей, которые будут жить в этих домах. Появляются очень талантливые молодые мастера, микрорайоны уже не застраиваются серыми типовыми домами. Пока что мы все еще живем необходимостью в первую очередь обеспечить нуждающихся просто крышей над головой. Но, убежден, пройдет еще десяток лет, и в наших городах начнут появляться совершенно другие микрорайоны — высокой культуры, где во главу угла будут поставлены эстетика и комфорт. Это очень важно: речь идет о среде, в которой живут наши сограждане. Когда человек попадает на Елисейские поля, в Эрмитаж или в наше Троицкое предместье, когда он выходит на чистую улицу, а вокруг — красивые дома, ему вряд ли придет в голову бросить окурок, плюнуть, выразиться нецензурно или кого-то ударить. Архитектура имеет ярко выраженное воспитательное значение: учит видеть и ценить красоту и делает людей духовно красивее.
