Архитектор Михаил Бакланов 8 лет жизни отдал созданию главного своего проекта — здания Национального художественного музея. Дух зодчего, шутят музейщики, витает в нем и поныне, причем в осязаемой форме: мужская скульптура, которая встречает посетителей в холле у гардероба, лепилась с самого автора проекта.
Венера Милосская с улицы Разинской
Вплоть до 1960–х годов, когда Белорусский политехнический институт стал готовить собственные кадры, архитекторов–градостроителей в Минск, как правило, приглашали из союзных республик. Бакланову, который учился в Харьковском инженерно–строительном, с 4–го курса ушел на фронт, затем партизанил, еще до окончательной победы над фашистами предложили работу в архитектурно–планировочной мастерской по делам архитектуры при СНК БССР. Первым серьезным объектом, который молодой зодчий проектировал в соавторстве со своим наставником Иосифом Лангбардом, был кинотеатр «Победа», вторым — реконструкция Русского драматического театра. Параллельно с этим шла работа над Государственным художественным музеем. Градостроительством Михаил Иванович жил в прямом и переносном смысле: пока не получил квартиру, ночевал прямо в проектной организации. Зато, шутил Бакланов, никогда не опаздывал на работу.
— Учителем и руководителем Михаила Ивановича был маститый Иосиф Лангбард, — рассказывает Галина Шостак, ведущий научный сотрудник Белгосархива научно–технической документации. — Лангбард, автор проектов Дома правительства и оперного театра в Минске, после войны работал над восстановлением и реконструкцией своих зданий. Вплотную занимался он также застройкой центральной части столицы.
— Своим наставником Михаил Иванович был просто очарован, — дополняет вдова Галина Павловна Бакланова, — хотя дружбой, конечно, их отношения впрямую назвать нельзя. К тому времени Лангбард был уже профессором!..
Свою будущую жену, музу, Михаил Иванович заприметил на пятачке на улице Разинской, где собиралась по вечерам в послевоенной столице молодежь. Их связывали не только супружеские, но и творческие интересы. Бакланов часто брал жену в командировки в российскую столицу: на открытие легендарной гостиницы «Москва», Дворца съездов; советовался, когда требовалось из нескольких чертежей выбрать самый удачный (Галина Михайловна работала чертежницей в проектном бюро Министерства сельского хозяйства). Квартира Баклановых славилась гостеприимством, и в благодарность друзья Михаила Ивановича, скульпторы Белоусов и Печкин, однажды преподнесли в подарок Галине Павловне статую Венеры Милосской, пошутив, что та — копия очаровательной хозяйки дома.
Проекты на манжетах
Будущий художественный музей поначалу предполагалось разместить на возвышенности над излучиной Свислочи. Бакланову, который специально съездил в Москву еще раз посмотреть на дворец Румянцевых (Ленинскую библиотеку), на Музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, здание в Минске виделось классической русской усадьбой–дворцом в духе XIX века. Однако в итоге ему выделили место хоть и в центре города, но зажатое среди зданий на улице Ленина. Требовалось мастерство, чтобы вписаться в окружающий городской ландшафт. Одиссея под названием «утраченные иллюзии» длилась 8 лет, прежде чем наш музей распахнул двери перед посетителями.
— Михаил Иванович был недоволен «переездом» будущего здания, означавшим, что проект придется перекраивать заново. А ему хотелось сделать его грандиозным, оригинальным, интересным, — рассказывает Галина Павловна. — Серость и однотипность угнетали мужа. Он и жилыми домами, спроектировав только два или три, прекратил заниматься, назвав их «общежитиями». Даже в нашей квартире на улице Ленина, воспользовавшись тем, что шел капремонт, сделал перепланировку. А над проектом музея трудился страшно много и неустанно, буквально сутками. Вечером поужинаем, бывало, и он просит скорее освобождать стол для чертежей. А с утра в пепельнице целая гора окурков! Даже в гости с собой брал карандаш — вдруг осенит идея. К нам домой, чтобы помочь и проконсультировать, часто заходили известные архитекторы Лангбард, Воинов, Король, Заборский, директор музея Елена Васильевна Аладова — симпатичная, простая, обаятельная. Предлагала какие–то идеи, правда, не всегда из–за ГОСТов их можно было воплотить в жизнь.
— Возможности архитекторов в 1960 — 1970–х годах были резко ограничены, — поясняет Виктор Крамаренко, ученик Бакланова, ныне профессор архитектуры, лауреат Госпремии. — Например, чтобы сделать небольшой фрагмент здания в монолите, требовалось получить специальное разрешение. Стройматериалы к услугам специалистов исчислялись десятком–другим, теперь же их сотни, если не тысячи. Да и строители обладали большими правами рецензировать проекты — на трудном для исполнения объекте чуть что ставилась печать «не согласовано».
Но когда Михаилу Ивановичу объясняли, что денег на тот или иной замысел нет, он не сдавался. И отстоял, скажем, балюстраду в музее, отказавшись подписать накладную, пока не утвердят задумку в надлежащем виде. Но на компромиссы все равно приходилось идти. Горячие споры развернулись, например, по поводу скульптурного оформления здания. Так, вместо многофигурных композиций устанавливались однофигурные скульптуры, не соответствовавшие реальным масштабам музея. Переделывать, вопреки настояниям автора, не стали, иначе открытие затянулось бы на еще более длительный срок.
Галерея распахнула двери для посетителей осенью 1957 года. Сотрудники и посетители восторгались красотой и великолепием нового здания — после скромных канцелярских комнат Дома профсоюзов этот дворец с беломраморными лестницами и колоннами вызывал восхищение. Сам автор, пропустивший открытие из–за недомогания, пребывал в растерянности, не зная, нравится ли ему собственное творение или нет. Интересно, что и в списке лауреатов, отмеченных Государственной премией за 1958 год, фамилии Бакланова нет. Награды пошли потом — ордена и медали, грамоты Верховного Совета, звание заслуженного архитектора БССР...
От ампира к стеклопакетам
Бакланову вовремя удалось закончить здание музея в стиле классицизма, или сталинского ампира. На рубеже 1950 — 1960–х годов в стране начиналась «борьба с излишествами» — декоративными элементами оформления, лепниной, высокими потолками. Некоторые архитекторы, воспротивившись нововведениям, уходили в науку и преподавательскую деятельность. Приверженец «классики» Бакланов тоже испытал разочарование. И все же сумел найти себя и в современной архитектуре. Порой новые произведения были даже слишком авангардными, и не все из них удалось воплотить в жизнь. Примером удачно реализованного проекта оказался нарочанский санаторий «Сосны».
— Для своего времени сооружение было уникальным: здание буквально сливается с живой природой, интерьер выполнен из корней деревьев. Бакланов использовал там свое ноу–хау — герметичные стеклопакеты, но не пластиковые, какие делают сейчас, а из сжатого стекла, обеспечивавшие теплотехнические качества помещению, — вспоминает Виктор Крамаренко, который проработал в мастерской номер три «Белгоспроекта» под руководством своего наставника 8 лет и вместе с ним проектировал учебный корпус Института механизации сельского хозяйства. — Метод его логического анализа в поиске архитектурного образа и решения был уникален: Бакланов мыслил широко, вместе с тем обращая внимание на каждую деталь. Мне запомнилось выражение мастера: «Архитектура всегда строится на чуть–чуть». То есть от обычной постройки настоящая архитектура отличается тщательной проработкой нюансов. Вообще, Михаил Иванович был прекрасным преподавателем, воспитавшим много учеников и координировавшим проектирование Дворца спорта, кинотеатра «Октябрь». На нас он никогда не повышал голос. Коллеги же к емкому и вескому мнению Михаила Ивановича прислушивались.
...Всю жизнь архитектор Бакланов увлекался живописью. В их квартире и сегодня украшают стены несколько картин, написанных Михаилом Ивановичем. Но на занятия для души времени практически не оставалось. Зато когда в музее проходила выставка любимого им Айвазовского, он, взяв разрешение, уходил копировать картины мастера. «Иду домой», — говорил супруге, отправляясь в свой музей...
