Самый раз завершить под Новый год серию эссе, которую начал осенью. Тем более что последняя публикация носит некий налет мистики. Хотя две истории, которые намерился рассказать вам в ней, отнюдь не выдуманные. Бывает больше, порой меньше, но они не первый день волнуют меня. Почти уверен, что и вас они склонят к раздумьям либо воспоминаниям.
А пока напомню, что нынешняя серия эссе начиналась с публикации «Мы жили по соседству…». Затем были «Скупой платит… всю жизнь», «Почему мои друзья-«мафиози» читают газеты?», «Красота жизни в том, что она продолжается». Последней в этом ряду была «Ну что тебе сказать про Сахалин».
Итак, пора снова в дорогу…
* * *
Я медленно плыл на своей «Маркизе» по тихому в тот день Абабью, что на Браславщине, и любовался рябиновым ожерельем по берегам озера. Листья уже почти все опали, и крупные яркие ягоды ярко горели в лучах редкого ноябрьского солнца. Тогда и увидел на берегу силуэт на мостике. Попытался рассмотреть в бинокль человека и понял, что наблюдает за мной не рыбак.
Человек в штатском не торопил меня плыть к берегу, а, казалось, сам любуется красотой поздней осени в этом уединенном и очаровательном уголке Витебщины, почти на самой границе с Латвией.
Неким седьмым чувством догадался, что встреча эта вряд ли сулит мне что-то веселое и радостное. Но как оказалось позже, прав был лишь наполовину. Как не обрадоваться крестнику, которого не видел почти двадцать лет! С его отцом, старшим лейтенантом Алексеем Мироновым (с вашего позволения по понятным соображениям чуточку изменю фамилию), мы сидели в одном кабинете одной «конторы» напротив друг друга в те дни, когда он попросил меня стать крестным Игоря. К тому времени я и так сделал для старлея немало. Это я надоумил, а затем и организовал одно «левое» мероприятие. Родители Алеши были категорично против его женитьбы на Ирине. Она, безусловно, была красавицей, но уж слишком из неблагонадежной семьи. Позже выяснилось, что поговорка «Яблоко от яблони…» в данном случае подтвердилась на все сто. Однако тогда я с энтузиазмом взялся за дело, отвез пару в ближайший райцентр, Алеша организовал «подарок» нужному человеку, и их зарегистрировали за полчаса.
Но все не так просто… Родители Алексея были в бешенстве. Его отец входил в первую десятку самых могущественных людей страны, и это не могло не сказаться на моей карьере. В самую худшую сторону…
Понятное дело, сегодня я давно уже ни о чем не жалею. Но эта встреча с Игорем на берегу пустынного озера, в забытой богом глуши, напрягала, хотя и крепко обнял крестника. Он же вообще меня чуть не раздавил и долго не размыкал руки.
Напряжение не отпускало меня. Пока поднимались по тропинке, сплошь устланной желтой листвой, к дому, вспомнил, что именно этой ночью мне приснился Алексей, отец Игоря. Сон был странный. Миронов в одних трусах сидел, обхватив колени, на берегу не то моря, не то океана и смотрел вдаль. Время от времени он помахивал мне рукой, призывая присоединиться к нему. Кажется, я рассмотрел белый корабль на горизонте и люди на борту тоже махали руками. Миронов поднялся и пошел к ним. А я проснулся…
У крыльца моего рыбацкого домика стоял такой роскошный черный «мерс», которых такие места не видывали сроду и вряд ли уже увидят. Когда Игорь открыл дверь, чтобы достать какой-то сверток с сиденья, успел заметить китель с полковничьими погонами. Я и не спрашивал крестника, как он меня нашел. Люди его профессии любого достанут из-под земли.
У молодых сегодня все так — быстро, на ходу. Вот и у Игоря был лишь часок, чтобы посидеть со мной. Я организовал небогатый стол, а крестник растопил камин. В хате все-таки было сыро, — давно не топил, да и сам приехал лишь накануне.
Как здесь не подумать о мистике! Игорь рассказал, что год назад отец бросил все дела (хотя дел-то особых у пенсионера давно и не было) и улетел на Сахалин. Поселился неподалеку от японского острова Хоккайдо на берегу пролива Лаперуза в какой-то выкупленной хижине. Так и живет там в уединении. Сын его, конечно, отыскал. Навестил. Конечно, упрашивал вернуться в Москву. Напрасно. «Мне здесь лучше»,— слышал в ответ, и некая загадочная улыбка блуждала по его лицу.
— Но я успел заметить, — сказал Игорь, — на столе у отца лежала книга Генри Миллера «Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха». Я ее позже прочитал, но, честно говоря, ничего толком не понял, да и показалась она какой-то странной, — добавил Игорь. — А вы, отец Анатолий, читали ее? — шутливо спросил крестник.
— Читал, разумеется, — ответил я. — В ней действительно много противоречивого, как и в личности самого писателя. Как ты помнишь, Игорь, сам Генри Миллер тоже поселился на берегу моря и проводил свою жизнь аскетично, в размышлениях. Может, и отца твоего постигла похожая участь. Так бывает…
— Я оставлю вам денег, — сказал Миронов-младший. — Навестите отца. Думаю, он будет вам очень рад. Сможете?
Я долго молчал, глядя на огонь в камине. Потом поднял глаза на крестника и произнес:
— Почему бы и нет?..
Уже сев в «мерседес», Игорь приоткрыл дверь и спросил:
— А при чем здесь апельсины Босха?
— А ты видел картины этого великого художника? — ответил я вопросом на вопрос.
Игорь пожал плечами, и автомобиль с российскими номерами тронулся.
История вторая. Короткая и действительно новогодняя
Шесть лет назад в канун Нового года я написал авторскую колонку, которая называлась «Не покидай нас, шоколадный ветер». Суть ее была в следующем. В родном Бобруйске мы, послевоенные мальчишки, были рады тогда любой карамельке. А неподалеку — кондитерская (и ныне здравствующая) фабрика «Красный пищевик». Она уже тогда выпускала шоколадные конфеты. Порой к нашим домам ветер доносил этот шоколадный аромат, и мы балдели…
Так вот, в той колонке я написал, что пока мы помним краски и запахи своего детства, мы молоды и счастливы. Звучали там и другие мысли.
На следующий день в моем кабинете раздался неожиданный звонок служебного телефона. Мадам, занимавшая весьма высокую должность, поблагодарила меня за статью, сказала, что она ее растрогала до слез.
Тронут был и я. И «откровенно» соврал, сказав, что статья посвящена именно ей…
Бежало время. Пересекались мы лишь на ходу и то весьма редко. Я старался в канун каждого Нового года писать такие же милые вещички, как тот «шоколадный ветер». Но мне больше никто не звонил.
Узнал, что Мадам вышла замуж. Затем развелась. Однажды в новом супермаркете увидел, как она расплачивалась за купленные апельсины. Подойти как-то не хватило духа. Да и с какой стати?
Теперь я хорошо понимаю: не так уж важно, будут ли тебе звонить и говорить хорошие слова. Гораздо важнее, чтобы тебе самому было кому позвонить, от чистого сердца сделать ему что-то доброе, светлое. Иметь возможность посвятить свои чувства и мысли.
Вместо эпилога
Пожалуй, вы спросите: а какая связь между этими двумя такими разными и такими странными историями? Вот и я думаю: какая?
На поверхность пока всплывает лишь один ответ. У всех красивых историй плохой конец.
Иначе бы, как кто-то сказал, они не кончались…
