«Мама не слишком-то любит рассказывать о себе, а жаль. Для меня она идеал женщины — обворожительной, фантастически умной, живущей интересно каждую минуту», — о Маргарите Тереховой, которой в этом году исполняется 70 лет, рассказывает ее дочь Анна.
Однажды моя бабушка Галина Станиславовна стояла у окна и наблюдала, как мы с мамой несемся по улице навстречу такси. А потом присела к столу и набросала карандашный рисунок: мама бежит по тротуару, едва касаясь ногами земли. (Она действительно всегда очень быстро ходила и шагала широко.) Рыжие пышные волосы развеваются, длинное пальто по обыкновению распахнуто. А я держу ее за руку и буквально лечу за ней по воздуху, почти параллельно земле, прямо как воздушный шарик. (Смеется.)
С возрастом я все больше понимаю, что мамины вкусы близки и мне. Я тоже люблю длинные шарфы, обматываюсь ими точь-в-точь, как раньше это делала она. И так же не застегиваю дубленку и пальто. Именно эта манера одеваться странным образом придавала маминой внешности легкость, создавая ощущение полета…
Мы с мамой вообще, мне кажется, до сих пор пуповиной связаны. Я довольно рано ощутила в себе какую-то особую ответственность за нее, а сейчас это чувство стало еще острее. Как-то у мамы поднялось давление. И я наконец уговорила ее обследоваться у врачей. Она же не хотела обращаться к ним! Так уж привыкла, в силу своего характера, что организм должен справляться со всеми проблемами сам. Никогда не лечилась, не принимала лекарств. Но, думаю, сейчас ей обязательно нужно следить за своим здоровьем. У нее так много интересных идей! Она, например, мечтает снять фильм о житии блаженной Ксении Петербургской. Мама потрясена самоотречением этой женщины, рано потерявшей любимого человека и много лет глубоко переживавшей эту потерю. Я уверена: мама могла бы сыграть в этом фильме главную роль.
— Режиссерский дебют Маргариты Борисовны — фильм «Чайка» по Чехову, в котором она сняла и вас, и вашего младшего брата Александра, — вызвал волну обсуждения. Кто-то его принял, кто-то счел неудачей. Как отнеслись к нему вы сами?
— Знаете, мама задумалась о том, чтобы быть режиссером, еще когда работала с Андреем Тарковским. Мне ужасно жаль, что я не помню, как она снималась в его фильме «Зеркало» (он стал моим любимым, когда я выросла). Позже мама рассказывала мне о своей дружбе с Тарковским, о том, как хорошо понимала его — я вижу это по каждому кадру! Поиски внутренней свободы, любви, осознание мироустройства — все это, мне кажется, и есть предмет настоящего искусства. Неудивительно, что, после общения с таким мастером, ей захотелось стать режиссером. И это в конце концов удалось. Вопреки мнению критиков, я считаю, что фильм «Чайка» у нее получился. Мама сняла кино о любви — страстной, разрушающей, приводящей к трагическому концу. А другой у нее самой и не было.
С моим отцом (болгарский актер Сава Хашимов. — Прим. «ЗН») мама встретилась на съемках фильма «Бегущая по волнам» по Александру Грину. Он был настолько очарован, что не отходил от нее ни на секунду и даже оставил женщину, с которой был тогда связан. Между ними разгорелся страстный роман, они поженились, потом я родилась… Мама перебралась к отцу в Софию, хотела там найти себя, но не получилось — и она вернулась в Москву. Отец — за ней, он честно пытался приспособиться к жизни в московском общежитии, но… Уезжая, папа сказал маме, что не может жить без своей родины. Так они и расстались. Мне тогда года два было. Совсем недавно, в январе, папы не стало. И знаете, я не сразу смогла сообщить об этом маме. Я была в это время далеко, в отъезде. И только вернувшись в Москву, пришла к маме и рассказала. Не могла по телефону — должна была быть рядом с ней в этот момент. Мы с отцом время от времени встречались, я приезжала к нему в гости каждое лето. А в минувшем году не получилось. Но в декабре все в моей жизни сложилось так, что я посетила Болгарию. И конечно, встретилась с отцом. Как оказалось, чтобы увидеться с ним в последний раз.
Вторая попытка устроить свое женское счастье — мама решилась на это спустя много лет — и вновь не получилось. Может быть, потому, что мама была не послушной домашней женой, а очень востребованной актрисой. Миледи в «Трех мушкетерах», Диана в «Собаке на сене»… И все же ее второй брак был, наверное, нужен — чтобы на свет появился мой младший братишка Саша.
Очень хорошо помню, как мама объявила, что ждет ребенка. В первые минуты я была в шоке: за свои 12 лет привыкла быть у мамы единственной! Но она была так счастлива! И я радовалась вместе с ней. А когда Сашка родился, сразу его полюбила. Он был такой славный, так хорошо рос. Несколько лет, пока Саша был маленьким, я жила у бабушки. А закончив школу, окончательно перебралась в мамину квартиру, помогала ей и хозяйство вести, и брата воспитывать. Правда, этот всеобщий любимчик, войдя во вкус, не упускал случая надо мной поиздеваться. Стоило сказать: «Саша, пойдем скорее, мы торопимся!» — он тут же замедлял шаг, едва плелся, внимательно рассматривая все, что попадалось по пути. Или начинаешь с ним английским заниматься — он тут же зевает, намекая, что ему скучно.
Но теперь этот язык он знает великолепно, и, думаю, в этом есть и моя заслуга… А мама с раннего детства приучила его к книгам. Читал он просто запоем, даже зрение себе испортил…
— Вы как-то рассказывали, что мама довольно рано начала брать вас на съемки…
— При малейшей возможности! Но в остальное время я жила под присмотром бабушки. Когда-то она тоже была актрисой. Но оставила Свердловский драмтеатр, когда родилась мама. Во время войны уехала в Ташкент, и они жили там много лет. Мама даже поступила в тамошний университет на физмат, но через полгода уехала в Москву, чтобы стать актрисой. Когда я появилась на свет, мама много-много снималась — бабушке пришлось заниматься и мной. Она была так мне близка, что какое-то время я называла ее мамой. И мама меня к ней ревновала. Как-то я слегла с температурой. Мама, вернувшись из театра, вполголоса что-то выговаривала бабушке на кухне, мол, лечить нужно было совсем по-другому. Для меня это было мучительно: два самых любимых человека — и ссорятся. Чувствовала свою вину: и зачем заболела?! В моем сердце хватало места для них обеих.
А мама чем дальше, тем больше превращалась в мой идеал женщины — обворожительной, фантастически умной, живущей интересно каждую минуту. Я обожала ездить с ней на съемки и уж тем более на отдых. Путь к морю мама превращала в приключение. Мы шли по горным тропкам, перебирались через какие-то колючие кустарники, заборы, овражки… На пляже, накупавшись, я ложилась на одеяло животом вниз, закрывала глаза и слушала шум волн и мамин голос. Она сидела рядом и читала мне книгу вслух. На лето в школе всегда столько задавали прочитать! Самой было лень, вот мама меня и просвещала каждую свободную минуту. О, это было потрясающе! Она же не просто читала — она играла голосом, говорила за героев с разными интонациями. При этом ласково поглаживала меня по голове, по спине, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие. А потом мы обсуждали прочитанное.
Она устраивала детские праздники с веселыми представлениями, шарадами, подарками, призами. Водила меня в кинотеатр «Иллюзион» — в те времена единственное в Москве место, где можно было ä ä смотреть хорошие иностранные фильмы и мультики. Там работал один из маминых друзей — дядя Марик. Он за мной приглядывал, а я смотрела что хотела и сколько хотела.
Брала меня мама и в свои компании. Она всегда оказывалась в центре внимания, хотя специально ничего для этого не делала. У нее самой особая аура, и она очень хорошо чувствует ауру других людей. Иногда появляемся где-то, мама обводит глазами собравшихся и вдруг говорит: «Дочь, уходим!» Это значит, что ей по какой-то причине там неуютно. Я в этом смысле менее решительна. Как человек деликатный, весь вечер бы мучилась, но терпела компанию, в которой мне плохо.
Мама всегда была очень щедра. Никогда не приходила в гости с пустыми руками: приносила что-нибудь вкусненькое из еды или вещей, по тем временам дефицитных. Она и теперь такая. Как-то, получив зарплату в театре, увидела на улице бедно-бедно одетую бабушку, которая шла ей навстречу и плакала. Мама вытащила из сумки часть полученных денег, ничего не объясняя, вложила их в руку растерявшейся старушки. И пошла дальше, не ожидая слов благодарности. Ей самой не так уж много и нужно. По части комфорта она всегда была неприхотлива. А во время съемок предпочитала не комфортабельные гостиницы, а палатки. Мы даже могли заночевать прямо в декорациях…
— Как это — в декорациях?
— Ну вот, например, летом 1978 года мы отправились в Коктебель на съемки фильма «Санта-Эсперанса» Себастьяна Аларкона (чилийский режиссер, в 1970-80-е годы работавший в СССР. — Прим. «ЗН»). Фильм был о Чили 1973 года, когда там случился военный переворот. Все события разворачиваются в концлагере. Съемочная площадка оказалась рядом с морем, а в гостиницу пришлось бы полчаса ехать на автобусе. Далеко. Мама категорично заявила: «Мы с тобой, Анечка, будем жить прямо здесь, в декорациях». С нами остались еще несколько человек из группы. Мы положили матрасы и одеяла на простые, грубо сколоченные из дерева «конц-лагерные» кровати и прекрасно спали под шум моря… Удобств никаких — ни душа, ни умывальника. И питьевую воду экономили, потому что ее привозили в канистрах раз в день. Зато каждый вечер и каждое утро мы ходили купаться на море. Единственное, что мне не нравилось, — овчарня неподалеку: где овцы, там и мухи. Мы повесили марлевые пологи, старались как-то уберечь еду. Чтобы даже случайно не подхватить заразы, мама вспомнила проверенное народное средство — чеснок: он отпугивает мух. С того дня от всех, кто ночевал на съемочной площадке, разило чесноком за три версты. Но мама смеялась: «Ничего страшного, здоровее будете!»
В другой раз съемки шли в Птышском ущелье на Домбае, и вся съемочная группа фильма про альпинистов «Пока стоят горы» жила в палатках. Там, кстати, произошел с нами удивительный случай. Как-то после обеда веселой компанией мы ушли собирать ягоды — то ли чернику, то ли голубику, не помню уже. Нас было четверо: мама, еще одна актриса и мы с подружкой (кажется, она была дочкой режиссера). Наелись ягод до отвала и полные корзинки насобирали… Поляна, на которой мы гурманствовали, находилась в ущелье между горных хребтов на Домбае.
Вечер надвинулся мгновенно, как это бывает на юге. Но нам не было страшно: местность довольно открытая — заблудиться трудно. На темном бархатно-синем небе засияли первые звездочки… Мама начала декламировать какие-то красивые стихи: «…В последней четверти луна, и беспокойна, и смутна: Земле принадлежит она…» — и вдруг замолчала, уставившись вверх. Прямо из-за горной вершины в небо поднимался светящийся круг. Я закричала: «Мама, это луна?» Она тихо ответила: «Нет, она там, с другой стороны». Круг заполнял все небо, всходил, как солнце, хотя свет излучал холодный, лунный. Потом остановился высоко над нашими головами — и… начал таять, растворяться в воздухе, пока не исчез без следа. Мы стояли словно завороженные. «Боже мой, — наконец проговорила мама. — Может быть, там, в мире, уже что-то такое началось, а мы и не знаем…»
Мы вернулись в лагерь — к кострам, гитарам, палаткам. Одного человека спросили, другого, наутро с местными жителями поговорили — никто ничего не заметил! Так мы и не узнали, что это было.
— Как вы, маленькая девочка, пережили это? Вам же, наверное, было страшно!
— Нисколько. Я смотрела на маму, а она была спокойна, даже счастлива — может быть, потому, что ей удалось увидеть что-то необъяснимое, загадочное. Я на всю жизнь запомнила те места. Там так было красиво! Палатки стояли у ручья, где мы умывались. Когда над лагерем повисали тучи и все погружалось в беспросветную пелену, мы с подружкой садились у палатки с кружками — и «пили» густой туман. Часто по утрам убегали вдвоем к ручью, чтобы обсудить свои девчоночьи секреты. Попиваем водичку и болтаем, кто из актеров нравится больше, кто меньше… Откуда нам было знать, что у воды, да еще в горах, слышимость на сто верст вокруг! Все наши разговоры прекрасно отдавались эхом в лагере. Актеры посмеивались, слушая рассуждения малявок о том, за кого они замуж пошли бы, а за кого — «ни за что на свете».
— Съемки шли прямо на леднике. Вы вместе со взрослыми поднимались туда?
— Нет, что вы! Мы, несколько детей, оставались в лагере вместе с двумя-тремя взрослыми. А съемочная группа уходила наверх до самого вечера. Так что днем я общалась с мамой по рации. Иногда она говорила: «Анечка, смотри, где мы сейчас!» — и запускала в небо сигнальную ракету. Это было весело, прямо как праздничный фейерверк на фоне горных вершин! Время от времени мимо нашего палаточного лагеря проходили в горы альпинисты. Общительный народ, улыбчивый… Не помню, что случилось с одной такой группой, но вернулась она через день с носилками. Парень, которому я накануне рассказывала про наше кино, лежал на них совершенно недвижно. Увидел меня, но смог улыбнуться одними глазами… Я помню их до сих пор.
Вернувшись домой, я нарисовала акварелью горы, палатки, наш ручей — чтобы показать бабушке: ей всегда было интересно, что я видела.
— Бабушка вас, свою внучку, когда-нибудь сравнивала с Маргаритой Борисовной?
— Разве только в детстве: мама-то окончила школу с золотой медалью, а я по математике тройки хватала. Бабушка мне мягко пеняла: «Твоя мама в детстве была такой усердной девочкой, не то, что ты». Рассказывала, какой аккуратисткой была маленькая Рита: всегда убирала на своем столе и в комнате, уроки садилась учить сама, без напоминания.
У меня никогда не было цели достигнуть того же, чего добилась мама. Я давно поняла, что мой путь в той же профессии совсем другой. Время идет, некоторых ролей мне уже не сыграть, а с чем-то пора проститься. В «Театре Луны», к примеру, уже больше 10 лет играю Таис. Спектакль очень сложный и по пластике, и по физической нагрузке. И надо бы уже сказать «Хватит!», но странным образом именно эта роль, пусть я играю ее только раз в месяц, меня стимулирует, заставляет держать форму — и физическую, и эмоциональную. Моя подруга — художник Алла Решетникова — уверена, что я обязательно должна еще сыграть мисс Марпл. Это ее любимый литературный персонаж. (Смеется.) Думаю, когда ролей для меня не останется, я спокойно откажусь от актерской профессии.
— Скажите, Анна, когда вы решили поступать в театральный институт, мама вам чем-то помогала?
— Мы занималась совсем немного: мамин авторитет не давал мне расслабиться. Я очень благодарна своим педагогам Евгению Лазареву и Владимиру Левертову, которые поверили в меня. Я человек очень стеснительный, люблю жизнь спокойную, размеренную, без конфликтов и излишних эмоций. Так что лишь к концу первого курса у меня начали получаться студенческие этюды. И раскрывалась я только на сцене. Мама, зная это, всегда меня поддерживала. У нас есть несколько общих проектов.
— Знаменитая фамилия продвигаться в кино не мешала?
— По-разному случалось. Был момент, когда я начала серьезно задумываться над тем, почему меня так неохотно приглашают. К примеру, Светлана Дружинина сняла меня в своем проекте «Дворцовые перевороты», увидев по телевизору в какой-то передаче. Раньше режиссеры и их помощники ходили по театрам, подыскивая нужные типажи. Сейчас актерский состав утверждают продюсеры, а они прежде всего реагируют на фамилии. И мне не раз приходилось слышать: «Терехова?.. Нет, спасибо, не надо».
Как-то моя однокурсница Ксюша Талызина призналась: «Аня, меня тоже не снимали, пока я замуж не вышла и фамилию не сменила». Видимо, у наших мам настолько сильные образы, что нынешние создатели кино боятся получить ухудшенную копию. А может, им нужна именно та, молодая Маргарита Терехова, а я в самом деле совсем другая, сама по себе!
— Разве вы не можете взять фамилию отца?
— Я, кстати, носила ее в детстве, но она со мной как-то не слишком созвучна. К тому же я давно играю в театре, и у меня есть свой зритель. А брат фамилию своего отца взял — он Александр Тураев.
— Как ваша мама отнеслась к тому, что вы довольно рано, будучи студенткой-первокурсницей, решили родить ребенка?
— Ее реакция была примерно такой же, как у меня, когда она объявила мне, что у меня будет братик… Ужасно смешно, что произошло это всего через семь лет на той же самой кухне, в квартире, где мама и сейчас живет с моим братом. Мама никогда не контролировала мою личную жизнь. И я с ней по этому поводу не особенно советовалась. Все произошло как-то само собой. На первом курсе я влюбилась, порхала на крыльях любви, не слишком задумываясь о серьезности происходящего. А когда поняла, что беременна, объявила маме, что буду рожать. Она в первый момент будто онемела. Молча встала ко мне спиной, глядя в окно. Потом сказала: «Тт-ты… Ты не обращай на меня внимания, это шок». Несколько минут, пока она обдумывала известие, показались мне вечностью. Впрочем, скоро все вошло в нормальное русло — и мама даже шутить по этому поводу начала: «Вот, в подоле принесла!..»
— Наверное, нелегко было и учиться, и растить сына одновременно?
— Все текло своим чередом, мне даже академка не понадобилась. Я и не заметила, как прошел самый трудный период. С Мишкой сидела не только я: и мама, и бабушка, и няни. А потом моего сына мы чуть ли не всем курсом растили: сокурсники поочередно ездили за детским питанием для него.
Да и отец Миши (актер и режиссер Николай Добрынин. — Прим. «ЗН») охотно общался с ним. Однажды, помню, они вдвоем шли по Хорошевке, и на их глазах машина сбила бездомную дворняжку. Миша так плакал! Притащили они бедную собаку домой. Мы с Колей отвезли ее в ветеринарку. Там предложили собаку усыпить. Но мы, конечно, не могли на это согласиться. Умоляли ее спасти. Я все отложенные деньги ухнула на дорогущую операцию. Дворняге вставили какой-то штифт, она потом даже бегала, хотя и прихрамывала чуть-чуть на задние лапки. Такая была смешная собака, на лисочку похожая, мы ее Лисой и прозвали. Сначала взяли ее к себе, а потом увезли к знакомым на дачу.
— Вы говорите, ваш брат Саша живет с мамой. А кем он стал по профессии?
— Саша учился во ВГИКе, позже снял фильм «Майонез», написав сценарий вместе со своим однокурсником. Они даже нашли деньги и почти добрались до проката, но в последний момент дорогу им перекрыл какой-то американский боевик. А фильм получился очень хороший — молодежный, музыкальный, добрый, про любовь, про молодых музыкантов. Мама волновалась, мол, что же Саша постоянно дома сидит. А я успокаивала: он не просто сидит, а работает — сценарии пишет. Скоро он продолжит образование в плане режиссуры. Так что Сашка у нас молодец, очень меня радует. Труднее самоопределение дается моему сыну. Миша, конечно, пробует себя в разных направлениях. Но выбор пока сделать не может. Тысячу раз была права моя мама, приучая меня к закулисному актерскому труду. Ведь она таскала меня по разным концертным площадкам, выводила на сцену, когда об актерской профессии я еще и не мечтала, а хотела быть ветеринаром. Но если бабушка — актриса и мама — актриса, рано или поздно дочь тоже потянется к этому ремеслу. Благодаря маме я рано поняла, какой это сложный на самом деле труд.
— Сына не тянет продолжить актерскую династию?
— Когда он окончил школу, у нас был с ним разговор об этом. И я предлагала свою помощь, и его отец. Миша отправился на прослушивание, его уже практически взяли. Но в последний момент он… отказался. Решение объяснил так: «Я увидел, какое желание стать актерами горит в глазах других абитуриентов — у меня ничего подобного не было! Решил не занимать чужого места. Я пришел туда только ради тебя и папы, а это, наверное, неправильно». Признаюсь, я еще больше зауважала сына. Правда, сейчас думаю: может, надо было все-таки настоять на поступлении? Если бы он поступил в театральный институт, может, это как-то повлияло бы на его мировоззрение. Он получил бы прекрасное образование, создал интересный круг общения, это вывело бы его на какой-то новый уровень творческого развития… Но мама мне говорит: «Не дави на Мишку. Он справится! Твое дело — просто продолжать его любить». И пожалуй, она, как всегда, права.
Татьяна СЕКРИДОВА, ООО «Теленеделя», Москва (специально для «ЗН»), фото Андрея ЭРШТРЕМА
