Хороший фильм можно снять даже на айфон
Андрей Михалков-Кончаловский вернулся из киноэкспедиции в Архангельскую область. По пути до местного аэропорта дорогу ему перебежал медведь. А сразу по прилете – «Собеседник».
– Что за картина, не расскажете?
– Мне захотелось снять фильм о сельском почтальоне. Группа шесть месяцев искала героя по центральной и северной России – объехала десятки деревень в поисках. В результате мы остановились на почтальоне, который живет в деревне на берегу красивейшего Кенозера Архангельской губернии. Сценарий был, но мы искали возможности его изменить, чтобы сюжет подсказывала жизнь. Вообще почтальон в деревне – это уникальная должность. Ведь по существу, кроме участкового, он единственный представитель государства – он не только носит почту, он приносит пенсии, собирает налоги, он также привозит хлеб или электрические лампочки. Я не знаю, как полуослепшие бабушки выжили бы в своей Богом забытой деревне, если бы не сельский почтальон, который и в мороз, по метровому снегу, и в распутицу на тракторе, и в любую погоду через озеро на катере должен доставить своим реципиентам сигнал, что государство их помнит. Удивительная профессия – сельский почтальон.
– Это будет похоже на «Асю Клячину»?
– В «Асе» в главной роли была профессиональная актриса Ия Саввина, и она приспосабливала свою роль к реальности. Здесь же наоборот: главный герой – реальный почтальон. И он нам подсказывает, как должен развиваться сюжет или какие слова должны быть сказаны в тот или иной момент. Я не знаю, какой получится картина. Собственно, об этом еще рано думать – мы еще не закончили съемки. Что меня действительно поразило – это открытие, что в России исчез целый класс земледельцев. Я был поражен словами одного из действующих лиц: «Наши деды еще помнили, когда жать, когда сеять. У отцов был колхоз, а в колхозе агроном, который им объяснял, как землю работать. А мы сегодня уже не помним, что знали наши деды, и агронома нет». Эта мысль объясняет, почему бывшего колхозника и бывшего крестьянина земля не тянет к себе, не вызывает желания ее «работать» – инстинкт утерян! Он может только ее продать, а деньги пропить.
– Сейчас мэтры предпочитают снимать дешевые фильмы – на коленке, как вы говорите, – это новая эстетика или просто денег нет?
– Всякая новая эстетика, «новая волна», начиналась в кино с того, что не было денег; их давали на промышленное, коммерческое кино – тогда неореалисты начинали снимать на улицах, а французы, как Годар, делали кино из наблюдений за повседневностью. Если бы государство дало мне денег, я бы снял «Рахманинова». Я много раз обращался в правительство, но, кроме сочувствующих улыбок, ничего не получил.
– Почему именно «Рахманинова»?
– Сценарий лежит много лет, мы написали его с Нагибиным. У нас практически нет фильмов о высшей точке развития России – о рубеже веков; нет фильма о Чехове, о Шаляпине, лишь один и давний – о Чайковском... Фильм о Толстом, к которому я имел отношение, снят на деньги немцев и американцев, как это ни позорно. А ведь все эти художники, которые составили славу России, были частью именно европейской России, той самой, которая была потом побеждена и рассеяна. Этот период – с конца XIX века по 1917 год – можно назвать высшей точкой развития послепетровской русской культуры. Достаточно почитать воспоминания художника Константина Коровина, чтобы понять всю красоту и насыщенность жизни этих людей. Чехов, Врубель, Шаляпин, Горький, Левитан, Серов!.. Как эти люди дружили, как помогали друг другу, как спорили и мирились, – когда я читаю про этот характер отношений между русскими художниками, я часто спрашиваю себя: куда все это делось? Почему мы так больше не общаемся, разбредясь по партийным кучкам, объединяясь и дружа «против кого-то»? Наверно, все-таки советский период нанес какой-то урон той естественности, безыскусности и чистоте, которая пронизывала русскую жизнь до революции. Впрочем, может быть, это лишь моя очередная иллюзия… Но я хотел снять именно об этом и, конечно, о судьбе великого композитора, ведь жизнь Рахманинова была длинной – он видел и революцию, и эмиграцию, и зарождение фашизма, и Отечественную войну… Рахманинов для меня – это один из гениев, перед которым я преклоняюсь. И он, наряду с Антоном Павловичем Чеховым, – мой духовный ментор. Что касается финансирования, то мне кажется, большой фильм не обязательно должен иметь большой бюджет. Эпическое в кино – это не количество статистов, лошадей или танков, эпика находится внутри героя. Когда король Лир стоит один и взывает к небесам, бросая им вызов, это может потрясать больше, чем 10.000 всадников, которых теперь с легкостью рисуют с помощью компьютерной графики. Убежден, что хороший фильм можно снять даже на айфон. Талант режиссера, на мой взгляд, заключается в его способности не только любить своих героев, но и заразить этой любовью людей, которые пришли в темный зал с улицы.
– Существующие диктатуры вас не пугают?
– По правде говоря, меня пугает одна диктатура, которая существует в Западной Европе. Это диктатура политической корректности. Согласитесь со мной, Россия – одна из самых свободных стран мира в этом отношении. Тут вслух можно произносить такое, из-за чего на Западе вас могут лишить работы. Сегодня произносить некоторые научные истины в Европе и США стало так же опасно, как Джордано Бруно и Галилею в средние века. Я даже написал статью «Новая диктатура», имея в виду диктатуру политической корректности на Западе. Вы историю Уотсона знаете?
– Доктора?
– Действительно доктора. Есть такой Джеймс Уотсон, нобелевский лауреат, великий американский генетик. Один из трех биологов, открывших структуру молекулы ДНК. Он позволил себе в интервью «Санди таймс» всего лишь заметить, что интеллектуальные способности белых и жителей Африки не равны. Он буквально сказал следующее: «Вся наша национальная политика основана на том, что IQ африканца такой же, как и у европейца, хотя все проверки говорят, что это не так». Уотсона заставили извиниться, а год спустя он должен был официально покинуть кафедру, которую возглавлял. Хотя сейчас он продолжает там появляться и работать над генетикой психических заболеваний. В учебнике «Генетика человека» американцев Фогеля и Мотульски приводятся данные: средний IQ американских негров на 10 – 15 пунктов ниже IQ белых. Кстати, там же говорится, что IQ евреев-ашкенази тоже примерно на 10 – 15 пунктов выше IQ белой популяции. Другие генетики – Хампердинг и Кочран – также опубликовали работу о том, что евреи-ашкенази предрасположены к более высокому интеллекту: это следствие генетических заболеваний, которые возникали в гетто, в замкнутых сообществах. То есть ничего особенно лестного. Но даже это предположение вызвало взрыв: как так, ведь люди равны! Ведь любое посягательство на постулат «равенства» – расизм! И доказать, что наука никакой политкорректности не слушается, что для нее есть только научная корректность, не может никто. Если кто-то говорит, что самые выдающиеся бегуны в мире – это люди африканского происхождения, это почему-то не оскорбляет белых, но если заметить, что среди африканцев нет ни одного выдающегося скрипача, вы получите обвинения в расизме. В этом распределении способностей и заключается гармония человечества. Мне кажется приемлемым говорить о достижении братских отношений между разными культурами и расами в семье народов, где есть старшие и младшие братья. Как в любой семье. Хотя, впрочем, я впадаю в ересь. Вспомните, как у Пастернака «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в немыслимую простоту». Давайте на этом закончим.
Валерия Жарова.
Советская Белоруссия №193 (24330). Суббота, 12 октября 2013 года.
