Анатомия лжи

Гаагское пленение Милошевича, по странной ассоциации, напомнило похожий прецедент конца 80-х годов прошлого века. Тогда нечто похожее случилось с Эрихом Хонеккером, бывшим лидером Социалистической единой партии Германии и страны, известной в мире под названием Германская Демократическая Республика. После краха социалистической системы товарищ Эрих, храня на своих щеках следы от поцелуев советских лидеров, приехал в Москву. Прибыл в столицу друзей и потому, что был смертельно болен, и потому, что где же еще спасаться от гнева немецкого народа? Эриха Хонеккера сдали - безусловно, из высших моральных соображений и с целью укрепления завоеваний перестройки. Благодарные немцы судили своего лидера и отправили умирать в Чили.

На глазах у всех нынче сдали еще одного друга и товарища - Слободана Милошевича. Соответственно, в рамках такого же пропагандистского шума. Правда, на этот раз никто никому не поверил. И все различие между ситуацией с Хонеккером и ситуацией с Милошевичем заключается в том, что если Хонеккер во что-то верил и на кого-то персонально надеялся, то Милошевич надеется только на себя и на жену.

Достаточно непродуктивно пускаться в рассуждения относительно того, в чем был прав немецкий генсек и по каким позициям заблуждался югославский президент. Учитывая, что в последнем случае политическая борьба в разгаре, еще можно ожидать каких угодно экивоков судьбы. Дело, в принципе, в ином. В нас с вами.

Мировая и в первую очередь славянская история достаточно насыщена событиями, после которых следовало как минимум моральное потрясение общества. Что касается мировых прецедентов, то достаточно вспомнить поцелуй Иуды. Что за ним последовало, хорошо известно. Но не будем так далеко отходить от родимых осин. В национальной, славянской истории тоже достаточно много случаев моральных потрясений общества. Например, современников потрясло ослепление на киевской земле князем Давидом (с разрешения Святополка Окаянного) князя же Василька. Было это в XI веке, но раньше ни о чем подобном не слыхивали. Инцидент возмутил всех, но тем не менее Святополк остался великим князем, а Давида лишь в 1100 году сослали княжить в небольшой городок.

Известна победа на Куликовом поле в 1380 году. Но менее известно, что на отходящие с поле боя славянские обозы с ранеными напал великолитовский отряд во главе с Ягайлой.

Если учесть, что в войске Ягайлы были ратники из-под Гродно и Полоцка, Бреста и Минска, то станет понятным очередное потрясение нравственных устоев Древней Руси.

Такого рода примеров можно привести достаточно много: от Ивана Грозного и Петра Великого, бестрепетной дланью казнивших собственных сыновей, до катастрофы 1937 года и ее верноподданнического осмысления.

А теперь зададимся вопросом: что же общего во всех этих разнородных, разноплановых, разновременных исторических событиях? И попробуем ответить: равнодушие нации по отношению как к самому событию, так и ее последующей официальной апологетике.

Ну целовались вчера с Хонеккером, а сегодня сдали его так, как сдают старую ветошь на свистульки да коньки-горбунки для довольных ребятишек. Так, значит, и надо: что ж это ты, брат, не сумел власть удержать? Поделом тебе. И высоколобые советники в армяках от Версаче, блея и заикаясь, тут же выложат в аналитических программах кучу аргументов в пользу правильности и даже единственности такого решения. И все спокойно поверят. Ведь верить тому, что говорят, действительно спокойно. Нечего забивать себе головы дикими фразами о какой-то "порядочности", которая должна существовать даже в политике, о верности мнимым идеалам, о пролетарском интернационализме, о братстве генсеков по классу.

Как-то так получалось, что в нашей истории не известно ни одного случая, когда бы моральное потрясение привело к каким-то ощутимым социальным движениям. Максимум, что мы всегда имели, так это: "Ах!" - и закрытое окошко. "Ох!" - и горячие поклоны темной иконе в пустом углу. "Их!" - и любопытствующие посиделки с перешептыванием да перемигиванием. Общественный интерес простирался разве что до таких немыслимых вершин, как уточнение способов казни царевичей, задумчивого размышления о том, как долго мучился страдалец. А если и мучился, то один или в компании с отцом.

И ведь нет никакой принципиальной разницы между тем, как предательски ослепили Василька и как передали из Москвы Хонеккера. Между тем, как убили царевича Алексея и зарезали угличского младенца. Между событиями тысячелетней давности и нашим сегодняшним днем. И тогда, и сегодня, и всегда сразу за событием выходят на сцену коты-баюны с распушенными хвостами и начинают ласково мурлыкать колыбельную только с одной целью: чтобы уснула совесть.

Вообще-то, говорить о морали в политике - вещь неблагодарная. Лучше всего по этому поводу выразился Василий Васильевич Розанов. В своих "Опавших листьях" он как-то горделиво заметил: "Я еще не такой подлец, чтобы писать о морали". Вообще весь XIX век как-то тяготился моралью. Наверное, оттуда и Ницше с его имморалистским кодексом, и психоаналитические штучки, и даже юный Адольф Шикльгрубер с его химерой совести. XIX век выступил под флагом критики рационализма - и никто почему-то не заметил, что под критикуемую дефиницию попала и старорежимная мораль. XX век легко воспринял это тяготение моралью и придал ему организационные формы. Фашизм - из этого смыслового ряда.

Прагматизм растоптал совесть - до формы рваной тряпки-флага, которую, при случае, можно дать в руки очумелым интеллектуалам и правдолюбцам с куриными шеями. Совесть порезали на куски и стали вручать в виде нагрузки к зарплате. И народ возмущался, требуя денег вместо расплывчатых моральных определений.

Иногда задумываешься: ну почему мы так легко сдаем своих? Ладно, Хонеккер. Пусть коммунист, но не все же нынче коммунисты, да и немец, бош, родом из той исторической грамматики, которая была построена на неологизмах вроде "матка", "брот", "яйко". Ладно, Милошевич, - да, славянин, да, близок нам по религии, по историческим традициям, но где он был, когда нам было плохо, скажем, в году 1991-м? Но ведь перевираем, перелицовываем даже свое, исконно кондовое, посконно-домотканое. Например, свою вчерашнюю историю, свой вчерашний день. Ведь, скажем, слово "СССР" стремимся вычеркнуть из своих учебников с такой скоростью, с какой француз не удирал с Березины. Малыш, который нынче ходит в четвертый класс, убежден, что слово "советский" и слово "майя" принадлежат одному историческому отрезку. А может, идти надо по иному пути: не зачеркивая вчерашнее, а восстанавливая позавчерашнее и то, что происходило еще раньше?

Может, не надо и предателей называть героями? Ведь тот факт, что ситуация с Э.Хонеккером оставила современников равнодушными, лежит не только в сфере разочарованности достижениями социализма, но и в очень гибкой системе моральных оценок и критериев. Вот некто Ханссен сдал своих коллег по цеху шпионов-разведчиков. Это плохо? Вне сомнений. Ну а если он их сдал в связи со своими изменившимися моральными принципами? Были - классово-пролетарские, а стали демократические? Тогда - молодец. И такие люди, как генерал Олег Калугин, становятся депутатами-сенаторами, их принимают в почетные скауты, в их честь бьет в барабан орда неодемократических мальчишей. А ведь человеку в лицо надо сказать, что его поступки - предательство.

У нас выросла и обросла холеным интеллектуальным жирком удобная максима, суть которой достаточно лапидарна: если сдать (предать) что-либо не хочется, а надо, - найди идеальный мотив. И примеров такого рода подхода можно найти сколько угодно. Тот же библейский Иуда. Это по-вашему он предатель. А по-нашему - герой. Поскольку помог Христу выполнить предначертанное. Вспомните блестящий пассаж из "Двенадцати стульев" Ильфа и Петрова. По ходу сюжета бухгалтер Берлага сдал Остапу активного общественника Егора Скумбриевича. После душераздирающей сцены в Черном море Шура Балаганов спрашивает вылезшего из моря Берлагу: "Ну что, сдал, подлюка?" На что тот отвечает: "Я сделал это не в интересах истины, а в интересах правды". Вот эту фразу можно рекомендовать многим нынешним политикам, которые, как правило, выходят из щекотливого положения неубедительной фразой "Я ничего не знал". Кстати, президент Югославии Коштуница тоже "не знал" о выдаче Милошевича. А сербский премьер-министр Джинджич, на которого стали катить все бочки, стал уличать собственного лидера в, мягко говоря, недоговоренности.

Сдавать что-либо или кого-либо по неким идеальным мотивам стало доброй традицией европейского общежития. Надо было сдать Чехословакию, чтобы принести "вечный мир" народам, - пожалуйста. Английский премьер-министр Невилл Чемберлен, выходя из самолета летом 1939 года, приветствует соплеменников именно такой фразой: "Я привез вам мир". А через месяц-другой началась война.

Как-то очень уж часто цивилизованность, демократичность стали ассоциироваться со словом "предательство". Дикари Полинезии, во всяком случае, были более откровенны. Когда им хотелось есть, они просто объявляли попавшим в плен европейским путешественникам, кто из них будет "на первое", а кто "на второе". Современные политики, по сути, недалеко ушли от дикарей Полинезии. Однако они многому научились. И главное - лицемерию, когда практический интерес, та или иная выгода драпируется в тогу либо философского обоснования "общей пользы", либо публицистически-инспирированного народного гнева, либо необходимости учитывать некие "высшие интересы". И все эти "высшие интересы" со временем лезут, как ватин из старой фуфайки, наружу, заставляя рафинированные носы брезгливо морщиться. А не мешало бы периодически повторять "зады" мировой истории, проецируя "высшие интересы" на реальность. Вот "высший интерес" - мир в Европе 30-х годов. А вот Освенцим, Бухенвальд и Тростенец. Скажут: так то Англия, Франция и "прочие шведы". Мы же, белорусы, толерантны до невмешательства в свои собственные дела. На это, конечно, легко найти возражения. И исторические - скажем, сдачей литовских коммунистов в начале 90-х, и привлекая к анализу современные реалии. Но главное в ином: все же обратите внимание, какое бы лыко ни ставили в строку нынешнему Президенту нашей страны, тема предательства, идеологической или вполне фактической сдачи людей, идей, концепций в этом реестре не фигурирует. Ну есть такая "беда" у Президента: он достаточно последователен в своих действиях и политическое фиглярство не приемлет с начала своей политической деятельности. Достаточно несложно "вычислить" некие общеметодологические константы политического свойства в такого рода позиции. Это, во-первых, пиетет перед прошлым, в том числе прошлым недавним. Ведь, скажем, набивающая некоторым молодым людям оскомину "фронтовая тема" есть именно отсутствие предательства по отношению к тем, кто шел перед нами и жил перед нами. Присвоение очередных званий фронтовикам не малозначащая деталь в рамках "освобожденческих" празднеств, а самая что ни на есть конкретная политика по "историкосбережению", "историкоуважению". Во-вторых, заметно стремление не перестраиваться при дуновении малейшего политического ветерка. Нынче достаточно моден лозунг, согласно которому "только идиот не меняет своих убеждений". Но очевидно и иное: эти убеждения как минимум должны быть. В-третьих, целеустремленность и последовательность вовсе не обязательно должны выражаться в Мономаховой крутизне или Петровой лютости. При всей жесткости ряда проводимых мероприятий всегда остается незыблемым главное: действие в конституционном поле и по соответствующим демократическим нормам.

Нынче время подведения предварительных итогов президентства Александра Лукашенко. Скажу откровенно: не все можно принять, что-то может и раздражать. В частности, вузовский люд, к которому сам принадлежу, живет небогато, и темпы роста национального дохода не космические, и грязи по подворотням хватает. Но есть и, надеюсь, будет главное: личное самоуважение, которое распространяется на весь народ. Последовательность и жесткость в отстаивании государственных позиций. Укрепление государственности - процесс, которому в глобальном политическом плане у нас в стране еще долго не будет альтернативы. Нельзя сказать, что политическая, экономическая стабильность в республике напоминает викторианскую Англию. Однако факт и то, что на улицах спокойно, растут дети, да и критикуют Президента все же не с позиций вчерашнего дня, а дня завтрашнего. А это значит только одно: есть, говоря формализованным языком социологов, "положительная динамика", есть движение вперед, есть понимание не топтания на месте, а нового качества жизни.

И такое, на наш взгляд, важное соображение. Надо сохранять оптимизм. Несмотря на множащиеся склоки, укусы из-за угла, ерничество в отношении национальных онуч и лаптей, прямые угрозы "дать в морду" и даже собственную психологическую усталость. Ведь вот был такой исторический персонаж по имени Бисмарк. И звали его "железным". Только сам германский канцлер знал о своих слабостях. Но он достиг поставленных национальных идей. А сомнения? Что ж, не сомневается только Железный Дровосек из известной сказки - да и тот мечтает о человеческом сердце.