Наш земляк с Лепельщины, угнанный гитлеровцами в австрийские Альпы, строил ангары для секретных самолетов вермахта
Писатель и историк из латвийского городка Юрмала Василий Азоронок, наш земляк, родом с Лепельщины, — личность незаурядная, у него проникновенная жизненная проза и такие же стихи. Он один из востребованных русскоязычных авторов в Интернете, а его исследования малоизвестных событий Второй мировой войны вызывают разноречивые споры и сотни читательских откликов. Ведь через перо и сердце Василий Азоронок пропускает не просто события и факты, но и безвестные людские судьбы. Одна его волновала долгие годы — родного деда Луку Шушкевича германские нацисты угнали из оккупированной деревеньки на Витебщине в австрийские Альпы. Как оказалось, угнали в навсегда и в безызвестность. Поиск следов Луки Шушкевича привел внука в Австрию и дал совершенно неожиданные результаты. Вот что рассказал в беседе с корреспондентом «Р» непосредственный участник исторических исследований Василий АЗОРОНОК.
— Ваш дед Лука Шушкевич пропал в конце оккупации, до разгрома фашистской Германии оставалось ровным счетом ничего. Удалось ли приоткрыть тайну его угона в нацистское рабство в апреле 1944 года?
— Я, как человек верующий, убежден, что над судьбой моего родственника довлел какой-то злой рок. О чем только не передумала моя бабушка Лидия Филипповна, горюя по мужу. Все надеялась, что он жив: «А вдруг?..» Только после ее смерти мне удалось приоткрыть тайну исчезновения деда Луки.
Тогда, в 1944-м, немцы готовились к упорной обороне на берегах Березины и «зачищали» грозную партизанскую зону: вылавливали всех, кто мог оказать хоть какое-то сопротивление. Из деревни, где жил Лука, забрали многих. Некоторым повезло — были освобождены Красной армией либо союзными войсками, они вернулись в свои родные места. А мой дед сгинул. Как узнать, где он обрел свой последний приют?
Вот меня и осенила мысль, что возвращавшиеся из плена односельчане наверняка проходили фильтрацию, то есть советские спецслужбы проверяли их на благонадежность. Значит, в протоколах допросов, возможно, сохранились какие-то упоминания и об этом святом для меня человеке. Я отправился в областной архив КГБ Беларуси: вдруг там найдутся следы…
Действительно, на двоих односельчан были заведены следственные дела. Описывая свое пребывание на чужбине, они упоминали австрийский город Линц. Это уже была первая зацепка. Завязалась длительная переписка с республиканским Красным Крестом и Международной службой поиска городка Бад-Арользен в Германии. Оттуда пришел ответ: «Ждите».
Я ждал несколько лет. А однажды почтальон принес письмо: там было печальное известие на немецком языке, что мой дед Лука Шушкевич погиб 27 февраля 1945 года в Гузене — филиале одного из самых страшных концентрационных лагерей Маутхаузена.
Я твердо решил: когда-нибудь поеду туда и разыщу место гибели деда, отдам ему дань памяти и привезу на его родину, на могилу бабушки, горсть поглотившей его земли.
Из переписки с представителями Российского общества бывших узников нацизма узнал, что каждый год в Маутхаузене 12—13 мая проводится День памяти.
В Вену я отправился самолетом, а оттуда австрийский поезд домчал меня до Линца за неполных два часа, хотя расстояние до него — около двухсот километров. Гузен расположен на левой стороне Дуная, в 20 километрах восточнее Линца и в четырех к югу от главного музейного комплекса Маутхаузена. Торжественное мероприятие у мемориала было назначено на 17.00, и, пока позволяло время, я пытался найти российскую делегацию, но натыкался на итальянцев, поляков, французов, венгров…
Отчаявшись, подошел к поляку — бывшему узнику концлагеря. Несмотря на возраст, он сохранял бодрость духа, охотно отвечал на вопросы и рассказывал о пребывании в заключении. «Били немцы?» — задал я риторический вопрос. Петр Кава, так звали поляка, недоуменно посмотрел и с сарказмом ответил: «Нет, гладили по рукам…»
Митинг начался с исполнения волнующей мелодии, играл дуэт: на гитаре — мужчина, а на балалайке — девушка. От мелодии «Клен ты мой опавший…» повеяло родимой стороной, хотелось подойти к исполнителям и от всего сердца поблагодарить.
Выступающие читали заранее заготовленные тексты — каждый на своем языке, и можно было только догадываться, о чем они говорили.
Я уже начал волноваться, что ничего нового не узнаю. И решительно направился к ведущей: здесь есть русскоязычные? Она показала на скамью, где сидели в полосатых робах бывшие узники: там кто-то из Беларуси. Я протиснулся к скамейке: кто из Беларуси? Один мужчина отозвался, но поправил меня: «Из Украины, Булькач Роман Митрофанович».
У бывшего узника две наколки, два номера — 1880 (Маутхаузен) и 47531 (Гузен). Он жил в селе Тритузном Днепропетровской области, заканчивал десятый класс, когда пришли немцы. В 1942-м в селе был убит немецкий офицер, в отместку Романа в числе других сверстников арестовали и увезли в концлагерь Нюрнберг. На фабрике он изготавливал метчики для нарезки резьбы. Однажды налетели американские самолеты и разбомбили лагерь. Роман на пару с французом бежали. Добрались до границы Франции, но там на свою беду попали в лапы гитлеровцев. Гестапо, допросы, побои и прямиком в концлагерь Гузен.
— Вон там стоял барак, — показал Роман в сторону жилой застройки, — барак № 15, русский. Нас заставляли рубить гранит, потом — строить подземные галереи, штольни. Антисанитария, издевательства уголовников-капо — врагу не пожелаешь. 5 мая лагерь освободили американцы. Мы, выжившие, поклялись друг перед другом бороться в своих странах против фашизма до конца своей жизни.
— Тогда у вас еще не было новой информации о судьбе вашего родственника, сгинувшего на территории оккупированной Австрии?
— Сестра Луки — баба Зося, пребывавшая поначалу с ним в концлагере Освенцим, ранее рассказывала, что дедушка очень переживал за семью, детей и выменивал хлебный паек на сигареты, много курил. Освенцим он выдержал, но ему уже было 48 лет.
Когда Красная армия подошла к зловещему польскому Аушвицу (Освенциму) — это было 24 июля 1944 года, — деда Луку и еще тысячу обреченных погнали по этапу в глубь Западной Европы.
Зачем? Ведь Лука не был бандитом, партизаном, евреем и даже коммунистом. Уже позже я выяснил, что место, где мой дед закончил свой жизненный путь, — железнодорожная станция Санкт-Георген, недалеко от городка Линц. Из германского Бад-Арользена я получил копию документа, в котором со строгой немецкой педантичностью зафиксированы все передвижения заключенных, а подписан он был комендантом лагеря Гузен II, неким гауптштурмфюрером СС с неразборчивой фамилией. Это был отчет об умерших узниках 27 февраля 1945 года. Их было 49, и среди них — мой дед. Он умер на рассвете. В пять утра. От истощения и сердечной недостаточности…
— На исходе оккупации немцы путем угроз и насилия вывозили из Витебской области остатки гражданского населения, мотивируя свое решение тем, что все они родственники партизан. Могли у них быть иные мотивы при вывозе белорусского населения в германское рабство?
— В апреле 1944-го немцы хватали всех без разбору, задерживали даже подростков, в числе которых были моя мама и дядя. Специально построили узкоколейку, связавшую Лепель с территорией Западной Беларуси, — тоже вопрос, с какой целью?
Лагерь Маутхаузен, в сторону которого повезли моего деда, насчитывал 49 цехов, через него прошли 335 тысяч человек, более 120 тысяч были уничтожены. Лагерь был заложен по поручению Гитлера в августе 1938 года. Место, я бы сказал, знаковое, исходя из малой заселенности территории, развитых транспортной инфраструктуры и каменоломен.
Их владелец — компания DEST, во главе их находился некто Освальд Поль, крупный чин в структуре СС. Никто не подсчитывал сумму барыша, полученную компанией от эксплуатации несчастных узников. Кстати, гранит, который добывался в каменоломнях, первоначально использовался для мощения улиц Вены. Однако в ходе войны труд заключенных стал использоваться в оборонительных и военных целях. На каменоломнях работали 16 тысяч заключенных филиала Гузен II, здесь содержался и мой дед Лука Шушкевич. Лагерь-то был создан, считай, за год до окончания войны — в марте 1944 года. Нацистам впору было думать, как спасать свою шкуру, а они обустраивали новый лагерь в Австрии. Тоже вопрос.
Оказывается, в районе станции Георген находился секретный германский завод по производству оружия возмездия. Узники концлагеря Гузен II должны были расширять штольни под сверхсекретный проект люфтваффе с кодовым названием «Б8 — горный хрусталь». Под землей было организовано конвейерное производство реактивных истребителей «Мессершмит Ме-262», «Schwalbe» — «ласточка», бомбардировщика и самолета-разведчика. Это первый в мире реактивный самолет, который участвовал в боевых действиях против советских и союзных войск. Его скорость на 150—300 км/ч превосходила самые быстрые истребители и бомбардировщики.
Получается, что рубил альпийские скалы вместе с другими узниками для ангаров с секретным германским оружием и мой дед Лука Шушкевич.
Бомбо- и газонепроницаемые подземные галереи завода «Б8 — горный хрусталь» («В8 Bergkristall») составляли 50 гектаров (50 000 м кв.) На глубине в 10—25 метров под землей был оборудован конвейер по сборке элементов истребителей. Всего с марта 1944-го по май 1945-го с линий завода «Bergkristall» сошло 987 комплектов Me-262. Секретность была столь высокой, что даже немецкие летчики-испытатели не знали местонахождения производства.
— Подтверждается ли информация о том, что на секретных объектах нацистов в Австрии работали и советские военнопленные?
— Офицеры Красной армии были на особом счету в Маутхаузене. Для них был выделен барак № 20 с отдельной каменной стеной, и назывался он «блоком смерти». В ночь со 2-го на 3 февраля 1945 года, используя огнетушители и рабочий инструмент — лопаты, а также куски гранита, военнопленные набросились на охрану и вырвались из заточения. На поимку беглецов были брошены подразделения СС, вермахта и гитлерюгенда, а также местные жители. Спаслись только 16 человек, остальных ждала страшная участь.
Бывший узник 86-летний Василий Кононенко, которого я встретил у мемориала Маутхаузена, прошел через его филиал в Эбензее, где рядом под землей собиралось секретное оружие — снаряды ФАУ, выжил, встретил Победу. Он рассказал, как при приближении фронта узников хотели загнать в горный туннель и взорвать, похоронив их заживо. Но заключенным стало известно о готовящейся акции, и все как один они отказались спускаться под землю. Охрана была вынуждена развести людей по блокам, а вскоре подоспели американцы. На момент освобождения Василию Кононенко было 19 лет, а весил он 29 килограммов.
— Вы спускались в каменоломни, где нацисты заставляли долбить скалы наших земляков-белорусов?
— Весь ужас и безысходность страданий испытываешь в чреве каменоломни — это 186 ступенек вниз по крутой лестнице. Здесь есть отвесная стена, в неприступную породу которой вгрызались обессилевшие узники. Охрана из СС называла ее «стеной парашютистов». Сотни заключенных бросались с крутой скалы вниз, не выдержав истязаний, иных провинившихся сталкивали вниз эсэсовцы. Смертников они также называли «парашютистами».
— Есть ли какая-то версия о дальнейшей судьбе секретного объекта, на строительстве которого нацисты использовали труд белорусского крестьянина Луки Шушкевича?
— Местный житель Йозеф Кольцингер рассказывал мне, что он еще мальчишкой видел, как в конце войны сюда пришли американцы, пробыли недолго, но за это время с секретного предприятия вывезли наиболее ценное оборудование. Следом объявились русские солдаты и подобрали остатки оборудования, а подземный завод взорвали. Йозеф провел рукой по направлению скал, в глубине которых некогда располагались сборочные цеха. А если подойти к лагерю со стороны железной дороги, можно увидеть вход в подземелье.
Я обошел Гузен с восточной стороны, и мне открылось широкое плато, распаханное под застройку, — здесь стояли бараки, в них ночевал и мой дед.
Дорога обрывалась у проволочного ограждения — дальше пути не было. А слева виднелась свежевыкрашенная дверь, но за железной сеткой, чтобы нельзя было туда проникнуть. Это и был вход в галереи, на секретный завод рейха. Сейчас здесь частная территория, возможно, входы в подземелье будут расконсервированы для обозрения, но уже на коммерческой основе. Хотите узнать правду об ужасах войны, но тогда только за деньги.
Позже, гуляя по Линцу, я не мог избавиться от ощущения близости лагерной атрибутики. Мостовые в Линце выложены точно таким же камнем, как тот, что добывали пленные в каменоломнях. Набережные красавца Дуная тоже из него. Улицы — Гетештрассе, Моцартштрассе, Шиллерштрассе — не вызывают восторга: прямые и каменные, как стрелы, и ни одного деревца. И только на берегу Дуная, который широким потоком устремляется на восток, ощущаешь дыхание свежего ветерка.
