Александра Прошкина, лауреата Госпремии СССР за фильм «Холодное лето 53-го» («Ника»), режиссера популярных телесериалов «Михайло Ломоносов» и «Николай Вавилов», нашей публике представлять не нужно.
Автор экранизаций «Русский бунт» по «Капитанской дочке» А.С. Пушкина (участвовал в конкурсе Берлинале), сериала «Доктор Живаго» по Б. Пастернаку («Золотой орел»), «Живи и помни» по одноименной повести Валентина Распутина, отмеченных призами отечественных и зарубежных фестивалей. На XIX фестивале «Литература и кино» в Гатчине фильм Александра Прошкина «Искупление» по произведениям Фридриха Горенштейна получил Гран-при «Гранатовый браслет» (второй после фильма по Распутину). А в минувшем сентябре картина была награждена призом Монреальского кинофестиваля «За выдающийся художественный вклад». Сегодня Александр Прошкин – гость «СВ».
– В конкурсе этого фестиваля сошлись два фильма по произведениям Фридриха Горенштейна, который написал сценарии к «Солярису» Андрея Тарковского, «Седьмой пуле» Али Хамраева и «Рабе любви» Никиты Михалкова. Как вы считаете, чем писатель так привлекал кинематографистов? Почему вы стали снимать фильм по его произведениям?
– Потому что этот человек произвел на меня неизгладимое впечатление. Мы были знакомы в последние годы его жизни. К сожалению, он – единственный в общем-то крупный писатель, которому не вернули гражданство. А он был очень гордый человек и никогда ни у кого ничего не просил. Скажем, Войновичу указом президента вернули гражданство, а Горенштейну – нет, притом что Горенштейн в отличие от Войновича, считавшегося патентованным антисоветчиком, никогда таковым не был. Это был большой художник, который не укладывался в прокрустово ложе заказной литературы (Ф. Горенштейн уехал на Запад в 1980 году. – Ред.). К слову сказать, недавно я стал перечитывать Аксенова этого периода и могу определенно сказать, что Аксенов – советский писатель, а Горенштейн – нет. У Горенштейна присутствует совершенно особый взгляд на мир, а во-вторых, все-таки он пишет в традиции большой русской литературы. Той классической русской литературы, которая, в известном смысле, пришла в противоречие с советским соцреализмом.
– Среди части критиков по поводу «Искупления» бытует мнение, что фильм запоздал со своим появлением, чтобы «выстрелить» по-настоящему, должен был появиться раньше, что вы думаете по этому поводу?
– Дело в том, что в искусстве все, что связано с душой и сердцем и заставляет человека думать и сопереживать, часто объявляется «несовременным». «Вот если б вы раньше сняли, когда все думали об этом!» – у меня каждый раз повторяется эта история. И с «Доктором Живаго» было то же самое: «Почему вы не сняли картину 20 лет назад?» Да потому, что мне никто не давал снимать, я всю жизнь хотел его снять! Точно так же и с «Искуплением»: если бы не титанический подвиг продюсера и актрисы Татьяны Яковенко, картина бы не появилась, никто бы не стал ее финансировать. Сегодня к кинематографу относятся, как к шоу-бизнесу и развлечению, а в советские времена кино было некой душевной потребностью для человека, в каком-то смысле заменяло ему церковь. Люди шли в кино за нравственной и моральной поддержкой, а сейчас идут развлекаться, и в этом смысле «Искупление» несовременно. Но я-то считаю, феномен кино замечателен тем, что оно не исчезает, проходит время, и люди начинают смотреть фильм заново. Вот ТВ исчезает, а кино так или иначе возвращается к людям. Может, и об «Искуплении» через 5–10 лет скажут: «Эта щемящая история про нас».
– Герои «Искупления» проходят через круги ада, и ад этот – такими же людьми, из крови и плоти – устроен на земле. Идет настоящая война людей против людей – как такое могло случиться в православном народе? Всего через год после Победы в реальной войне?
– Это случилось не в 46-м году, а в 17-м, состояние Гражданской войны само по себе не исчезает, а переходит в латентную форму. Можно сказать, что и сейчас происходит то же самое. Война, конечно, самое страшное испытание в жизни человека и страны в целом, цена, которую мы заплатили, немыслима, ни одна страна в мире никогда еще в истории не положила 27 миллионов человек. С другой стороны, война – разрушитель всего человеческого, семей, устоявшихся отношений. Мы вспоминаем о ней сейчас только с точки зрения Великой Победы и не хотим помнить о том, сколько горя и несчастий сопутствовало этой Победе. Война стимулирует в людях как очень хорошее, так и очень плохое, и, мне кажется, мода на военно-патриотическое «ура-ура» кино обезоруживает нас. Мы начинаем считать, что война – это мужское приключение, ничего страшного в ней нет, а на самом деле нужно бросить все силы на то, чтобы внедрить в сознание людей, что война немыслима, тем более в XXI веке, при таком количестве разрушающих средств. И если такая мысль укоренится, может быть, мы сумеем предотвратить новые войны.
– Вы верите в то, что с любви, которая пронзает экран в вашем фильме, может начаться процесс искупления для юной героини, душа которой осквернена предательством матери?
– В России любовь – панацея от всех бед, что бы с нами ни происходило, мы живем, любим, рожаем детей. Три молодые женщины не случайно возникают в финале, они символизируют внутреннее здоровье нации. Все мы очень надеемся, что следующим поколениям будет легче, и если бы мы не верили, не было бы нашего продолжения.
– Как вам вспоминается послевоенное время, 1946 год? Что вы помните?
– Голод. Была еще карточная система. Помню огромные коммуналки, в которых мы все выросли… Помню страх…
Ужас нашего времени заключается в том, что оно повторяет те далекие годы: и сейчас есть девочки, готовые отправить собственную мать в тюрьму за то, что она не может их обеспечить так, как им хотелось бы. Убивают родителей из-за наследства, из-за квартир… Время стало более жестким. Тогда было больше сострадания и сочувствия, было много предательства, хитрости, а вот злобы и агрессии было меньше.
– Роль фронтовика Федора пронзительно сыграл Андрей Панин, о котором совершенно невозможно говорить в прошедшем времени. Что вы могли бы сказать о природе дарования этого великолепного артиста?
– Это актерский Ломоносов. Величина. Родом он из Новосибирска, из семьи физиков. С одной стороны, в нем было чисто физиологическое ощущение провинциальной жизни, а с другой – мощнейшее аналитическое начало. Андрей был очень умным человеком, причем он никогда ничего не демонстрировал, не показывал свою образованность. Он прекрасно понимал любых своих персонажей – от последнего негодяя до человека самой высокой души. Мне было интересно с ним общаться, мы подолгу говорили о жизни, он рассказывал о себе, о своем детстве.
В «Докторе Живаго» отца главного героя у меня должен был играть другой артист, но его не отпустили из театра – наказывали за пропуски. И вот завтра съемки, стоят паровозы, артиста нет. Положение катастрофическое. Звоню Андрюше: «Выручай». И этот острый, изобретательный артист, умеющий делать характерные ходы, энергетически мощный человек должен был сыграть героя, из которого ушла вся жизнь, и он мучительно идет к самоубийству. Миллионер, который не хочет жить. И он сыграл замечательно.
Думаю, Андрей ушел не только в расцвете сил, а накануне нового этапа в творчестве. Когда у него появилось бы другое амплуа – мудреца. Сейчас он гениально сыграл бы Сократа, он был мощнейшей личностью.
– Перекликается ли ваш фильм внутренне с другими работами?
– А я всю жизнь снимаю одну и ту же картину.
– Понимают ли западные зрители «Искупление»?
– Когда приезжаем на Запад, например в Лондон, приходит специфическая публика – либо русские эмигранты, либо иностранцы, интересующиеся русской культурой, посвященные в то, что происходит в России, и переживающие из-за наших проблем больше нас самих. Знаю, что картина очень трогает русских, живущих на Западе, для многих из них это больная тема.
