Домогаров редко дает интервью. Загружает себя работой по максимуму, чтобы
не было возможности проснуться утром и ощутить, что не нужен. Наш корреспондент встретилась с Александром в Санкт-Петербурге на съемках фильма «Чужое лицо». Актер рассказал, о чем мечтает и 
почему ему иногда хочется крикнуть: «Ребята, я еще живой!»
Живу в аду, но был у меня и рай
– Жизнь – хрупкая вещь. И в ней все призрачно и ненадежно. К сожалению, в определенном возрасте я начал жизнь свою мерить потерями. Это больно, страшно. Ты понимаешь, что сам идешь в эту бездну. Но это не страх перед смертью, а ощущение того, что время катастрофически быстро уходит.
Когда становится грустно, я стараюсь вспомнить моменты счастья. Они в моей памяти очень далеко, плотно заслонены трагическими картинками. Но все же они есть.
Счастье – это детство, когда до головокружения катался в детском парке на аттракционах.
Счастье – это институт. Необоснованное, но яркое ощущение собственной гениальности.
Счастье – это служба в рядах Во-оруженных сил, а конкретно – в Театре Советской Армии. Одновременно в театре служили Меньшиков, Балуев, Ташков, Певцов, Лазарев и дальше по списку.
Счастье – это встреча с моей второй женой Иркой и рождение младшего сына Сашки. Мы были такими бесшабашными! Помню, как впервые привезли ребенка показывать моим родителям. Машину тогда как раз украли, и мы везли его на электричке в сумке. Подошли к даче и увидели, что мама с папой пьют чай. Они были в шоке, потому что даже не знали о беременности моей жены. Мы жили отдельно, тщательно это скрывали. Готовили сюрприз. Помню, как папа посмотрел на нас и сказал: «Идиоты!» Но с такой любовью сказал!
Саша – моя гордость, любовь и надежда. Он, как и я, выучился на актера. Снялся уже в нескольких картинах, в том числе в главной роли в ленте Валерия Пендраковского и Юрия Рогозина «Только не сейчас». Я думаю, сын пойдет дальше актерства – его привлекает режиссура. Он хочет уехать в Америку учиться. Пусть едет. Я понимаю его рвение. Там он прекрасный опыт и знания получит. Я сейчас работаю с режиссером Сергеем Басиным – он снимает фильм «Чужое лицо». У него как раз американская школа. В этом его сила. Редкие молодые режиссеры так подробно прорабатывают все детали, так четко ставят задачи и сильны не только в теории, но и в практике...
Лимит моих счастливых мгновений быстро исчерпывается. Но они и есть мой рай. Правда, гораздо чаще у меня возникает ощущение, что я живу в аду. У меня же был еще один сын, и я его потерял...
Со всеми близкими я уже простился
– Что бы ни делал, гибель Димки стоит у меня перед глазами. Помню, как приехал к нему проститься в морг. Когда его увидел – умер сам. Это было страшно, меня поддерживали ребята из МЧС. Мне страшно и теперь. Потому что человек, который мчался на джипе и убил моего ребенка, до сих пор не наказан.
Просто он подполковник ГРУ. Вот такая беда случилась. Выдвигается версия: мол, никаких правил он не нарушал, ехал тихонечко, со скоростью 60 км/ч. Только его джип почему-то провертело шесть раз!!!
Сначала смерть бабушки, потом сгорел отец, на моих глазах уходила мама, погиб сын... За последний год ушли еще два близких мне человека – мама и тетя Ирины. Поэтому меня уже ничто в этой жизни испугать не может. Мне кажется, я уже все прошел. Сам со всеми близкими мысленно простился. Это меня очень изменило. Я стал жестче, неприятнее. Когда оплакивал сына, журналисты следили за каждым моим шагом. Они бросаются на всякую трагедию. Вчера общался с Кириллом Козаковым, сыном великого артиста. Про его отца на второй день после смерти одна газета позволила себе выпустить грязную статейку. Я был тогда в Питере на съемках, но с Кириллом был постоянно на связи. Он привез отца из Израиля, не спал шесть суток. И когда в разговоре с ним зашла речь о той статье, он сказал: «Я читал. Но знаешь, я столько пережил, что мне фиолетово». И я его понимаю. Что бы ни писали после гибели сына, мне тоже было фиолетово. Это жуткое ощущение себя в пространстве.
Меня задевает, что перестали говорить об артистах, о профессии. Всех интересует только личная жизнь и ничего кроме нее. А это дико мешает. Потому что я должен прийти в театр и играть перед теми, кто читает фигню про моих женщин, детей, про чудовище-меня. Читателей этих журналов в зале больше половины – это ужасно.
Как бы я ни старался, должен признать: меня до сих пор цепляют многие публикации. Я ведь не железный. Но переживаю не за себя, а за близких людей и начинаю браться за разные тяжелые предметы. Мои друзья это знают и, когда в желтой прессе появляется очередная статья обо мне, звонят: «Саша, спокойно... Мы уже едем...» Людей, которые меня поддерживают, очень много. Это стало для меня открытием совсем недавно – после гибели старшего сына Димки.
Через несколько дней после трагедии мне исполнилось 45 лет. Я не собирался устраивать день рождения. Но мне было так плохо, что я физически не мог находиться дома один. И я послал всем СМС: «Приезжайте». В мой дом приехали 120 человек. Я совсем не помню этого дня рождения, так как бегал всех встречать. А люди все подъезжали и подъезжали. Вся улица была в машинах... Возможно, день рождения нельзя справлять практически сразу после похорон. Но это было не желание развлечься, а крик отчаяния, крик о помощи. И мне помогли. Людей, которые меня очень любят, оказалось гораздо больше, чем я ожидал. Вот таким было высшее проявление счастья. Его вкус сильно горчил. И если пролистать жизнь каждого человека, все мы – счастливые несчастные люди...
Мне до сих пор трудно жить. Как возродиться после этой трагедии, я не знаю. Эта боль не уйдет никогда, и я с ней существую. К моему великому счастью, на земле есть люди, которые меня в этой жизни держат. Это сын, это бывшая жена Ира, ставшая ближайшим другом. Она первый человек, чей номер я набираю, если у меня что-то происходит. Это названая мама Мира Святославовна Кнушевицкая. Это зритель, ради него я работаю. Есть ради кого жить. Работа помогает мне забыть свою боль.
Жить рядом с Бернесом отец отказался
– Часто в голове крутятся мысли на тему, хороший ли я отец. Вряд ли. Но я стараюсь. А вот мой папа был настоящей глыбой и прекрасным примером для меня. Все, что во мне есть хорошего, от него в первую очередь. Во всем старался ему соответствовать.
Я поздний ребенок. Когда родился, папе, Юрию Львовичу, исполнилось 49. Мое первое воспоминание в жизни – героического вида отец на красно-белой «победе». Он был человеком сложной, но блестящей судьбы. Очень серьезный, ответственный, образованный. Настоящий герой – кавалер ордена Боевого Красного Знамени. Прошел во время войны Ржев, получил ранение. Но однажды его вызвали и сказали: «Партбилет на стол, майор. И сегодня можете не ночевать дома. Вы скрывали, что Домогаров – ваша ненастоящая фамилия, а фамилия вашей матери». (По отцу он был из княжеского рода Сумбатовых.) Для него это была трагедия. Но папа не сломался. Более того, нашел в себе силы подняться. Спустя годы стал одним из заместителей директора большого московского завода, потом директором «Москонцерта», затем «Госконцерта». Затем – управляющим фирмы «Союзаттракцион». Я рос избалованным ребенком, потому что папа тогда мог все.
С мая по октябрь мы жили в писательском поселке Красная Пахра. По соседству жили Твардовский, Шостакович, Зыкина, писатель и драматург Александр Андреев с женой тетей Лидой, нашей дальней родственницей. Я был маленький, но отчетливо помню огромный стол, за которым сидело много людей. Дядя Саша – во главе стола, а я почему-то напротив. Мне давали жареную картошку, которую я обожаю до сих пор, и дядя Саша читал гостям свои книги. Это было замечательно, красиво. Этакое дворянское гнездо.
Я прекрасно представлял, что такое актерская профессия. «Москонцерт» и «Госконцерт» во времена отцовского руководства были в расцвете. Туда входили и Магомаев, и Кобзон, и Гурченко, и Бернес, лучший папин друг. Они даже дачные участки хотели купить по соседству, но, со слов отца, в последний момент он отказался: «Рядом с тобой, Марк, – никогда!» Они не могли друг без друга, но жить по соседству им казалось мучительным – оба своеобразные и нелегкие люди.
Это было прекрасное время, абсолютно счастливое. Но всему приходит конец. Семья разрушилась очень быстро и неожиданно. Я уже учился в институте, когда Наталья Ильинична Сац, папина знакомая, попросила его помочь в завершении строительства Детского музыкального театра на проспекте Вернадского. Он помог. А потом последнее, что в этой жизни сделал, – поставил в том театре «Синюю птицу». Он был совершенно счастлив, ведь театр, как выяснилось, был его мечтой (до войны папа недолгое время был артистом). И после премьеры отец, помню, сказал: «Все. Я свою миссию выполнил». И будто бы подвел черту. Вскоре его не стало.
Мама ушла через восемь лет после смерти отца. У них была так редко встречающаяся сейчас настоящая любовь. Угасать мама стала сразу после папиной смерти, как сорванный цветок, у которого нет никаких шансов возродиться. Четыре года я ее держал, другие четыре года уже осознавал – бесполезно.
После ухода родителей связи с ними я не утратил. Они часто снятся мне. Когда их вижу, знаю – нужно помянуть, зайти в храм, свечку поставить. Это знак: «Родные, я вас люблю. Я вас не забыл».
37 соток покоя
– Я человек крайностей. Иногда мне хочется раствориться и просто исчезнуть с поверхности земли. А иногда хочется крикнуть: «Да я еще живой, ребята!» И чтобы все это заметили и оценили. Многое еще меня на земле держит. Я люблю жизнь. Обожаю мотоциклы, кофе, красивых девушек. Еду по городу на машине и думаю: «Какие классные все-таки девчонки! Потрясающие открытые лица!»
Многое меня в жизни радует. Например, мой дом в Подмосковье, где поселился три с половиной года назад. После спектакля доезжаю сюда за 50 минут. Когда за мной закрываются ворота, возникает удивительное ощущение – это моя территория покоя в 37 соток. Там воздух потрясающий, сосны, березы, тишина. Сюда ни один лишний человек попасть не может. Правда, однажды казус случился: журналисты, не имея возможности рассмотреть, как я живу, наняли вертолет и сняли мой дом с высоты птичьего полета. Опубликовали в газетке со стрелочками: мол, полюбуйтесь, как живет чудовище. Вот здесь домик для его машинок, вот для собачек, ведь только с ними он находит общий язык. Собак я действительно обожаю. Они благороднее многих людей.
В глубокой юности у нас с бывшей женой Иркой была афганская борзая Найк. Пес оказался редкой сволочью: половина моих шрамов – это его зубы. Несмотря на это, мы его обожали, и Найк дожил до непростительного для породистой собаки возраста – 14 лет.
А потом мы завели Уну породы кане-корсо. Я привез ее со съемок в Киеве. Щенка мне вручили в качестве подарка – в лукошке лежало странное существо, похожее на мышку. И очень быстро оно выросло в какую-то непонятную корову, вернее, в теленка весом 56 кг... Сейчас Уна живет с Ирой и Сашей. А у меня в доме недавно появился 2,5-месячный щенок. Тоже кане-корсо. Зовут элегантно – Николь.
Еще среди моих любовей – машины. Хотел бы сказать, что у меня их целая коллекция. Но не могу, потому что всего штуки четыре. Зато я коллекционирую холодное оружие. В моей коллекции сорок экземпляров. Самый дорогой – арабский обоюдоострый кинжал XVIII века с костяной ручкой и заточенным с двух сторон 18-сантиметровым клинком.
Есть и более мирная коллекция – живописи. Я не собираю картины какого-то определенного периода или направления. Приобретаю то, что нравится. Обожаю Врубеля. Если мне предложат, я его обязательно куплю. Не потому что иметь его картину престижно, а потому что нравится манера письма. Только «Демона» не куплю. У меня ведь дома иконы висят. Демон вместе с иконами – это нехорошо...
Ищу вторую половинку
– Мне не нужны постоянные бури. Я обычный человек, мне хочется спокойствия, счастья. Жениться хочется и дочку родить. Во-первых, мальчик у меня уже есть. Во-вторых, любовь дочери – чувство, которое не проходит. А мне хочется той женской любви, которая будет со мной всегда.
Женщины в моей жизни занимают большое место. Я без них не могу, но при этом их не понимаю. Это невероятно сложные существа. Мы, мужчины, по сравнению с ними примитивны. Даже начиная с физиологии. Иногда женщин я люблю, иногда ненавижу. И постоянно нахожусь в поиске второй половинки. Но не складывается... Один артист после моего очередного расставания сказал: «Перестань страдать! Зато тебе есть чем играть!» И он прав. У меня было много потерь и встреч, много горя и счастья. Мне не надо объяснять, что мне сыграть в той или в иной сцене, из закромов своей души я могу достать практически все....
Наталья НИКОЛАЙЧИК, ООО «Теленеделя», Москва (специально для «ЗН»), фото Андрея ФЕДЕЧКО
