Наше время изобилует парадоксами. Один из них состоит в том, что знаний накапливается невероятно много и они, в значительной части, находятся в открытом доступе. Вместе с тем общая образованность окружающих нас людей если и растет, то гораздо медленнее, чем общественный фонд знаний. Как и прежде, широко распространены суеверия, поверхностные суждения, мировоззренческая наивность. Выверенные, действительно научные знания одновременно и доступны людям, и как бы недоступны им в силу непонятности, невостребованности, недооцененности. Это в полной мере относится и к знаниям, которые вырабатываются в философии.
Говоря здесь о философских знаниях, важно избежать той терминологической усложненности, которая вызвана стремлением к точности выражения мыслей и приемлема в общении специалистов, но совершенно не годится для широкой массы читателей. Если философские рассуждения и выводы в чем–то являются общезначимыми, то, значит, они в принципе допускают и общедоступное изложение.
Правда, существует обратное мнение, которое высказывается весьма авторитетными людьми. Например, известный философ М.К.Мамардашвили утверждал, что сама природа философии делает невозможным обязательное ее преподавание будущим химикам, физикам, инженерам. Философия, как он считал, не является системой знаний, которую можно было бы передать другим людям; человек сам должен открыть для себя философию, размышляя и стремясь понять себя и мир. С помощью всеобщих понятий, но на основе личного опыта философ выражает свое мировоззрение.
Философия, как полагал Мераб Константинович, занимается предельными основаниями человеческого бытия и мышления. Если это действительно так, то результаты философских исканий и исследований могут быть весьма интересными и поучительными также и для других людей, в том числе и занимающихся точными и прикладными науками. Надо только вырабатывать способы популярного повествования о философии. Пока что эти способы в основном еще не сложились.
Ньютон в свое время открыл законы механики, а Максвелл — законы электродинамики. Эти открытия, как выяснилось, имеют общее значение и подлежат изучению в целях широкого научного и практического использования. Поначалу их сущность и математическая форма были весьма трудными для понимания. Но поколения ученых и педагогов работали над тем, чтобы отыскать адекватные способы учебного изложения данных результатов и добились того, чтобы они стали доступными восприятию не только студентами вузов, но и школьниками.
Правда, законы физики, химии, биологии относятся к миру вещей, материальных явлений, философ же размышляет о месте человека в мире, о его связях с природной, социальной и духовной реальностью. Законы природы не зависят от нашего жизненного выбора, от наших ценностей и целей, тогда как философские положения и выводы в значительной мере сосредоточены именно на вопросах мировоззренческого самоопределения людей. Но ведь именно это и делает философские концепции и идеи особенно поучительными, даже если их первоначальные формулировки непривычны и трудны для уяснения людьми, не имеющими специальной философской подготовки.
Переводя в отчетливые мысли свое понимание окружающего мира и места человека в мире, философ оформляет в понятиях и делает ясно выраженным то, что отчасти уже носилось в воздухе, заботило и тревожило многих людей. Знакомясь с его концептуальными построениями, люди могут по–новому взглянуть на окружающий мир и самих себя, лучше понять свою жизнь, ее проблемы. При этом люди различаются и по социокультурной принадлежности, и по психологическим типам, что сказывается на их мировосприятии и миропонимании. Философские учения тоже весьма несходны по основополагающим посылкам, общей направленности, составу разрабатываемых проблем.
Обстоятельное изучение философии расширяет наш кругозор, помогает нам лучше понимать и самих себя, и других людей, более эффективно осваиваться в меняющихся жизненных обстоятельствах. Но все это надо еще суметь разглядеть, постичь в весьма непростых для освоения философских текстах, написанных, как правило, сложным языком и зачастую весьма абстрактных, как бы далеких от повседневных жизненных забот. Это и побуждает некоторых людей утверждать, что философия элитарна, то есть предназначена для избранных и не должна быть обязательным учебным предметом.
Мой личный педагогический опыт, который, наверное, совпадает с опытом многих других преподавателей философии, показывает, однако, что философия действительно интересна и нужна студентам. Я вспоминаю далекие уже 70–е годы, когда я начинал работу на отделении, а потом факультете радиофизики и электроники Белгосуниверситета. Помню, с каким удовольствием и интересом многие из учившихся там очень симпатичных и умных студентов разбирались в хитросплетениях философских категорий.
В вузах тогда изучалась марксистско–ленинская философия, которая официально признавалась вершиной мировой философской мысли. В этом учебном курсе затрагивались и другие философские концепции, но они преимущественно критиковались, а не разъяснялись. В дальнейшем произошла переоценка ценностей, и сегодня вузовский курс философии решает гораздо более широкие задачи. Правда, учебного времени на него отводится значительно меньше, чем в советские годы. В определенном смысле работать стало гораздо интереснее. Но появились и новые, ранее не столь ощутимые затруднения. Одно из них — необозримо широкий массив исходной информации о как бы равноправных философских направлениях и концепциях.
Совершенно ясно, что в коротком вузовском курсе невозможно охватить всю историю философии и рассказать обо всех основных подходах к решению философских проблем. Приходится выбирать самое главное и при этом обсуждать его со студентами так, чтобы они видели непосредственную жизненную значимость изучаемого. Я остановлюсь здесь на одном из самых сложных учений — философии Канта. В небольшом по объему материале невозможно дать обстоятельное изложение этого учения. Напомню лишь о том, что Кант сумел найти путь соединения основополагающих посылок эмпиризма и рационализма, что позволило раскрыть глубинные характеристики науки Нового времени.
Студентам бывает очень нелегко усвоить весь ход аргументации кенигсбергского мыслителя и детальные характеристики этого синтеза. Но есть в философии Канта и такие положения, которые хотя и не очень отчетливо выделены им самим, но имеют удивительно современное жизненно–практическое звучание. По существу, Кант показал необоснованность одностороннего преувеличения познавательной роли либо данных нашего чувственного опыта, либо выводов «чистого» мышления, не опирающегося на опыт. Такие односторонности до Канта были очень широко распространены; встречаются они и в наши дни. Если наш разум выходит за пределы опыта и пытается, исходя из некоторых весьма абстрактных идей, вывести значимые конкретные истины, то он наталкивается на непреодолимые противоречия и трудности, которые делают получаемые умозрительным путем выводы неубедительными, проблематичными.
Теперь давайте вспомним, не приходилось ли и нам встречаться с тем, что отсутствие твердых фактов, почерпнутых из опыта, подменяется общими умозрительными доводами и оценками? А ведь полученные таким путем сомнительные выводы нередко используются в качестве руководства к действию. Мы часто бываем категоричны в суждениях там, где следовало бы проявлять осмотрительность и остерегаться поспешных заключений. Никакие абстрактные доводы не могут заменить достоверных данных опыта. А если эти данные у нас есть, то никакие хитроумные словесные ухищрения не должны их перечеркивать. Кант учит нас толерантности и вместе с тем подсказывает, что у нее есть пределы, устанавливаемые жизненным опытом, практикой.
Например, нам могут доказывать, что хулиганские выходки и уличная разнузданность свидетельствуют о высоком уровне демократии и возможности реализовать гражданские права, однако элементарный здравый смысл подсказывает, что это совершенно разные вещи. Еще один пример связан с действиями небезызвестного Брейвика. Руководствуясь своими специфическими идеями, он решил подкрепить их убийством десятков ни в чем не повинных людей. При этом его собственная жизнь была надежно защищена в его стране утвердившейся там общей идеей недопустимости смертной казни. Так убийца получил возможность коротать дни в комфортабельном тюремном номере; а если он выйдет когда–нибудь на свободу, то ему достаточно будет убить еще сколько–то людей, и он вновь поступит на полное государственное обеспечение.
В наши дни модно стало жаловаться на духовную разруху: идеалы улетучились, культурные нормы потеряны или ослаблены, люди стали суетливыми и суетными... Все эти утверждения небеспочвенны. Но в отношении философии все не так просто и однозначно, как можно было бы заключить, исходя из тревожных возгласов о духовной катастрофе, перемежающихся попытками оправдать откровенные низости, ссылаясь на те или иные абстрактные идеи.
Философию, как и некоторые другие явления духовной жизни общества, отличает далеко простирающийся консерватизм. Мы ведь не сводим, например, художественную литературу только к совокупности произведений, созданных в последние годы или даже десятилетия; счет в ней идет на века и тысячелетия. То же самое и в философии, в которой преходящая интеллектуальная мода или своеобразные творческие паузы вовсе не ставят под сомнение авторитет философской классики. Новое в философии оказывается, как правило, современным переосмыслением давно уже разрабатывавшихся воззрений.
Бертран Рассел отмечал, что философия, как он ее понимает, является чем–то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в рассуждениях по поводу предметов, относительно которых у нас нет точного знания, но, подобно науке, она взывает к разуму, а не авторитету и вере. Между точно установленными фактами и догматической верой располагается та область, в которой осуществляется философский поиск истины бытия. Философия способна идти впереди науки, как бы освещая ей путь. Есть немало примеров того, как гениальные прозрения философов по существу направляли развитие научного исследования.
Но дело не только в полезности философии для науки. Задачи философии более широки. Они вытекают из того, что философия является понятийно–логической формой мировоззрения и благодаря этому помогает устанавливать тесные связи между всеми областями культуры. Широта и разноплановость философских понятий позволяют использовать их и в научном исследовании, и в осмыслении религиозного опыта, и в постижении таинственной силы искусства, и в разработке программ экономических и социально–политических преобразований.
Многоликость философии и удивительный демократизм ее внутренней жизни, позволяющий мирно уживаться старому и новому, беречь традиции и одновременно стремиться к их преобразованиям, могут служить примером того, как на деле соединять информационный хаос и порядок в мыслях. В бурных потоках разнообразной информации наши мысли часто дробятся и мельчают, становятся коротенькими и бессвязными. Приобщение к философии помогает приобрести опыт конструктивного соединения противоположностей, выстраивания из разнообразных фрагментов приемлемого для практики образа развивающейся мировой целостности, в которой мы, люди, являемся соучастниками творческого процесса.
Михаил ВИШНЕВСКИЙ, доктор философских наук, профессор.
Советская Белоруссия №131 (24268). Четверг, 18 июля 2013 года.
