Семейные тайны и зигзаги судьбы Богдановича‑старшего

Восемьдесят лет назад, 16 апреля 1940 года, в Ярославле скончался отец классика белорусской литературы Максима Богдановича — именно в этом качестве умерший на 79‑м году жизни Адам Егорович известен большинству современных белорусов. Но почетной ролью родителя большого писателя масштаб этой интереснейшей личности не исчерпывается. В 2012 году, к 150‑летию Адама Егоровича, в Минске увидела свет 544‑страничная книга его воспоминаний. В 2018‑м, к горьковской дате, о чем «СОЮЗ» уже писал, в Москве при содействии Постоянного Комитета Союзного государства вышло 648‑страничное российско‑белорусское издание «М. Горький и А. Богданович: дружба, рожденная на берегах Волги». Итого без малого 1200 страниц, позволяющих пристально проследить жизненные и идейные дороги белорусского крестьянского сына из Холопеничей, что к северу от Минска. 
Богданович уверял, что помнил себя с двух лет. Он знал массу подробностей о своих предках с отцовской и материнской стороны, что для выходца из крепостных было совсем необычно. Вот, например, откуда взялись усы, помимо семейных уз роднившие Адама Егоровича с Горьким: «По словам отца, дед Лукьян брил бороду и носил усы, как и отец мой, как и я по родовой традиции, а главным образом потому, что растительность у нас на бороде жидковата и невзрачна». 

Родившийся весной 1862 года, через год после отмены крепостного права, Богданович раскопал и семейную историю о несомненной пользе крепостничества. В начале 1850‑х имение в Холопеничах купил амбициозный пан Лаппо, владевший еще и поместьем в Рудобелке (ныне райцентр Октябрьский Гомельской области). В помещичьей голове роились мысли, именуемые сегодня инновационными: крепостных из изрядно удаленных друг от друга панских владений принялись менять местами, и к 1858 году в Холопеничи для работы по кухонной части был прислан будущий отец нашего героя. Не случись сей господской забавы, одним классиком в белорусской литературе стало бы меньше... 

Адам Егорович всего в жизни добился сам. Бедноватое детство его уже с десяти лет изобиловало совсем не ребячьим трудом: поденные работы на панском дворе, затем минские «университеты» у кондитера, оружейника, кузнеца, в мастерских депо. От такой жизни тянуло к наукам, и поступление в учительскую семинарию в Несвиже стало спасительным. 

Учительская профессия при «проклятом царском режиме» оплачивалась неплохо, а главное, молодому человеку, поставленному в 23 года заведовать 1‑м городским начальным училищем в Минске, нравилось преподавать настолько, что на склоне лет он вспоминал об этом с юношеским восторгом. «По призванию я был всегда учителем: всю жизнь учил, не закрывая рта, в школе, в лесу, в поле, в чайной, в вагоне, на пароходе, в крестьянской избе, в салоне, — словом всюду, где представлялся случай и были слушатели, кто бы они ни были». 

И быть бы Адаму Егоровичу в родных краях востребованным педагогом и по совместительству этнографом, проникавшим даже в такие омуты крестьянского менталитета белорусов, как «пережитки древнего миросозерцания» (об этом его работа, напечатанная в 1895‑м в Гродно), если бы не болезнь. У молодого учителя стал развиваться туберкулез — эта инфекция станет черной меткой его биографии, рано унесет из жизни близких ему людей, в том числе первую жену Марию и 25‑летнего сына Максима. Пока же с 1892 года по настоянию докторов учение пришлось оставить, перейдя на работу в государственный крестьянский поземельный банк. Знакомство Богдановича с Максимом Горьким в ноябре 1896 года стало возможным именно благодаря этой комбинации обстоятельств. В Нижнем Новгороде в отделении банка появилось место бухгалтера, и служивший в Гродно помощником бухгалтера Адам Егорович, оставшийся вдовцом, решился на перевод и переезд. В советские годы он тщательно расписывал свое революционное прошлое, реальность же зрелых лет была такова, что в совсем уж революционном 1905‑м нашего героя наградили орденом св. Анны 3‑й степени за добросовестное несение казенной службы. 

В самом конце 1890‑х Богданович и Горький породнились — второй женой белоруса на берегах Волги стала юная Шурочка Волжина, младшая сестра супруги классика Екатерины Павловны Пешковой. В упомянутой книге 2018 года издания впервые напечатана обширная переписка Адама Егоровича со своей невестой, длившаяся с июня 1898‑го более полугода. Прежде чем повенчаться, влюбленные оказались разлучены на долгие месяцы и изливали свои чувства по почте между Нижним и Самарой. Чувство 36‑летнего вдовца с тремя детьми к 18‑летней барышне, именуемой в письмах «Солнышком», было пронзительным и притом взаимным. Обоим казалось, что это возвышенное состояние будет вечным. 

24 сентября 1898 года влюбленный Адам писал своей Шуре: « Люблю тебя — и всё тут... Страсть возбуждается и проходит, а любовь остается. Она живет во мне и будет жить до... Я не вижу ей предела». Предел наступит неумолимо трагично — в ноябре 1899 года Шурочка умрет при родах... 

Тяжелые испытания, а их еще немало будет в долгой жизни Богдановича, часто помогали преодолеть добрые отношения с Горьким и Екатериной Павловной. Для советской власти живший в ту пору в Ярославле Адам Егорович был фигурой старорежимной и ненадежной, состоял в гонимом одно время движении краеведов, но большая беда в итоге обошла его стороной. Будучи в 1931 году ненадолго арестован ГПУ, он был вскоре выпущен при содействии «буревестника революции». Горький помог с получением пенсии, Екатерина Павловна в непростые 1930‑е поддерживала регулярно. Эти контакты в немалой степени повлияли и на посмертную участь яркого таланта Максима Богдановича: в послевоенные годы резонно рассудили, что сын друга Максима Горького не может быть «певцом буржуазии», как полагали прежде. Прожив вне родных мест более сорока лет, Адам Богданович оставался им неизменно верен, заявляя новым знакомым: «Я белорус и патриот своей родины»... 

Юрий Борисенок

rodina2001»mail.ru