А не замахнуться ли нам на Уильяма нашего Шекспира?

Писатель Владимир Войнович приезжал в Минск по приглашению продюсерского центра "ДК Класс-клуб". В Малом зале Дворца Республики он давал "Абонемент" для минской светской публики. Живого классика пришли послушать многие городские знаменитости. Элеонора Езерская здрасьте-пожалуйста, Александр Варламов, Светлана Боровская с супругом Анатолием Котеневым, "последняя героиня" Ксения Волкова со своим "Ромео" Владом Мурашкевичем, кинорежиссер Добролюбов. И еще художники, еще критики, еще музыканты... К началу литературного вечера Малый зал Дворца Республики едва заполнился наполовину: творческой элиты в Минске не так много, а быть может, не все захотели идти и слушать воспоминания Войновича... Что ж, выйдя на сцену, Владимир Николаевич кинул в полупустой зал оценивающий взгляд и предложил гостям сесть поближе к нему, к рассказчику, тогда-де общаться с легендарным праотцем Чонкина будет удобнее.

Но неловкие паузы во время выступления повисали то и дело: писателю 70 лет, в таком возрасте он не намерен ни с кем заигрывать. Он и раньше-то, в свои молодые годы, ни перед кем не заискивал, а теперь-то чего. Имеющий уши да услышит! Перед интервью я жалела Войновича, думала, как ему, должно быть, скучно теперь живется, когда все так обернулось: уж давно нет Леонида Ильича, с которым можно вступить в юморную переписку, советская власть тоже канула в Лету... С кем воевать, "описывая жизнь в чуждой нам поэтике"? После встречи с Войновичем я жалела себя: и мне дана память, придет и мое время жить чудными воспоминаниями.

- Владимир Николаевич, у вас фамилия белорусская?

- Нет, сербского происхождения. Я изучал свою родословную глубоко, узнал о жизни своих предков до шестнадцатого колена. Мои предки по отцовской линии из тех мест. Родоначальником отцовской линии был воевода, князь по имени Воин. В Югославии есть такая книга "Воиновичи", в ней расписаны все, кто пошел от этого Воина. Когда я приехал в Сербскую академию наук, мне сказали, что в брошюре "Воиновичи" ерунда написана и вранье, чтобы я особенно не полагался на те сведения. Тогда я ответил: "Вы - академия наук, тогда и проверьте мою родословную". Они все проверили, оказалось, все точно и правильно, и мой род пошел от Воина. Так что я - шестнадцатый потомок человека, который жил в XIV веке. Знаете, не только жизнь одного человека коротка, жизнь целого поколения быстротечна. Вот какие мысли меня теперь занимают.

- Почему вы эмигрировали именно в Германию, во вражескую, можно сказать, страну по тем послевоенным временам? Вы же автор русского солдата Чонкина и вдруг едете жить в Германию...

- Моя эмиграция в Германию объясняется прозаическими причинами. Дело в том, что в 1980 году, когда меня вынудили к отъезду, на Западе я уже был довольно известным писателем. В основном страну эмиграции пришлось выбирать между Америкой и Германией. Но Америка казалась такой далекой. Я ведь не искушен был в поездках за рубеж. Солдатом служил в Польше да один раз был в Чехословакии - вот и вся моя заграница к тому времени. Мне вообще было страшно эмигрировать, куда бы то ни было. Ну и выбрал Германию, потому что четыре года был членом Баварской академии изящных искусств... Да, Германия в умах и душах многих людей долго оставалась страной враждебной, у меня у самого она вызывала неприязнь.

- Сейчас изменилось ваше к ней отношение?

- Конечно. Я много лет прожил среди немцев. Знаете, не только у меня, но и в мире к ним изменилось отношение. Вот французы и немцы всегда были врагами, а теперь объединяются. Возможно, их союз случится раньше, чем наш, между Россией и Беларусью.

- Что-то не так с Беларусью?

- Нет, это вопрос политической реальности, какая есть здесь и какая есть там. Германия и Франция политически, мировоззренчески и философски давно уже сблизились, и взгляд у государственных людей этих стран приблизительно одинаковый. А у нас еще разброд и внутри России, насколько я понимаю, и внутри Беларуси тоже, и наши страны недостаточно готовы к объединению. Хотя?..

- Вы писатель с юмором?

- Я не люблю литературу, где автор заранее ставит себе задачу смешить публику, где специально придумываются ситуации, вроде кто-то где-то пек блин, а этот блин сгорел и упал на штаны пекарю. Когда я написал первую повесть, я ее написал всерьез, но когда читал ее на публике - люди вдруг начинали смеяться. Для меня это было неожиданно. Я думал про себя: "Ну что смешного?" Очевидно, у меня такой писательский взгляд: я смотрю и описываю реальность всерьез, а публика смеется.

- Тяжко писать?

- Отдыхать скучно. Когда я вырываюсь на море и выхожу на балкон в гостинице, думаю, ну, рай! Вот где надо жить и умереть. Через неделю и пальмы, и море нагоняют на меня тоску, а через недельки две я и вовсе бегу оттуда. Знаете, когда я не работаю, мне не по себе. Писательский труд действительно тяжкий. Бывают, конечно, радостные минуты вдохновения, когда одна строка зовет другую... Но иногда пишешь роман, а там есть моменты, которые я по сюжету просто обязан описывать. Вот тогда писать не хочется, хочется спать. И надо преодолевать лень.

- Шекспир хотел стать Богом, а стал Шекспиром, кем стали вы?

- Я хотел стать Шекспиром, а стал Владимиром Войновичем. (Смеется.)

- Хотели?

- Нет-нет, конечно. Это вы меня цитируете? Да, я часто рассказываю эту легенду о том, как к Шекспиру пришел человек и сказал: "Шекспир, я тоже хочу стать Шекспиром", на что Уильям ему ответил: "Бедный человек, я хотел стать Богом, а стал только Шекспиром, кем же тогда станешь ты, если хочешь быть только Шекспиром?".

- Ваша первая повесть была опубликована в "Новом мире" Твардовского. А как к вам относился сам Александр Трифонович?

- Твардовский относился ко мне очень хорошо. Давным-давно, в сентябре шестидесятого года, я пришел в "Новый мир" никому не известным мальчиком и оставил там свою рукопись. Уже через неделю получил телеграмму из "Нового мира", они там все, вся редколлегия во главе с Твардовским, очень гордились мной и считали меня своим открытием. Я принес им следующий свой рассказ, и тот понравился. А потом пришли другие времена, в опале был и "Новый мир", и я, а Твардовский все еще хотел спасти журнал, поэтому не хотел печатать острые вещи. Я принес ему первые главы Чонкина, он прочел их и сказал, что это не талантливо и не остроумно. Так, к сожалению, он отнесся к Чонкину.

- Вы счастливчик, на мой взгляд.

- Счастье - это кратковременные периоды. Жизнь любого человека омрачена тем, что он смертен. Мне более удобно сказать, что я удовлетворен результатом своей жизни. Самой большой наградой для меня была и остается моя литературная удача, когда я что-то напишу и мне самому это нравится.

- А как вы думаете, есть что-то смешнее правды?

- Пожалуй, нет... Это вопрос интересный, и на него сложно остроумно ответить. В советские времена обо мне один критик написал: "Войнович придерживается чуждой нам поэтики изображения жизни как она есть". Правда иногда выглядит зловеще, а иногда очень даже смешно.

- Правда - она одна?

- Это философский вопрос. Я не знаю на него ответа.