А ля гер ком а ля гер. Меня отправили на переформирование.

Как потрепанную в боях воинскую часть. Значит, будет тихое и почти комфортное место, где подлечат, подлатают, подкормят диетическим. Двенадцать благословенных дней, когда можно дышать полной грудью, гулять по лесным тропинкам, есть ягоды прямо с куста и лениво разгребать серебрящуюся на солнце воду самого настоящего озера. Надо успеть ухватить как можно больше этого тихого счастья. Потом — опять в бой.

Как потрепанную в боях воинскую часть. Значит, будет тихое и почти комфортное место, где подлечат, подлатают, подкормят диетическим. Двенадцать благословенных дней, когда можно дышать полной грудью, гулять по лесным тропинкам, есть ягоды прямо с куста и лениво разгребать серебрящуюся на солнце воду самого настоящего озера. Надо успеть ухватить как можно больше этого тихого счастья. Потом — опять в бой.

А ля гер ком а ля гер — на войне как на войне, это правда: одна сторона обязательно наступает, а вторая — защищается. В войне, о которой я знаю по рассказам отца, стороны то и дело менялись местами, и те, кто вчера мужественно оборонялся, сегодня уже шли в атаку. И побеждали. Но в той войне, на которую, пожалуй, добрый десяток лет назад призвана я, до победы очень далеко.
Эта война начинается ранним утром, когда за окнами, фырча, ухая и выбрасывая клубы дыма, заводятся машины. Это танки, уже завоевавшие город — улицы, тротуары, дворы и подворотни, а теперь покушающиеся на часть дворовых зеленых зон. Пока спускаюсь пешком с четвертого этажа, пересчитываю свидетельства ночного пребывания в подъезде лазутчиков, успешно пробравшихся через металлическую дверь с кодовым замком, — пустые бутылки, окурки и следы от них на стенах и даже потолке...  Солдаты порока со следами и запахом “вчерашнего” стекаются на остановку, раскуривая или уже дымя сигаретами, окуривая окружающих и утреннее пространство вовсе не отпугивающим нечистую силу ладаном... Окурки, как гранаты, летят под ноги, под двери автобусов, в ливневую канализацию...
Дальше мой путь — с камикадзе, а самолет наш — маршрутное такси, случается, старая грязная развалюха, сидя в которой слабо веришь в благополучное “приземление”. Вот она перепрыгивает с полосы на полосу, вот подрезает корректный “мерс”, вот вылетает на перекресток и почти по встречной делает крутой поворот... Закрываю глаза и внезапно обостренным слухом улавливаю такое количество ненормативной лексики с задних рядов салона маршрутки, что моментально понимаю: мы идем в атаку, вернее, идут на нас...   
Атаковать меня будут и в течение дня. В магазине — страшным, как “хальт!”, словом-окликом “женщина”. Ну почему не дама, сударыня, спадарыня наконец?! На улице — ненормативкой, плевками, запахом гари...
И когда вечером, не помня себя, врываюсь в собственную квартиру, закрываю плотно окна и завешиваю шторы, приходит полное ощущение окопа — в нем можно спрятаться и отдохнуть.
Теперь вот появился новый враг — всепожирающая и непреходящая жара. Но и с ней придется учиться жить.
Впрочем, жить, любить и растить детей надо без постоянного состояния войны с окружающей действительностью, без суеты, в тишине маленького города. Как у Цветаевой: “Я хотела бы жить с Вами в маленьком городе, где вечные сумерки и вечные колокола. И в маленькой деревенской гостинице — тонкий звон старинных часов — как капельки времени. И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды — флейта, и сам флейтист в окне...” Поэты Серебряного века знали, как пожирает силы и чувства мегаполис.
А вы уже изобрели собственный способ борьбы с жарой?
Встречаемся по субботам.
Поговорим!

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter