Незваные гости
Операция “Багратион” имеет несколько измерений. Первое — военное. Только близ Минска была окружена 105-тысячная вражеская группировка, более 70 тысяч солдат и офицеров которой были уничтожены в ходе боев, а около 35 тысяч гитлеровцев, включая 12 генералов, пленены. Второе измерение — бытовое. Многие пленные впоследствии работали на стройках и размещались в девяти лагерях и семи спецгоспиталях. Доктор исторических наук Анатолий Шарков приводит такие цифры:
— Всего у нас содержалось 83 159 человек, в том числе 3734 офицера. Большинство составляли немцы — 70 020 человек. Но были и 6482 австрийца, 5384 венгра и 1273 представителя других национальностей: румыны, итальянцы, французы, поляки, чехословаки, югославы, бельгийцы и даже люксембуржцы.
Один из лагерей был возле пристоличной деревни Масюковщина и содержал 12,5 тысячи человек. Именно здесь, а также в нескольких локальных лагерях непосредственно в городе, и проживали многие еще недавние захватчики. Они вместе с минчанами и многочисленными приезжими рабочими внесли немалый вклад в воссоздание Минска. При этом на условия содержания в разрушенной ими стране бывшим завоевателям было грех жаловаться: немцы и их союзники получали в сутки по 600—700 г хлеба, по 100 г рыбы и крупы, 500 г овощей и картофеля. А также понемногу сахара и соли, растительного масла, муки и чая.
Американский “дуглас” немецкой сборки
Минское население к бывшему врагу относилось достаточно лояльно. По крайней мере личной неприязни в большинстве своем не испытывало. Родившийся в довоенном Минске и ставший свидетелем его послевоенного возрождения нынешний пенсионер, минчанин Леонид Стуканов говорит, что пленных немцев, скорее, жалели, нежели ненавидели:
— Мы жили у кирпичного завода, в районе нынешней 9-й больницы, там немцев было немало. Они восстанавливали завод, иногда заходили в наши дворы — просили что-нибудь поесть. Мы, дети, их совершенно не боялись, а пленные порой продавали нам интересные самодельные игрушки. Помню, один мой ровесник приобрел у них деревянную модель американского “дугласа”, другой — механическую фигурку физкультурника, который вращался на турнике. За физкультурника немцы просили 10 рублей, самолет был дороже — точную цену сейчас не вспомню. У меня денег на игрушки не было, но не хотелось отставать от друзей — и я сам себе изготовил и ту, и другую.
Куда бывшие солдаты вермахта тратили вырученные деньги, минские дети не интересовались, но догадаться несложно: на еду. Как пел про собственное послевоенное детство Владимир Высоцкий, “вели дела отменные сопливые острожники: на стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики”. Кстати, “крутиться” бывшим захватчикам приходилось под стать их же игрушечным фигуркам: после денежной реформы 1947 года литр молока и килограмм ржаного хлеба стоили 3 рубля, пшеничного — 4 рубля 40 копеек. Десяток столь любимых немцами яиц продавался по цене от 12 до 16 рублей, а за кило сливочного масла надо было отдать и вовсе 64 рубля. Впрочем, и официальный восьмичасовой труд на стройках давал ощутимые блага.
“Рисус есть — и дюрус есть...”
Кстати, своей характерной серо-зеленой формой бывшие гитлеровцы глаз минчан раздражали мало: пленные получали даром телогрейки, шаровары, теплые шапки, ботинки и даже портянки. Кроме того, они имели право на получение посылок с родины и могли отправлять туда же неограниченное число писем.
И все же разница менталитетов нередко давала о себе знать. Знаменитый роман Александра Солженицына “В круге первом” содержит описание специфической манеры строителей “в потрепанных ящеричных кителях”: “Эти ленивые фашисты на четвертом году послевоенного плена совершенно не хотели работать. Невыносимо было смотреть, как они разгружают машины с кирпичом: медленно, бережно, будто он из хрусталя, передают с рук на руки каждый кирпичик до укладки в штабель”.
Последнее обстоятельство отмечают и те, кто наблюдал за работой военнопленных в Беларуси. Ветеран госбезопасности Валентин Нестеров не раз вспоминал о том, как строилось здание МГБ БССР на главном минском проспекте: “Две тысячи военнопленных трудились здесь практически круглосуточно. Белорусы относились к бывшим врагам лояльно, а немцы в свою очередь отвечали качественной работой без халтуры”. Халтуру подсовывали, скорее, им. Это подтверждает и Леонид Стуканов:
— Наиболее толковых и работящих пленных ставили даже бригадирами, под началом которых трудились и минчане, восстанавливавшие свой город. Одна из таких бригад работала по соседству с нашим двором: строила какой-то забор. Немец-бригадир тщательно размечал доски, которые наши парни по его рискам достругивали до нужного размера. И как-то, “запоров” одну из досок (срезав больше, чем надо), нанесли на нее карандашом новые, фальшивые, риски. Тот немец чуть с ума не сошел: и так ее прикладывал к забору, и эдак. Изумляясь вслух при этом: “И рисус есть — и дюрус есть!” То есть и риски на месте, и дыра все равно получается.
Основательное назидание
С тех пор прошло более шести десятилетий, но по сей день во многих белорусских городах — Гомеле, Орше, Борисове и других — встречаются отдельные улицы и целые кварталы, послевоенная застройка которых разительно отличается от привычного облика соцгородов того времени. Особенно много таковых в Минске, где Тракторозаводский и Автозаводский поселки, улицы Коммунистическая и частично Плеханова своим видом напоминают, скорее, некую немецко-бюргерскую глубинку с претензией на добротность и готику. Сегодня ценность многих из этих строений и для их жильцов, и для расчетливых риелторов откровенно сомнительна, но история этих домов весьма поучительна: их строили те, кто мечтал разрушить весь мир. И кто на нашей земле узнал, что такое настоящее великодушие. Несколько лет назад бывший военнопленный Отто Бертхольд прислал письмо артистам белорусской оперы...
— С 1944 по 1949 год я находился в плену на территории Беларуси, а с конца 1946 года — в различных лагерях города Минска. 15 ноября 1948 года в местном оперном театре исключительно для военнопленных был показан балет “Лебединое озеро”. “Это самый лучший день моего пребывания в плену”, — писал я тогда домой своему брату. А было мне 23 года...
Немецкий след присутствует и в истории восстановления многих производственных и общественных объектов, по сей день исправно служащих людям: это упомянутое уже здание МГБ и Штаб Белорусского военного округа (ныне — здания КГБ и Министерства обороны), Оперный театр и ГУМ, МАЗ и МТЗ, заводы имени Кирова и Вавилова, 1-й хладокомбинат на Первомайской улице и главное здание Национальной академии наук. Последние немецкие военнопленные вернулись из СССР на родину осенью 1955 года. Тем, кто был в Беларуси, повезло больше: репатриация закончилась уже в 1951-м.
Из воспоминаний Тамары Абакумовской, журналиста, заслуженного работника культуры Беларуси:
“Лагерь располагался прямо под нашими окнами, по нынешней улице Киселева. Помню, как белокурые “фрицы” мастерили из обрезков деревянные игрушки, незатейливые шкатулки и предлагали жильцам дома. Сердобольные наши мамы взамен одаривали пленных куском пайкового хлеба, сухарем, кусочком сахара. А после работы соседи-военнопленные разжигали костер, в солдатских котелках варили картошку, приглашая на вечернюю трапезу малышню. Великодушию наших людей, которые прошли через фронт и партизанские блокады, бомбежки и голод, поражаешься. Ведь делились-то последним. Так сильно было в народе нравственное правило: лежачего, то есть побежденного, не бьют”.
