Его называли белорусским Миклухо–Маклаем и Жюлем Верном в одном лице...
Он был известным эсперантистом, любил ездить на велосипеде и замечательно играл на скрипке...
Не был ни в каких далеких странах — но подарил нам чудесные экзотические истории, действие которых происходит в джунглях и на океанских островах...
А сегодня молодые поэты–постмодернисты с успехом разыгрывают постановку по его сказке «Падарожжа ў пекла» — о том, как юный пионер, попав в ад, произвел там революцию.
Художник М.Рыжиков когда–то нарисовал его графический портрет: в обличье бывалого капитана, на фоне парусов, мачт, волн и звезд... Да и сам он, отдыхая в Коктебеле, сфотографировался, специально отпустив бороду, взяв в зубы трубку, которую в реальности не курил, надев матросскую тельняшку...
Возможно, живи он в другое время и в другой стране, стал бы капитаном дальнего плавания, великим первопроходцем и открывателем...
Но он стал белорусским писателем, чья юность пришлась на революционные годы, а писательская карьера — на период соцреализма в литературе...
Мы знаем его под именем Янка Мавр.
А настоящее–то его имя было — Иван Федоров... Вам ничего не напоминает? Будущий Янка Мавр тоже знал, что он — тезка знаменитого русского первопечатника... Потому и взял псевдоним. Мавр — это отвечало его любви к далеким странствиям...
Путешественник по методу Паганеля
Вот только со странствиями была проблема... Исследователи любят подчеркивать — мол, никогда не был в краях далеких, но писал... Но все же детство и юность его прошли на территории нынешних Латвии и Литвы. Да, это недалеко... Но все же там был несколько иной уклад жизни. Родился Иван Федоров в древней Либаве, сегодняшней Лиепае. Учился в Паневежской учительской семинарии, откуда был исключен за участие в революционном кружке. Преподавал географию и историю вначале в школе под Паневежисом, потом в училище под Борисовом, потом в минских школах... Ученик Янки Мавра писатель Александр Миронов, посвятивший своему учителю книгу «Дзед Маўр», вспоминал, что на уроках географии «нiбы знiкалi сцены класа, i вакол, як кiнуць вокам, рассцiлалася бязмежная прастора мора з цёмнай палоскай яшчэ нiкiм не адкрытай зямлi на гарызонце...» Учитель специально для своих учеников сочинял научно–фантастические очерки... Из которых впоследствии и получились его первые повести.
Помните персонажа романа Жюля Верна Паганеля, географа, который мог рассказать о каждой горе и дороге на земном шаре, но никогда не выезжал за пределы родной Франции? Наверное, тут можно усмотреть сходство с минским учителем географии... Поэт Сергей Граховский так вспоминал о нем: «Янка Маўр быў выдатнейшым у рэспублiцы эсперантыстам i быў звязаны пры дапамозе гэтай унiверсальнай мовы бадай з усiм светам. Ён, як той Жуль Верн, нiдзе не быў, а ўсё ведаў да драбнiц — гадзiнамi мог расказваць пра Iнданезiю, Барнео, Суматру, Новую Зеландыю цi Аўстралiю».
«Сю-сю» и робинзоны
Жанр литературы для детей традиционно считается чем–то вторичным... Да, халтуру он просто притягивает, как пластмассовая расческа мелкие бумажные обрывки... Но он же и определяет, случается, судьбы целых поколений. Сегодня много говорят об инфантилизации культуры... Противопоставляя это явление — детскости. Литература инфантилизма — это когда читателю внушают, что за тебя все решат мудрые вожди или красавцы кумиры. А настоящая детская литература — это когда в ребенке воспитывается личность. Да, в произведениях Янки Мавра есть дань идеологии, книгу «Палескiя рабiнзоны» некоторые советуют изучать до 13–й главы, с которой начинается «адбiтак грамадскай атмасферы страху, падазронасцi i варожасцi». Но все же это литература, воспитывающая не винтик, а личность.
Когда–то белорусский критик Варлен Бечик назвал свою статью о детской литературе «Толькi без «сю–сю». Вот чего в произведениях Янки Мавра нет, так это пресловутого «сю–сю». Он всегда говорил о детях: «Хоць малыя, а чалавекi». Читала недавно интересный пример урока по «Палескiм рабiнзонам». Учитель должен обратить внимание детей на жестокое поведение Мирона и Виктора: «...стукнуў птушку галавой аб дрэва. Гэтак жа забiлi i зайца». Жах наводзiць i эпiзод, калi абодва юнакi паклалi яшчэ цёплых ахвяр сабе пад бок, каб сагрэцца». (Интересно, что тогда говорить о популярном мультсериале «Южный парк»?)
Как пример «малагуманнасцi» Мавра приводят цитату о харакири из его статьи о Японии, напечатанной в «Вожыке»: «Заядлы самурай, не мiргнуўшы вокам, сапраўды распароў сабе трыбух. Блiзкiя глядзелi, як выплываюць яго кiшкi, i захаплялiся самурайскiм духам».
Если исходить из логики критиков, так и Жюля Верна нужно запретить — в «Пятнадцатилетнем капитане» герои китов истребляют, капитан Немо англичан топит, как муравьев, косаток винтом подводной лодки режет...
Помню, как в детстве, прочитав повесть «ТВТ», незаслуженно сегодня игнорируемую, кинулась чинить утюг, проводку, будильники... На всю жизнь впитав феминистический пафос книги: девочка, которая чинит сапоги и может заклепать сковородку, и мальчик, который может заштопать себе носок, — это нормально.
Теперь думаю, как бы подсунуть эту книгу своему «компьютерному» сыну...
А ведь есть у Мавра и еще полезный пафос. Помните, как говорится о главных героях повести «Палескiя рабiнзоны»: «...чыталi шмат кнiжак, асаблiва прыгоднiцкiх — Жуля Верна, Майна Рыда, Купера i г.д. Цiкавiлi iх розныя далёкiя краiны, дзiкуны, iндзейцы, якiх цяпер бадай ужо зусiм няма. Захаплялiся рознымi прыгодамi з iх жыцця, што адбывалiся гадоў 60 — 80 назад. Марылi пра пальмы, джунглi. А не бачылi добрай пушчы, якая была за некалькi дзесяткаў кiламетраў ад iх. Уяўлялi сабе розныя паляваннi на тыграў, сланоў, iльвоў, а вавёркi на волi не бачылi. Марылi пра мора, караблi, а не бачылi вялiкага возера, якое ляжала за кiламетраў дваццаць ад iх».
Колас и скрипка
В музее Якуба Коласа на стене висит скрипка... На самом деле она принадлежала не Коласу, который действительно любил играть на этом инструменте, а Янке Мавру... Это не удивительно и не случайно — писатели дружили. Оба учились в учительских семинариях, где давалось, помимо прочего, и музыкальное образование. Оба участвовали в учительском съезде, после которого Якуб Колас попал на отсидку в Пищаловский замок, а Иван Федоров отдан под надзор полиции и лишен права преподавать в школе. В трилогии Коласа «На ростанях» есть персонаж, прототипом которого был Янка Мавр, — это учитель Иван Тадорик (Тодар, кстати, тот же Федор). Впоследствии классики породнились: сын Якуба Коласа Михась женился на дочке Янки Мавра Наталье. Которая, кстати, часто музицировала на пару с отцом: он — на скрипке, она — на фортепиано. Так что у Мавра и Коласа есть общие внуки и правнуки.
Мастер заковыристых реплик
Так характеризует Ивана Тадорика главный герой романа Лобанович.
Когда была напечатана разгромная рецензия на роман Ивана Мележа «Мiнскi напрамак», Мавр вступился и даже опубликовал в газете «Лiтаратура i мастацтва» большую статью «Цi так трэба падтрымлiваць?». А ведь это 1950 год, еще был жив Сталин... Не отвернулся Мавр от семьи репрессированного писателя Максима Горецкого... А Иван Шамякин вспоминал такую историю... Он отвечал за партийную работу с «писательским составом». Пришли две «проверяльщицы», которые не поверили, что работа ведется, как должно, и затребовали «очных ставок» с обучаемыми. Шамякин упросил Янку Мавра принять идеологических посетительниц.
«На столе лежали развернутая толстая книга и лист бумаги с несколькими написанными на нем и зачеркнутыми предложениями...
— Учитесь, Иван Михайлович? — спросила Нина Георгиевна у 70–летнего старика, как у школьника.
— Ой, учусь, голубка. Всю жизнь учусь.
— Я имею в виду партийную учебу. Что вы изучаете?
Янка Мавр закрыл книгу — «Капитал».
— Да вот... «Капитал» грызу как репу. Уснуть без него не могу.
У Нины расширились глаза. Старшая сидела понурившись, как незваная гостья.
— Ну и как это помогает вам в вашей писательской работе?
— Ой, помогает, голубка. Ой, помогает! — развернул «Капитал», взял листок. — Раньше, когда не учился, сяду к столу, макну перо в чернила и пишу, и пишу. А теперь, когда стал учиться, напишу предложение и... зачеркну. Напишу и зачеркну... Вот как помогает!
Лицо Нины Георгиевны приобрело цвет свеклы. Я едва не сомлел. Ну и Мавр! Настоящий мавр! Больше вопросов у проверщиц не было...»
В старости Янка Мавр ослеп. Но характер его не изменился. Об этом свидетельствует удивительный случай. Писатель с семьей отдыхал на Черном море. Пятилетняя девочка рядом начала тонуть... 72–летний, уже слепой, Мавр бросился в море на крик и спас ребенка.
Шалаш над водою
Виктор Гюго как–то соорудил себе кабинет в виде стеклянного фонаря, на скале, над морем.
Кабинет Александра Грина напоминал каюту корабля.
Янка Мавр на даче в деревне с итальянским названием Турин, неподалеку от Минска, соорудил на берегу Свислочи шалаш–кабинет из лозы. Импровизированный письменный стол стоял на мостках над рекой, так что писатель мог сочинять о дальних странах, свесив ноги в воду и воображая себя на берегу океана.
Государственную премию Янка Мав
р получил посмертно... Да какое значение имеют звания, премии и количество прижизненно изданных томов? Были более отмеченные властями, более удачливые... Но сегодня именно Янка Мавр — в числе тех немногих, кого действительно читают и любят. Литературовед Маргарита Ефимова, лично знавшая Янку Мавра, говорила, что писатель так объяснял свой успех: «Чую бiццё чалавечага сэрца...»
