Сегодня — Международный день освобождения узников фашистских концлагерейС 1933 по 1945 год в Германии и в оккупированных ею странах погибло почти 11 миллионов человек, и это только в концлагерях. Из 18 миллионов заключенных. Среди них — сотни тысяч белорусов. Истории, которые мы расскажем, — о судьбе малолетних узников. Леонид Каранкевич прошел через испытания Озаричского лагеря смерти, Николай Денисевич — финского острога «Хепосуо» («Ильинский») в Карелии. Они выжили чудом — их воспоминания звучат как откровения.
11 апреля 1945 года в печально известном Бухенвальде вспыхнуло восстание. Перед самым приходом союзников жертвы разоружили палачей–эсэсовцев и обрели долгожданную свободу.
Как белорусская семья на три года оказалась в финском плену
...До войны Колька лазил со своими друзьями на высокий холм, всматривался вдаль, мечтая разглядеть что–нибудь новое, необычное там, где вершины елей сливались с горизонтом. Семья их жила небогато. Нужда заставила большое семейство Денисевичей — отца, мать и четверых ребятишек — бросить скромное хозяйство в родной деревне под Заславлем и отправиться в Карелию. Советское правительство обещало льготы и кредиты всем, кто решится начать новую жизнь в малолюдной северной республике — здесь было много земли и не хватало рук для ее обработки.
Коле было всего десять лет, когда 15 мая 1941 года он ступил на порог нового дома в карельской деревне Тукса. Односельчане приняли приезжих радушно.
— Вскоре я уже бегал с тамошними мальчишками и щебетал по–карельски — первые слова давались легко, — вспоминает теперь Николай Денисевич.
На следующий день после начала Великой Отечественной войны отца забрали в армию. Большую часть Карелии успели эвакуировать, но в Туксу никто ни за кем не приехал. Тогда Денисевичи зарыли в землю весь свой скарб и пешком отправились на восток. Добравшись до переправы через реку Свирь, отделявшую их район от «большой земли», они, как и толпившиеся здесь другие беженцы, увидели, что все вокруг разбито, дальше идти некуда, а сзади наступали финско–германские войска.
— Вернулись в Туксу, а наши вещи уже кто–то из схронов подоставал, хозяйство было разорено, — продолжает рассказ Николай Игнатьевич. — Через некоторое время финны на грузовиках вывезли нас в бывший рабочий поселок лесозавода «Ильинский». Проехали ворота с колючей проволокой, вокруг стояли вышки. Сначала, думали, расстреляют. Но это был лагерь, в котором, я потом подсчитал, предстояло пережить 1004 дня испытаний...
Всех загнали в бараки — в каждую комнату по 20 — 30 человек. Паек давали ничтожный. Так называемые галеты, которые заменяли хлеб, делали из отбросов зерна с добавлением опилок, молотой бумаги. Взрослые и дети поменялись местами — теперь родителей кормили их чада: пробирались под лагерные заборы — такие тощие были, что удавалось не задевать проволоку, в лесу собирали грибы, ягоды. А осенью на соседних полях подбирали колосья, остававшуюся в земле мелкую гнилую картошку. На железнодорожной станции собирали окурки, за табак мужчины из лагеря готовы были отдать последнее...
Коля, как и другие дети, работал сначала на лесозаготовках. Потом плел корзины. За работу ничего не платили. Ни разу не выдали сменной одежды — к концу «срока» все были в лохмотьях.
А в конце 1942 года мальчик чуть было не скончался от голода.
— У нас так бывало: просыпаешься утром — а рядом мертвый. Его выносили в подвал с трупами. Так и меня снесли. А потом маме удалось меня оттуда вытащить, поместить в лазарет. Отрывала часть от скудных паек других детей, чтобы меня поддержать, так и выходила.
После Сталинградской битвы, когда исход войны был предрешен, вдруг увеличили паек.
— Завозили гнилые овощи — картошку, брюкву, репу. Но нам не привыкать. Ведь и на родине, в колхозе, питались не намного лучше — на мамины 200 граммов зерна за трудодень... А спасались тем, что дружно жили (в некоторых семьях родные дрались, отбирали друг у друга кусок хлеба). Каждое лето собирали мешочек с зерном. Знали: если одному из нас совсем худо станет, будет чем поддержать.
В 1943 году матери Николая Денисевича Татьяне Викентьевне невероятно повезло — ей позволили послать весточку на родину. Письмо она отправила в родную деревню 15 марта: поздравила всех с Пасхой, ничего особого о жизни своей не рассказывала, больше спрашивала, как там родные, близкие:
«Мы пока живы и здоровы, тово и всем мы жалаем. Мы живём в плену финов. Прошу вас, дорогiя, если получiця моё письмо, то поскорей ответьце. Пишця, как вы там живецё. Как наш дом стоiць ли вцелосць. Пока бывайце, живице с богом. Будем ожидаць ответа...» (сохранен язык оригинала. — В.К.).
Ответа Татьяна Денисевич так и не дождалась. Письмо то ли задержали, то ли оно где–то потерялось.
И вот в 2001 году, работая в Национальном архиве Беларуси, Николай Денисевич, перебирая бумаги, случайно наткнулся на знакомый почерк. Так он узнал, что письмо не дошло до адресата. Почти через шестьдесят лет.
...Между тем фронт приближался к «Ильинскому». Где–то со стороны Ленинграда грохотала канонада. А поезда с танками, пушками, оружием по железной дороге шли уже не на восток, а в Финляндию.
В один из дней выжившим в лагере, а таких из 3 тысяч узников оставалось меньше трети, раздали продукты со склада. Вечером финны не пришли с проверкой. Наутро в «Ильинском» господствовала тишина, ворота были открыты, на вышках не было солдат.
— Кто–то бросил мысль: мы заминированы, — вспоминает Николай Денисевич. Ему тогда было уже тринадцать лет. — Боялись ходить по коридорам, сидели в своих комнатах. Вдруг в окне я разглядел фигуры пяти вооруженных людей, которые появились со стороны леса. Только форма у них не финская. И погоны. А мы же не знали, что в нашей армии ввели погоны, поэтому не сразу опознали, что это красноармейцы. Забыли мы о минах — бросились встречать. Было это 26 июня 1944 года. Так нас освободили.
В Туксу семья Денисевичей уже не поехала. Хотелось домой, на настоящую родину. В мае 1945 года они вернулись в Минск.
