Почти три месяца он тушил радиоактивные пожары, едва не погиб и на всю жизнь запомнил картины жаркого лета 1986-го
Напоминанием о страшных событиях двадцатилетней давности – орден Красной Звезды, стопка фотографий в рабочем столе и вторая группа инвалидности. Ноги под брюками парадного мундира – в бинтах и марлях: операция прошла успешно, но врачи все равно пока держат под «домашним арестом». Впрочем, бывший замначальника пожарной службы МВД БССР Леонид Зыль и не думает хандрить — держится молодцом. Офицер, прошедший пекло и торфяные вихри чернобыльских районов, по-другому он просто не может.
Пожарно-техническое училище заканчивал в Ленинграде в 1955-м. Затем – год в пожарной части по охране МАЗа, вечернее отделение БПИ и работа в управлении пожарной службы МВД. Готовили ли их тогда к радиационным угрозам? Теоретически – да, на практике… Первый серьезный урок атомная энергетика Союза получила в 1979 году, когда случилось ЧП на Белоярской АЭС (
— Руководство станции за халатность получило сроки, пожарные – высокие звания и медали, наука – повод для раздумий. Спустя несколько месяцев после случившегося в Белоярске провели всесоюзное совещание, собралось более 200 специалистов. Нашу республику довелось представлять мне: как-никак две точно такие же станции на быстрых нейтронах строились тогда в Чернобыле и Игналине, — вспоминает Леонид Зыль. — Разбор ошибок, чертежи, четкие алгоритмы действий в подобных случаях и несколько практических тренировок – тогда казалось, мы справимся с любой нештатной ситуацией…
26 апреля 1986 года полковник Леонид Зыль был на служебной даче министра МВД Виктора Пискарева. Об аварии в Чернобыле стало известно в 11 часов. Подробности? Никаких. Вскоре должна прийти шифровка из Москвы. Но в тот день ее так и не дождались. Через пару дней министр вызвал к себе и сообщил о взрыве ядерного реактора. Об этом, разумеется, никому: и все молчали. Но тревожные сигналы начали поступать с мест сами. Брагин, Хойники, Наровля – звонили председатели поселковых советов: люди чувствуют недомогание, домашняя живность ведет себя более чем странно. Приедьте, посмотрите. Приезжали, мерили фон: превышение допустимых норм в тысячу раз. Звонки «на самый верх» в Минск, Москву. И — тишина.
— С 29 апреля по 2 мая разбирался с ситуацией на могилевском химкомбинате по производству лавсана. Автоматика, оснащенная изотопными датчиками, испытала настоящий радиоактивный шок и напрочь отказалась работать — в трубопроводах застыла смола. Специалисты из Берлина и Лондона, настраивавшие оборудование, поспешили вернуться на родину. К тому времени они уже знали, что выключило технику, — говорит Леонид Зыль. – Печально известная первомайская демонстрация, когда люди падали в обморок прямо на улицах, показала отдельным деятелям в Первопрестольной: скрыть катастрофу не удастся. Началась эвакуация.
Второго мая, когда пожарные прибыли на место, отселение шло уже полным ходом. За какие-то три дня в Брагинском, Наровлянском и Хойникском районах с насиженных мест снялись 24 тысячи человек (читай: 89 деревень). Еще 20 сразу же оказались в зоне отчуждения.
А на улице – жара, сушь: горят торфяники, пустые дома, сотни гектаров леса. Черные вихри кружат над полями и разносят радиацию на километры вокруг. Не более 50 рентген за пять дней – такую «планку» установили каждому из 350 белорусских пожарных, прибывших в зону в те первые, самые страшные дни. На деле получилось по-другому: не пять, а все пятнадцать дней, из систем защиты – только фильтровые противогазы, вместо 150 нормативных часов – работа с утра до утра. Когда через две недели на подмогу прибыли войска противохимической защиты из Ростова, Новосибирска и Прибалтики, в душевых счетчики фиксировали почти 2 рентгена.
— Ребята сменились, я остался. К тому времени нам начали подвозить полевые кухни с чистой пищей, в ежедневный рацион вошли витамины, йодсодержащие вещества. Но голоса все равно почти ни у кого не было: после повышенных доз радиации мы все сипели. И хотел бы иной раз прикрикнуть, а оно никак, — смеется мой визави. – А вообще, было не до шуток. Как-то раз выехали на разведку, и в лесу нас догнал пожар: под нами горела земля, над головой — небо. Тент истлел за считанные секунды, не знаю, как и спаслись… Но все это мелочи по сравнению с картинами, которые приходилось каждый день видеть в брошенных деревнях. Как сейчас помню: пустые улицы, а посреди — коровы с безумными глазами. Или собаки, которые удирают от человека и не то воют, не то плачут. Куры и утки так и вовсе выходили на дорогу перед приближающейся пожарной машиной и ложили головы в песок.
Сначала работать и жить приходилось в 10-километровом удалении от места выброса радиации. После пожара на 3-м энергоблоке станции и угрозе второго взрыва зона выросла в радиусе еще на
— Что касается себя, ни о чем не жалею. Жаль коллег, с которыми вместе тушили в те первые горячие дни: каждого третьего из них сегодня уже нет, — вздыхает Леонид Зыль, замначальника управления пожарной службы МВД Беларуси до 1994 года. – 26 апреля, в канун печального юбилея, проведал их всех на Северном кладбище, отстоял службу в церкви в честь иконы Божьей матери «Взыскание погибших» на площади Бангалор и поставил свечи за упокой. Мы не забыли вас, ребята. Спите спокойно.
Цифра
За полтора месяца, прошедшие после взрыва на ЧАЭС, белорусские пожарные потушили более 50 частных домов, около 10 тысяч гектаров торфяников и
Кстати
Сейчас в органах и подразделениях Министерства по чрезвычайным ситуациям Беларуси служат 463 работника из 1515, принимавших участие в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.
На снимке: и сегодня, спустя 20 лет, Леонид ЗЫЛЬ не забыл о трех месяцах, проведенных в радиоактивных районах.
