Могилевским кадетам повезло. Заместитель директора областной кадетской школы Владимир Рыбалко — настоящий «морской волк». Капитан 1–го ранга, он более 33 лет прослужил подводником...
Погружение
Детство и юность Володя Рыбалко провел в военном гарнизоне в Быхове.
— Отец служил в морской авиации. Мне очень хотелось его перещеголять. Вот и увлекся в 8–м классе книгами о подводном флоте, — улыбается Владимир Николаевич. — После школы поступил в Севастопольское высшее военно–морское инженерное училище. Правда, о том, что учусь на подводника, маме признался лишь на третьем курсе, когда меня отправили на практику на Северный флот. Расстраивать не хотел. Она ведь понимала, насколько это опасно.
Рыбалко вспоминает, как при первом погружении его посвящали в подводники. Есть у моряков такая традиция.
— На глубине 100 метров мне протянули литровый пластиковый плафон: «Наполняй до краев морской водой и выпивай залпом!» После чего торжественно вручили соленую тарань, банку сгущенки и удостоверение.
Его он хранит до сих пор. Потом была служба на Черноморском флоте, затем — на малом ракетном корабле «Буря». И лишь в 1987 году Рыбалко снова попал на подлодку. Выпускника московской военно–политической академии имени Ленина направили на Камчатку, на атомную подлодку проекта 671 РТМ. На Тихом океане он прослужил 7 лет.
Икра без хлеба
— Однажды, участвуя в стрельбах на приз Главнокомандующего Военно–морским флотом, мы погрузились на 150 метров. И вдруг — тревога, — «нештатных ситуаций» за время службы Владимир Рыбалко пережил немало. — Самое страшное на подлодке — пожар. Экипаж может погибнуть в считанные минуты. К счастью, худшие опасения не подтвердились. Произошел разрыв трубопровода, и вода на такой глубине превратилась в туман. После того как мы с Володей Семенчуком заделали трещину в трюме, капитан 1–го ранга Сергей Махомето собрал всех офицеров: «Решайте: возвращаемся на базу или продолжаем погружаться». Возвращаться не захотел никто. И мы показали, на что способны: все 6 наших торпед угодили в цель!
Служба на подлодке — это недели, месяцы в море. Без выходных и праздников. Вдали от дома, семьи. О времени суток узнаешь по табличкам на посту — дежурный вывешивает то «День», то «Ночь»... И — одни и те же лица вокруг.
Нелегко приходилось не только «пахарям моря», но и их семьям.
— От икры меня, как Верещагина в «Белом солнце пустыни», воротило, — смеется Рыбалко, хотя тогда было не до смеха. — У жены спрашивал: «А хлеб?» Хлеба не было. Зарплату в 90–е годы подводникам задерживали на 3 — 4 месяца. Да и какая там зарплата! «Сидящий» на реакторе получал меньше водителя троллейбуса! Спасибо мэру Вилючинска, снабжал нас рыбой. А еще — одному из наших командиров Зигмунду Жабко, на свой страх и риск позволившему подводникам забирать домой их продпайки. Сегодня Зигмунд Иванович живет в Минске, возглавляет Союз военных моряков Беларуси.
В 2002 году «за образцовое выполнение воинского долга и самоотверженное служение Отечеству» Рыбалко получил благодарность Президента России.
— У подводников много примет. Мы никогда не погружались в пятницу, 13–го. Но даже соблюдая все приметы и предосторожности, не могли быть уверены на все 100 процентов, что вернемся на землю... Сколько наших ребят потонуло на подлодках! — вздыхает моряк.
За тех, кто в море
Дизельная подлодка К–129 под командованием капитана 1–го ранга Владимира Кобзаря затонула 8 марта 1968 года. 98 членов экипажа погибли.
— Раз в 2 — 3 года их жены, дети приезжали на Камчатку, в нашу дивизию, — вспоминает Рыбалко. — Мы вывозили их в точку погружения подлодки, пускали на воду венки, поминали своих коллег. 7 апреля 1989 года Норвежское море забрало 42 моряка — экипаж атомной подлодки «Комсомолец». Я узнал об этом из газеты. Открыл, а там — траурный портрет моего приятеля по училищу Толи Испенкова. У меня сердце оборвалось. Позже я узнал, что он, капитан 3–го ранга, до последней минуты стоял у работающего дизель–генератора, обеспечивал электричеством и светом подлодку... Могилой стало дно Норвежского моря и для белоруса, тоже моего однокурсника, Юры Максимчука. Спасенные моряки рассказывали, что он уступил свое место в шлюпке матросу. А сам, сколько было сил, помогал спасаться другим. О трагедии в Баренцевом море в августе 2000–го передало радио в центральной рубке. Мы были в море и, конечно, надеялись, что ребят спасут. Хотя понимали: если «Курск» лег на грунт, шансы ничтожны. А еще осознавали: когда подлодка в огне, оставшиеся в живых моряки завидуют мертвым. Ужасная, мученическая смерть...
После гибели 118 человек — экипажа «Курска» — ни один из коллег Рыбалко не попросился на сушу. Он сам списался на берег лишь в 2006–м, отметив с коллегами 100–летие подводного флота. Ему исполнилось 52 года.
Связанные одной целью
— С коллегами мы дружим до сих пор. С Сергеем Махомето, однокурсником Женей Беляевым. Севастополец, он ходил на надводном корабле, его сын служит на Черноморском флоте, — перечисляет Рыбалко. — Помощь, поддержка семьи очень важны для моряков. Мне повезло. С выбором жены я определился еще в 8–м классе. Олю знал с 1–го класса, ее отец тоже был военным. Поженились, когда она окончила 4–й курс Могилевского университета продовольствия. Будущий инженер–технолог общепита, красавица, отличница, получала, как сейчас помню, повышенную стипендию — 45 рублей. Билет до Севастополя стоил 22 рубля, и она моталась ко мне каждый месяц. В этом году отметим 35–летие совместной жизни. Кстати, Оля стала полковником раньше меня. Возглавила общепит в нашем гарнизоне. 25 лет прослужила механиком на узле связи, на флотилии подлодок. И до сих пор «невыездная». Награждена в числе прочих именной медалью «Жене подводника». Таких немного. В нашем 5–тысячном гарнизоне было всего 15. А еще у меня замечательная дочь Аня и внучка Яна. Своей судьбой я доволен. Плавание было удачным.
Справка «СБ»
Рейтинг самых опасных военных профессий: моряк–подводник, летчик, рядовой спецназа.
Фото автора и из альбома Владимира Рыбалко.
